змеев. Но со стороны улицы доносился шум множества человеческих голосов. Я решил полюбопытствовать и проследовал к выходу из гостиницы. Ресепшен представлял собой отдельный домик, через двери в котором постояльцы попадали во внутренний парк нашей деревни. Я ожидал увидеть его двери закрытыми, а охранника и дежурного менеджера спящими. Однако створки были распахнуты, охранник стоял по ту их сторону и смотрел на заполненную местными жителями улицу.
Я никогда не видел сразу столько жителей Нуса Дуа. Нет, они не скрываются от европейцев, предлагая, порой настойчиво, свои услуги, но чаще занимаясь собственными делами в многочисленных лавках или мастерских. Но теперь они вышли на улицу, празднично одетые, в сопровождении разновозрастной детворы. Собственно, детские голоса и были причиной основного шума. Взрослые говорили приглушенно, явно помня о постояльцах ближайших гостиниц.
— Что за гамельнский дудочник вытащил их из постелей? — спросил я у вполне бодрой девушки- менеджера.
С историей о гамельнском крысолове она знакома не была, но объяснила, что сегодня у жителей Бали праздник. Они почитают Госпожу Земли: в стародавние времена именно в этот день начинался осенний сев риса.
— Они идут в храмы поклониться предкам, которые правильно почитали Госпожу Земли.
— А почему праздник отмечают ночью?
— Нужно успеть до рассвета. Тогда в делах будет удача. А сразу после восхода солнца — идти на работу, чтобы не потерять ни минуты доброй кармы. Туристы, проснувшись, даже не заметят, что прошел праздник.
Насмотревшись на торжественно вышагивавших аборигенов, я вернулся в бунгало. Однако заснуть не удавалось, и Цвейг оказался очень к месту.
На завтрак я вышел одним из первых. Чтение окончательно пробудило голову, а зарядка и кофе разогнали кровь в жилах. Я был готов к поездке задолго до того, как за мной заехал Спартак.
Цвейг писал про малайцев. Но и на Бали был свой амок — воинское безумие, которое охватывало воинов, и они разили не только врагов, но и самих себя, испытывая упоение от крови и боли: своей и чужой. Несколько царских семейств, погубивших себя во время голландского завоевания, были обуяны именно амоком. После смерти таких людей почитали как богов — даже если их жертва не приносила победу.
Цвейгу удалось описание подобного туземного безумия — превращение обычного забитого, спивающегося малайца в машину убийства, несущуюся по родной деревушке с крисом в руке. «„Амок! Амок!“, — все обращается в бегство… а он мчится, не слыша, не видя, убивая встречных… пока его не пристрелят, как бешеную собаку, или он сам не рухнет на землю…» Но куда больше писателя интересовал другой амок — любовный. Поэтому рассказанная им история зацепила мое внимание. Страсть, гнев, манящая в бездну недоступность, грех, южное ночное небо, амок, смерть… Мелодрама, разыгрывающаяся на экзотическом колониальном фоне. Любовь, сопровождаемая прививкой индокитайского вируса. Иначе во времена Цвейга привлечь внимание читателя было трудно.
Как и следовало ожидать, в новелле все заканчивалось трагически. Умирала несостоявшаяся возлюбленная, спивался и погибал рассказчик. Оставалось ощущение присутствия некой сверхъестественной силы, которая порой выхватывает человека из привычного ему жизненного окружения и заставляет совершить что-то ужасное, порочное, жестокое.
Когда в России я путешествовал по Сети в поисках информации о Бали, слово «амок» встречалось мне неоднократно. Масса пользователей судачила в своих блогах и на персональных страницах о видах воинского безумия. Но никто не объяснял, отчего оно, это безумие, вселяется в человека?
Не помогли мне и психологи. Все, что я смог найти, звучало примерно так: «Причины возникновения недостаточно ясны… Появляется в результате заболевания эпилепсией или внушения… Бывает даже после солнечного удара… Обусловлен этнокультурными особенностями, способствующими нарастанию переживаний страха».
Этнокультурные — значит, влияющие лишь на тех, кто является жителем Юго-Восточной Азии. Но я- то тут при чем? Отчего мне все труднее становится контролировать себя рядом с Мартой?
Вернувшись вчера в отель в мрачном настроении, я усыпил себя при помощи припрятанной на такой случай бутылки виски. И заедал ее купленной в ночном магазине пастой из авокадо с перцем и лимонным соком, похожей на приправу из мексиканской кухни. В итоге с утра мои желудок и голова чувствовали себя неважно. Раннее пробуждение, душ, океан, снова душ, после чего Цвейг, кофе и снова Цвейг, — этот рецепт могу предложить всем, кто оказывается на Бали во власти сердечных страстей. К моменту, когда за мной приехал Спартак, я был бодр и позитивно настроен. К черту амок! Пусть он владеет людьми слабыми и впечатлительными. Сегодня моя цель — земля, все остальное — побоку!
После доброжелательных, как и всегда, приветствий, Спартак сообщил, что вчера мои контрагенты совещались, «очень долго совещались», и решили показать мне сегодня нечто необычное. Но ехать нужно в северную часть Бали, поэтому мне придется потерпеть…
— Никаких проблем! — беззаботно ответил я, устраиваясь на сиденье.
Когда мы миновали Куту, я поинтересовался у Спартака, помнит ли он, кто такая Мата Хари.
— Утренняя заря. Солнце, поднимающееся над восточным горизонтом, — не задумываясь, произнес мой водитель.
— Я о другом. Знали ли вы о женщине по имени Мата Хари?
Спартак мельком взглянул на меня.
— В школе нам о ней рассказывали. Говорили, что она была голландкой, жила на Яве и многому там научилась. Танцам, священным преданиям, а еще тому, как угодить мужчине. Это было сто лет назад?
— Примерно. Вам рассказывали, что она была шпионкой?
— Да. По-моему, эта женщина умерла не своей смертью.
— Ее расстреляли за шпионаж в пользу Германии. Это была Первая мировая.
— Так далеко от Бали! — улыбнулся Спартак. — Если Мата Хари училась чему-то у балийских женщин, нам обязательно рассказали бы. Но она не покидала Явы. А это — совсем другая земля и другая история… Почему вы о ней вспомнили?
— Говорят, она перед расстрелом отказалась завязывать глаза и даже послала воздушный поцелуй целящимся в нее солдатам. После жизни в Индонезии Мата Хари ощущала себя богиней и не воспринимала смерть всерьез.
— Тогда зачем ей нужно было воровать документы?
— Кто их, богинь, поймет. Мне интересно, что с ней такое произошло на Яве, что она столь изменилась. И все ли ваши женщины ощущают себя богинями?
— Я думаю, ваша шпионка только хотела быть богиней. Иначе не допустила бы расстрела. Ведь это глупость — бог приходит на землю, чтобы украсть военные документы и дать себя расстрелять.
— Отчего же… Христа распяли.
— Глубоко уважаю христианскую веру, — примирительно улыбался Спартак. — Но одно дело Христос, а другое — Мата Хари.
— Вы не ответили на мой вопрос, — настаивал я.
— О том, ощущают ли себя наши женщины богинями? Иногда я думаю, что они убеждены в этом. Особенно когда начинают объяснять нам, что нужно надевать и как себя вести.
Мы посмеялись. Спартак, словно чувствуя, что, говоря о Мата Хари, я думаю о Марте, ловко избегал опасных тем.
В дальнейшем мы беседовали о местном вине, о рыбе, которую всё в большем количестве завозят в Джимбаран с соседних островов и из Австралии, о приближающихся выборах в Индонезии. Женская тема оказалась обойдена и забыта.
На этот раз мы миновали озеро Братан без остановки. Наш путь лежал дальше, мимо рыбацких деревушек и восточной оконечности озера Байан. Это место не в меньшей степени излюблено туристами. Многие из них после недели на жарком пляже приезжают сюда, чтобы несколько дней отдохнуть в маленьких отелях, расположенных близ его северного побережья. Купаться в священном озере (на Бали все
