Теплилась надежда, что ему найдут в Наркомате обороны какую-то невысокую должность.
После заседания Главного военного совета Блюхер несколько раз ездил в наркомат. Е.А. Щаденко, заместитель наркома обороны, начальник Управления по командному и начальствующему составу РККА, сказал ему: «Вы, Василий Константинович, выведены в резерв до особого распоряжения». В наркомате Блюхера встречали кто доброжелательно, кто сочувствуя, но бывало и так, когда некоторые вчерашние хорошие друзья руку для приветствия подавали пугливо, озираясь по сторонам. В таких случаях Блюхер своей руки не подавал.
В кулуарах Наркомата обороны только и говорили о Хасанских событиях, о решениях Главного военного совета, о Блюхере. «Командующий фронтом маршал Блюхер вел себя на Хасане весьма странно. Зачем он 24 июля направил на сопку Заозерную комиссию, которая подвергла сомнению законность действий наших пограничников? Лучше бы вместо этого принял меры для их поддержки полевыми войсками». «А вот это как вам: в разгар событий, оказывается, комфронта вообще исчез из поля зрения подчиненных…».
Иван Степанович Конев, назначенный 4 сентября 1938 года приказом наркома обороны № 0040 командующим 2-й Отдельной Краснознаменной армией, спустя шесть лет, будучи в положении Маршала Советского Союза, нелестно выскажется о Блюхере как о военачальнике: «Василий Константинович действовал на Хасане неудачно. К 1937 году маршал Блюхер был человеком, который по уровню своих знаний, представлений недалеко ушел от времен Гражданской войны. Во всяком случае, такую небольшую операцию, как хасанская, Блюхер провалил». В то же время предъявленные ему на заседании Главного военного совета РККА претензии, Конев считает, носили, прежде всего, не военный, а политический характер. Командующего Дальневосточным фронтом обвинили в «сознательном пораженчестве», в неумении или нежелании «по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа», в «двуличии, недисциплинированности и саботировании вооруженного отпора японским войскам».
В Хабаровск Блюхер и его семья больше никогда не вернутся. Ему было приказано остаться в столице. Василий Константинович заболел и был вынужден обратиться в поликлинику кремлевского Лечсанупра. Врачи констатировали серьезное расстройство здоровья и заключили: необходимо стационарное лечение. Но маршал от него отказался.
Ему дали квартиру в печально известном многострадальном Доме правительства № 2 на улице Серафимовича. Но прожила его семья там всего три дня.
Ворошилов, высказывавший в последнее время явную неприязнь Блюхеру, тем не менее, проявлял внимание и даже заботу об опальном маршале. Справлялся в Лечебно-санитарном управлении Кремля, к которому был прикреплен Блюхер, о его здоровье, морально-психологическом состоянии. Несколько раз звонил тыловикам, чтобы они обеспечивали Блюхера всем необходимым. Интересовался он и в Наркомате внутренних дел: что у них есть на бывшего командующего Дальневосточным фронтом?
НКВД дело свое делал исправно. Лаврентий Павлович Берия, набиравший с каждым днем силу в роли заместителя наркома внутренних дел, накопил уже «неплохой» компромат на своего давнего недоброжелателя. В специальной красной папке с наклеенной на ней бумажкой с двумя буквами «В. Б.» («В» — Василий, «Б» — Блюхер. Берия любил ставить на документах такие нехитрые зашифровки, возможно, видя в них какой-то тайный смысл) аккуратно были подшиты справки, копии протоколов допросов ранее арестованных, некоторых уже осужденных, других — еще ожидающих суда врагов народа. В частности, касающиеся Блюхера показания Тухачевского и его компании. Выписки из собственноручных признаний и протоколов допросов арестованных в 1937-м и в первой половине 1938 годов Сангурского, Гулина, Хаханьяна, Сазонтова, Федько, Винокурова, Кассина и других командиров-дальневосточников. Во всех материалах Блюхер просматривается, как «враг народа».
25 сентября нарком Ворошилов пригласил к себе Блюхера. На этот раз он встретил Василия Константиновича, как бывало раньше, по-дружески. Поздоровался за руку, улыбался: «Лекари на тебя жалуются, Василий. Не подчиняется им маршал Блюхер… А тебе ведь серьезно лечиться надо. Они рекомендуют юг. Поезжай в Сочи в наш пансионат «Бочаров ручей». Поживи с семьей на моей даче. Отдохнешь, наберешься сил. Мы за это время подыщем тебе должность, которая соответствовала бы твоему высокому званию. Не беспокойся, устроим маршала, как надо».
Через три дня Блюхер со всеми своими домочадцами отправился из Москвы в Сочи пока в своем еще служебном салон-вагоне.
И устроили маршала, «как надо»…
На Сочинском побережье осень еще не наступила. Хотя по календарю подходил к концу ее первый месяц.
Безоблачное небо. Ярко светит солнце. Теплынь. Настоящий бархатный сезон.
В последний сентябрьский день 1938 года на Адлерский вокзал из Москвы прибыл поезд, в составе которого находился служебный салон-вагон маршала Блюхера. У перрона в ожидании поезда стояли правительственные легковые «ЗИСы». За несколько минут машины вместили в себя маршала с его семейством, прислугой, охраной и стремительно направились по серпантину живописной курортной дороги к чудному местечку, где находился пансионат «Бочаров ручей».
Пансионат располагался на берегу моря, был обнесен высоким забором. В центре — большой, старой постройки дом, рядом еще один: новый, двухэтажный, четырехквартирный. Большой дом был дачей наркома Ворошилова, квартиры в новом предназначались для остальных четырех маршалов, но никто из них там никогда не жил.
Как вспоминает Глафира Лукинична Безверхова-Блюхер, они разместились на первом этаже, где много было комнат для жилья, а также две спальни, гостиная, столовая, холл с бильярдом и другие служебные помещения. Взрослые дети: Всеволод, племянница Нина заняли по отдельной небольшой комнате, Ваире, Василину с няней выделили самую большую спальню, в остальных комнатах поселились повара, уборщики, охрана.
Работники пансионата встретили высокого гостя и его спутников радушно. Живописный уголок сочинского побережья широко распахнул перед ними все свои прелести. Радовали глаз пестрые цветники, тенистые аллеи, чистый песчаный пляж и великолепные апартаменты наркомовской дачи.
Московское подавленное настроение с приездом в Сочи сменилось на приподнятое. Уже с первых часов пребывания в «Бочаровом ручье» семья маршала активно включилась в курортную жизнь. Едва распаковав вещи, Глафира объявила, не допуская возражений мужа: «Будем знакомиться с территорией». Дети были в восторге. Несколько ободрился и Василий Константинович.
Послеобеденное время до самых сумерек было полностью, отдано изучению окрестностей пансионата и прогулкам у моря. Вечером, уставшие, возбужденные от массы необыкновенных впечатлений, Блюхеры увлеченно обсуждали план отдыха на завтра, 1 октября, и на последующие ближайшие дни. Пылкая двадцатидвухлетняя Глафира хотела сразу же объять необъятное. Она загибала пальцы: «Поедем на озеро Рица, в Гагры, в горы…» Василий Константинович убедил, что для лучшей акклиматизации целесообразнее всего начать с поездки по Черноморскому побережью.
Солнечным утром они отправились на машине по побережью в Абхазию. Это было незабываемое путешествие. Затем — экскурсии по гагринским достопримечательностям, обед в экзотическом кафе. На обратном пути Блюхер заехал в дом отдыха СНК СССР, где не раз гостил в прошлые годы.
Через день — в горы. Для сочинских отдыхающих восхождение на гору Ахун считалось непременным ритуалом. Чета Блюхеров с удовольствием исполнила этот ритуал (не без опеки, конечно, проводников и охраны).
Потом были поездки на озеро Рица, посещения других знаменитых мест главного курортного края страны.
Блюхера никто не беспокоил. Никаких ни от кого телеграмм, никто не звонил, только однажды пришло письмо от заведующего гаражом Перепелицина о том, что он ждет маршала и машину его поставил на капитальный ремонт…
По воспоминаниям Глафиры Лукиничны, погода стояла чудесная: солнечная, теплая, сухая. Дети были счастливы — много купались в море, играли на открытом воздухе. Всеволод и Нина ходили на индивидуальные занятия к местному частному учителю (в школу их не определили из-за полной неясности будущего местожительства), но это нисколько не влияло на их активный отдых.
Как-то Блюхеров навестил Павел Сергеевич Аллилуев, брат Надежды Сергеевны Аллилуевой, который отдыхал в это время в Сочи. Блюхер и Аллилуев долго беседовали наедине в гостиной. Проводив гостя, Василий Константинович многозначительно сказал жене: «Это — разведка!» В своих воспоминаниях Глафира Лукинична напишет: через десятилетия она узнает, что Аллилуев приезжал к Василию Константиновичу с добрыми намерениями и в Москве потом ставил вопрос о снятии опалы с Блюхера перед самим Хозяином…
Кроме экскурсий Блюхер проходил предписанные врачами лечебные курсы. Он строго соблюдал режим по лечению фотодерматита, которым сильно страдал в последнее время, принимал мацестовские ванны, другие оздоровительные процедуры.
В середине октября в «Бочаров ручей» приехал брат Блюхера Павел Константинович. Он недавно получил повышение, и перед отъездом на новое место службы в Пермь ему дали месячный отпуск. 2 октября с женой Лидией и дочерью Валей они уехали из Хабаровска в Москву; у Лидии Фоминичны в столице была своя квартира. Проведя с семьей две недели, Павел решил по пути в Пермь сделать крюк: заехать в Сочи, чтобы провести несколько дней с братом.
Павел рассказал: после отъезда в Москву Глафиры с детьми хабаровскую квартиру маршала ночами посещали какие-то люди, вероятно из НКВД, что-то искали. В Хабаровске распространяются слухи о том, что Блюхер оказался японским шпионом и что, якобы, он, Павел — брат Василия Константиновича, успел своевременно уведомить органы безопасности о вылете маршала-шпиона в Токио…
После рассказа брата Василий Константинович, по словам Глафиры Лукиничны, долго ходил по гостиной, холлу в глубоком раздумье, потом остановился у края бильярдного стола, развел руки в стороны, как бы охватывая этим жестом весь дом и все, в нем происходящее, и произнес: «Ведь это же — изощреннейшее издевательство…» Выражение лица его при этом было горькое, глаза холодные, сине-стальные.
По истечении некоторого времени он обрел свое обычное состояние; внешне старался демонстрировать хорошее настроение. Но что происходило в его душе? Надо полагать, в полном спокойствии он вряд ли теперь пребывал. Наверное, на него нередко накатывала тревога.
Тревожиться было от чего. Он не мог не испытывать мрачных опасений после того, что случилось с ним в связи с хасанскими событиями. А тут еще Крысько пропал. Секретарь Военного совета фронта, а проще сказать, порученец маршала, Иустим Максимович Крысько должен был ехать с Блюхером в Сочи, но в дороге потерялся. Возможно, захлопотался и в спешке сел в другой вагон? Возможно, опоздал к поезду? Во всяком случае, в Сочи он не появился, и в течение нескольких дней вестей от него никаких не было. Глафира Лукинична послала телеграмму в Москву на имя Иустима Максимовича с просьбой сообщить, где он и что с ним. Пришел ответ: «Крысько арестован»…
Как ни старался Василий Константинович скрывать свои думы и чувства, они все же прорывались наружу. Время от времени он говорил жене:
