Механик цеха № 49 завода № 469 Сухотин: «Уменьшение норм хлеба для рабочих очень тяжело перенести, о нас никто не заботится. Что я буду делать теперь, хочу куда-нибудь детей направить, а то с голоду умрут».
Механик летно-испытательной станции авиазавода № 21 Кирясов: «Товарищ Сталин сказал, что войне скоро будет конец, так почему же убавляют нормы, значит, война будет продолжаться долго, народ и так голодает, а тут еще хлеб отнимают, многие люди будут пухнуть и умирать».
Механик завода № 33 Балохин: «Мы получаем столько, сколько Гитлер дает в оккупированных районах».
Сотрудница планового отдела завода боеприпасов № 558 Ваганова: «Вот тебе и победа, города опять отдаем, нормы на хлеб снизили, и скоро, по- видимому, давать не будут, значит, дела на фронте не из блестящих».
Агент отдела рабочего снабжения завода шампанских вин Кальпин:
«По заводам идет гул, рабочие очень недовольны снижением норм на хлеб. Сейчас пойдет насмарку все стахановское движение. Рабочие заявляют, что кто издает распоряжения, пусть сами и работают!» [431 — ГОПАНО, Ф. 3, Оп. 1, Д. 3398.]
Наиболее голодными в СССР стали 1944–1946 гг. Это потом в художественных фильмах и литературе весну победного 45-го года будут изображать оптимистическим и счастливым временем. А вот выдержки из писем учащихся Работкинского сельскохозяйственного техникума, о содержании которых стало известно даже на самом высшем уровне. В частности, информация дошла до заместителя председателя советского правительства А. И. Микояна.
Изголодавшиеся учащиеся писали:
11.4.45 г. «…Начиная с 1 числа, в техникуме не давали ни разу хлеба, все студенты слегли, некоторые начали опухать. Занятия прекратились, но отпуска не дают. Все очень ослабли».
9.4.45 г. «…Совершенно ослабли. Вот уже 9 число, но нам хлеба еще не давали ни разу, не знаем когда будет. Да притом у нас нет ни картошки, ни денег, пришел „капут“».
10.4.45 г. «…13 дней живем без хлеба. В нашей группе две девушки опухли. Дров в техникуме нет, воды тоже, в связи с этим завтрак бывает в обед — одна свеклина, а обед — в ужин, ужина совсем не бывает. В техникуме сейчас такой беспорядок, такое волнение, студенты вовсю бунтуют».
11.4.45 г. «…Хлеба не давали ни грамма с 1 апреля. Студенты даже не могут ходить, а лежат на постели еле живые. Сейчас мы не учимся и не работаем, сидим в своей комнате. Когда будут давать хлеб, неизвестно». [432 — Там же, Д. 4869, Л. 26–27.]
Глава 6
Сталинская барщина
1941 г. для русской деревни был страшен. Если многие городские жители разными способами находили возможности «закосить» от армии, то на селе никаких отсрочек от призыва не было. Посему почти все трудоспособные мужчины были быстро мобилизованы. В результате миллионы семей в миг остались без своих кормильцев. Отныне весь нелегкий крестьянский труд лег на плечи женщин, детей и инвалидов. Из колхозов изъяли и отправили на фронт все, что могло ездить и ходить, то есть все исправные трактора и здоровых лошадей, оставив крестьян с ржавыми колымагами и слепыми клячами. В то же время, безо всяких скидок на трудности, власти обязали ослабленное ими же крестьянство бесперебойно снабжать город и армию сельскохозяйственной продукцией.
Рабочий день во время посевной начинался в четыре часа утра и заканчивался поздно вечером, при этом голодным селянам надо было успеть еще и засадить свой собственный огород. Из-за отсутствия техники все работы приходилось выполнять вручную. Впрочем, народ у нас находчивый. Колхозницы навострились пахать, запрягая в плуг женщин, что посильнее. И те тащили его не хуже трактора. Особенно в этом преуспели работники колхоза «Маяк Октября» Ковернинского района. Там взяли за почин запрягать в плуг сразу по восемь женщин! [433 — ГОПАНО, Ф. 3, Оп. 1, Д. 3258, Л. 40.]
Уполномоченный КПК при ЦК ВКП(б) по Горьковской области В. Е. Педьев 31 мая 1944 г. писал секретарю ЦК Г. М. Ма-ленкову: «Имеют место массовые факты, когда колхозницы впрягаются по пять-шесть человек в плуг и на себе пашут приусадебные участки. Местные партийные и советские организации мирятся с этим политически вредным явлением, не пресекают их и не мобилизуют массы колхозников на ручную копку своих приусадебных участков и использование для этой цели крупного рогатого скота». [434 — Там же, Д. 4178, Л. 77.]
За работу крестьяне получали пресловутые «трудодни», причем не выполнившие норму немедленно карались как «дезертиры производства» со всеми вытекающими последствиями. Типичный пример — судьба колхозниц хозяйства «Красная волна» Кротовой и Лисициной. Не выработав трудодней, они в сентябре 1941 г. отправились рыть картофель на своих личных участках. Их примеру последовали другие «неустойчивые» колхозники в количестве 22 человек. На требование идти работать в колхоз смелые крестьянки ответили отказом. В результате обе женщины были репрессированы и приговорены к пяти годам лишения свободы каждая. [435 — Сомов В. А., Указ. соч., с. 94–95.]
Колхозники запасают сено, и женщина в роли лошади.
До войны минимум трудодней еще был довольно гуманным и равнялся 60. То есть 305 дней в году крестьянин мог работать на своем участке, а остальные 60 был обязан бесплатно трудиться на государство. Причем приходились они, как правило, на посевную и уборочную. 13 апреля 1942 г. вышло постановление правительства «О повышении для колхозников минимума трудодней». Согласно ему, каждый колхозник старше 16 лет должен был теперь отработать 100 трудодней, а подростки — 50. А в хлопковых районах крепостные колхозники обязаны были отработать аж 150 трудодней. [436 — Там же, с. 33.] Не выполнявшие норму предавались суду и карались исправительно-трудовыми работами.
Вообще советская колхозная система практически полностью копировала отмененное в 1861 г. крепостное право. Крестьяне не имели паспортов, а посему не могли свободно выезжать из деревни, да и выйти из колхоза, в который они ранее «добровольно» вступили, тоже было практически невозможно. Трудодни фактически представляли собой модифицированную барщину. Там крестьяне тоже жили относительно «свободно» и были обязаны лишь два-три дня в неделю бесплатно отрабатывать на помещичьих землях. Советская власть вообще стремилась по возможности заставить людей работать именно бесплатно: зачем тратить на людей деньги, которые можно пустить на танки и самолеты.
Некоторые распоясавшиеся руководители хозяйств и вовсе применяли к подчиненным меры в стиле культового сериала эпохи перестройки «Рабыня Изаура». Так, председатель колхоза «За сталинский путь» Ардатовского района И. Калаганов за плохую прополку свекольного поля заставил двух работавших на нем подростков прилюдно съесть целую кучу сорняков. Разъезжая верхом в нетрезвом состоянии по своим «фазендам», Калаганов также сек плетью попадавшихся колхозников и заставлял их кланяться ему, словно барину. [437 — ГОПАНО, Ф. 3, Оп. 1, Д. 2580, Л. 405.]
Уборка урожая в колхозе.
Формально должность председателя являлась выборной, и он избирался на собрании колхозников открытым либо тайным голосованием. Однако на деле никакой демократии не существовало. Партийные органы были заинтересованы в жесткой вертикали власти, чтобы «пред» отчитывался за свою работу не перед народом, а непосредственно перед вышестоящими инстанциями со всеми вытекающими отсюда последствиями. Занять должность председателя колхоза по неформальному правилу мог только член ВКП(б). Поэтому, как правило, их назначением и увольнением занимались райкомы партии. В народе это действо получило прозвище «посадить и высадить».
Типичный пример — увольнение некоего Кабаева с поста председателя колхоза «Новый путь». За его снятие проголосовали всего несколько человек из собрания, однако решение было все равно принято под давлением райкома партии. Новый же председатель был избран десятью голосами из 120 присутствующих. [438 — Там же, Л. 147.]
Но государству показалось мало получать от колхозов одни лишь сельхозпродукты, и оно решило: раз уж драть, так драть десять шкур. Сталинское правительство не постеснялось ввести еще и продовольственный, и денежный налоги с каждого подворья! Кроме того, колхозников приучили «добровольно» подписываться на всякого рода государственные займы и облигации.
Когда сезон наконец заканчивался и наступала зима, крестьяне наивно думали, что уж теперь-то им дадут отдохнуть. Но не тут-то было. «Высвободившуюся» рабочую силу немедленно бросали на заготовку топлива для электростанций, то есть на морозе пилить дрова и выкапывать мерзлый торф, а потом на своем же горбу тащить все это на ближайшую железнодорожную станцию. Помимо этого, сельских жителей часто привлекали к различным другим «временным» работам: строить оборонительные сооружения, восстанавливать разрушенные бомбежками предприятия, строить дороги, очищать от снега аэродромы авиации ПВО и т. п. За весь этот непосильный труд государство вознаграждало их дополнительными трудоднями и почетными грамотами.
Малолетний колхозник.
Между тем многие семьи, лишившиеся кормильцев, ушедших на фронт, оказывались в совершенно плачевном состоянии. Так, в конце 1942 г. в колхозе «Им. 12-летия Октября» Безымянского района Саратовской области участились случаи опухания колхозников из-за недоедания. Например, семья эвакуированной Селищевой, у коей четыре сына воевали на фронте, получила за весь год только 36 кг хлеба в качестве «зарплаты» за труд в колхозе. В итоге женщина и другие члены ее семьи опухли.
В сообщении НКВД на эту тему также говорилось: «Семья колхозницы Семеновой, также прибывшая из Ворошиловградской области, состоит из семи человек. Ее муж, как и старшие сыновья, в армии. Хлеба в семье нет совсем, двое детей находятся в опухшем состоянии. Семья колхозника Сорокина из шести человек находится в крайне истощенном состоянии из-за отсутствия хлеба. Его сын, являющийся трактористом в колхозе, настолько ослаб, что не может работать». В итоге зимой в Саратовской области появились нередкие случаи людоедства и трупоедства. [439 — Сойма В. М. Указ. соч., с. 114–115.]
