Надя не думала о своем полете. Дельтаплан был послушен ее движениям. Она снова вспомнила разговор в кабинете Дьякова.
— Михаил Михайлович! — говорила она. — Мне совершенно необходимо, чтобы звездолет не вылетел, не унес в иное время… впрочем, неважно кого! Для этого требуется доказать, что Эйнштейн прав и что при достижении космическим кораблем скорости света происходит сокращение длин в направлении движения, чего я, признаться, понять никак не могу.
— Ну, в этом я могу вам помочь. Неверно говорить о физическом сокращении длин в направлении движения с субсветовой скоростью. Это все равно, что утверждать, будто человек превращается в лилипута, если на него посмотреть в перевернутый бинокль. Происходит не изменение размеров, а лишь их искажение, причем не только длины самого тела, но и масштаба длин в направлении этого движения. Сокращения воспринимаются лишь неподвижным наблюдателем, который смотрит словно через искажающий оптический прибор на удаляющееся тело и видит не реальные размеры мчащегося тела, а лишь его сплющенное «изображение».
— Как в кривом зеркале? — обрадовалась Надя.
— Если хотите, в кривом, вернее, в цилиндрическом, изменяющем размеры лишь в одном направлении.
— Как в самоваре! Когда отраженные его поверхностью люди кажутся худыми, тощими. — И Надя украдкой взглянула на профессора.
— Если вы хотите сказать «вроде меня», — улыбнулся Дьяков, — то, пожалуйста, не стесняйтесь.
— А время? — взволнованно спросила Надя.
— Наблюдатель смотрит, если можно так выразиться, через «цилиндрическую деформирующую оптику» и воспринимает за правильные — на самом деле искаженные — размеры «изображенного» пространства, но звездолет в нем движется с реальной скоростью! И потому кораблю, чтобы преодолеть уменьшившееся в представлении наблюдателя пространство, потребуется меньше времени. Потому для земного наблюдателя время на корабле будет течь медленнее!
— Значит, «парадокс времени» существует, и улетевшие с субсветовой скоростью звездолетчики вернутся уже после нас?
— Видите ли, считалось, что теория абсолютности, отбросившая постулат Эйнштейна о невозможности превзойти скорость света, представляет собой более прогрессивное воззрение. А я вам сейчас докажу, что взгляды эти сдерживают развитие человечества.
— Как это?
— Если бы скорость межзвездного полета принималась ничем не ограниченной, то это ничуть не приблизило бы к человеку звездные дали.
— Почему? Ведь скорость может быть какой угодно большой?
— А разогнаться до нее нужно? С каким ускорением? Если космонавт посвятит разгону всю свою жизнь, то и в таком случае ускорение не может превысить ускорение земной тяжести. При этом скорость света достигается за год. Если разгоняться в течение, скажем, полувека, то за это время будет пройдено со средней скоростью в двадцать пять световых лет в год всего лишь тысяча двести пятьдесят световых лет, то есть около одной десятой пути до центра Галактики, где расположена наша Солнечная система. Вот и получается, что сторонники теории абсолютности вынуждены ограничиваться лишь крохотным уголком Вселенной.
— Значит, и в теории абсолютности есть предел?
— Да. Зато в теории относительности этот предел кажущийся. Как только наш космолет за год разгона достигнет скорости света, время у него остановится. Следовательно, за один миг он преодолеет любые расстояния в миллионы и миллионы световых лет и доберется не то что до ядра: нашей Галактики (каких-нибудь сто тысяч световых лет!), но и до туманности Андромеды и любых далеких галактик, квазаров и других загадочных объектов, видимых или еще не видимых в наши приборы. С позиции теории относительности Человеку доступен весь мир. С позиции теории абсолютности — один ничтожный закоулок.
— Но как доказать, что эта теория, сулящая человеку безмерное могущество, верна, и абсурдные положения, будто бы вытекающие из нее, вовсе не компрометируют саму теорию?
Профессор Дьяков рассмеялся.
— Что ж! Тут вам придется помогать самой себе! Видите ли, милая поклонница Софьи Ковалевской, в науке уже сейчас дебатируется вопрос о правомерности формул Лоренца, использованных Эйнштейном и принимающих в расчет лишь отношение скорости летящего тела к световой без учета отношения улетевшей и оставшейся масс — скажем, комара и земного шара, или раскрученного детского волчка и Вселенной. Попробуйте-ка так скорректировать формулы Лоренца-Фицджеральда, чтобы, не меняя получающихся с их помощью результатов, тем не менее учесть отношение масс улетевшего и оставшегося тел, чтобы их нельзя было поменять местами и поставить земной шар вместо комара!
Огромный город проплывал под Надей и одновременно двигался вместе с Землей и Солнечной системой, принадлежащей всей Вселенной с ее созвездиями и галактиками. Масса их определяется бесконечностью. Совершенно ясно, что Надя не в силах двигать всю Вселенную. Отношение же ее собственной массы, как и комара, к этой бесконечно большой Вселенной равно нулю!
Нуль! Что же это такое? Как вводить его в формулу, если он ничто? Впрочем, так ли это? Никита Вязов в шутку называл модули своего звездолета нулями. А эти нули должны были получать энергию «нулевого вакуума». Ведь каждая частичка вакуума характеризуется нулем, то есть отсутствием численных значений для его физических свойств, но это не значит, что их не было до соединения вещества и антивещества в кванты вакуума. По существу, вакуумный нуль — это результат сложения равных по значению, но обратных по знаку свойств материальных частичек вещества и антивещества! Значит, нуль может оказаться не просто нулем, а следствием реальных процессов и действий, в том числе и математических! Природа не терпит пустоты. И нет этой пустоты в вакууме, состоящем из материальных квантов.
А ее «коэффициент любви», который оказывается равным нулю? Он получается не от вычитания, а от деления реальных значений массы летящего относительно Вселенной тела и массы этой Вселенной.
В чем же тайна нуля? Очевидно, в истории его возникновения. Нуль вакуума позволил произнести обратное действие — восстановить из квантов вакуума частички вещества и антивещества, а потом извлечь из них внутреннюю энергию связи, от взрыва которой уберегли человечество тот же Никита Вязов и его командир Бережной.
«Коэффициент любви», введенный под корень слагаемым со знаком минус, хотя и равен нулю, но не допускает перемены местами массы Вселенной и массы летящего тела, будь то комар или звездолет. Надя почувствовала, что нащупывает нечто новое, отличающееся от теорий относительности и абсолютности. Академик Зернов бесспорно прав, считая, что всякое движение происходит относительно Вселенной. Но Эйнштейн тоже прав. Парадокс времени существует!
И еще один любопытный вывод, увлеченно размышляла Надя. Представим себе, что из одной точки Вселенной разлетаются в противоположные стороны два космических корабля и каждый из них достигает предельной эйнштейновской скорости. Но ведь относительная их скорость, казалось бы, будет равна двойной скорости света! Не будет ли это опровержением эйнштейновских выводов? Будет, если опять-таки не учитывать масс. Дело в том, что нельзя исходить из того, что корабли разлетаются из некоторой абстрактной невесомой точки. Нельзя признать любой из этих кораблей неподвижным, поскольку он перемещается относительно первоначальной точки, принадлежащей Вселенной, которая обладает бесконечной массой. Нельзя рассматривать движение одной малой массы относительно другой, если обе эти массы меняют свое положение относительно Вселенной. Раскрытая тайна нуля обязывает относить движение к массе, равной бесконечности, иначе будет получаться математический абсурд.[3]
Однако от таких выкладок голова может пойти кругом.
Взглянув вниз, она похолодела: город остался где-то позади, как и теплый поток воздуха, поднимающийся от него — от его зданий, улиц, промышленных предприятий, наконец, от его рек.
Под дельтапланом плыл сплошной зеленый массив — результат лесонасаждений последних ста лет.
Куда ее занесло? Где Звездный городок? Она слишком увлеклась математикой и, придя к открытию, не может теперь сообщить о нем Никите. А через день-два будет уже поздно.
Но как сесть в лес? Она однажды уже повисла на сосне. Что это блестит за лесом? Водохранилище? Пожалуй, это еще хуже! Придется садиться на берег.
Но дельтаплан, словно испугавшись предстоящей посадки, затрепетал. Ветер! Ветер, который принесли веерообразные перистые облака, не замеченные Надей. Вихрь завладел дельтапланом и с яростной силой понес его неведомо куда!
Она уже не летела, а падала, падала на водную гладь.
Удар был сильным. У Нади помутилось в глазах. Она плашмя ударилась о воду, от боли слезы заволокли глаза. Судорожно глотнула воздух и… ушла под воду.
Надя с ужасом поняла, что тонет и что теперь никто не придет ей на помощь, спрыгнув с высокого моста.
А как же тайна нуля? Уточненная формула Лоренца с «коэффициентом любви»? Новая теория, которую она открыла? И Никита, вернувшись через тысячу лет, даже не сможет разыскать водохранилище, в котором она утонула!
Собрав последние силы и превозмогая боль, Надя вынырнула, глотнула еще раз воздух, поняв, что сейчас уйдет в воду навсегда… и вдруг увидела протянутую сверху чью-то руку.
На гибкой лестнице, выброшенной с неизвестно как оказавшегося здесь взлетолета, к ней наклонилась фигура элегантного человека со светлыми кудрями до плеч.
Бурунов? Откуда?
Надя хотела было, как и в прошлый раз, отрицательно замотать головой, но… Никиты Вязова рядом не было, и она воспользовалась предложенной помощью.
Константин Петрович Бурунов помог ей ухватиться за гибкую лестницу, зацепившись сам за верхние ступеньки ногами и придерживая Надю за мокрые плечи руками.
Потом спасатели взлетолета включили механизм, втягивающий лестницу. Сразу несколько рук помогли Наде забраться в кабину, где она без сил упала на пол.
Надя не знала, откуда появился здесь профессор Бурунов, но это был именно тот человек, который мог понять ее. И, застонав, она произнесла:
— Константин Петрович! Я открыла тайну нуля.
— О чем вы говорите, милая Надя? Сейчас вам лучше находиться в покое.
