После похорон бабушки я нашёл в её комоде одну вещицу и сразу узнал, потому что уже видел там, на танцплощадке. Сейчас покажу.
Миронов ушёл в комнату, а вернувшись, положил на стол широкую красную заколку для волос:
— Должно быть, мама, уходя на фронт, коротко остриглась.
БУТЫЛКА
Титков с трудом выплыл из вязкого мутного сна.
В голову вроде понасыпалась свинцовая дробь и болезненно там перекатывалась, а на языке ощущался привкус мышиных экскрементов. Бок и правое плечо тяжко ломило: вчера «с устатка» заснул на кухонном полу, а вредные бабы, жена и дочь Алька, не удосужились телогрейку подсунуть. Сами бы попробовали спать в таких условиях…
Накануне Титков с мастером Никишкиным зашли в винный отдел продовольственного магазина. Мастер вытянул из кармана блокнотик, быстро пролистал и растопырил три пальца:
— Вера, Надежда, Любовь…
На каждую святую приобрели по «зелёненькой» и двинули на квартиру к Титкову.
В кухне мастер Никишкин ловко сколупнул с бутылок шапочки и натянул на горлышки детские соски с большой дыркой на конце. Титков приятно удивился: умел мастер творчески оформлять выпивоны! Вчера, к примеру, пили из яичных скорлупок по сельскохозяйственному календарю за успешный подъём зяби, закусывая сырой морковкой…
Никишкин поднял бутылку и торжественно провозгласил:
— Поначалу засосём за Веру!
Засосали, закусив огурцом и килькой в томате.
Когда приложились к соскам третий раз, пришла жена Титкова, Матильда, женщина вечно усталая и раздражённая, с неживыми от перекиси волосами. Несмотря на хрупкую внешность, она после работы приволакивала тяжеленные сумки с разными овощами и продуктами.
Титков позвал было жену посмотреть на новую «рационализацию» мастера, но она не удивилась, а сказала:
— Хоть бы вас самих куда засосало, алкаши проклятые!
— Не бери во внимание, — успокоил Титков мастера. — Она никогда ничего понять не может!
Никишкин быстро успокоился, и они засосали за Надежду. Пока продолжали за Надежду, Титков всё прекрасно помнил. Помнил, как жена приходила на кухню и говорила что-то неприятное, но когда продолжали за Любовь, окружающее стало восприниматься отрывочно.
Не открывая глаз — они что-то плохо открывались, — Титков взлягнул ногами и попал в холодное и скользкое. Ага, холодильник!
Опохмелка могла бы быстро поправить тяжёлое состояние — за углом в ларьке наверняка уже торгуют пивом, — но идти придётся самому, потому жена и дочь Алька не посочувствуют.
Собрав всю силу воли, Титков сел и открыл глаза, но вместо привычной кухонной обстановки увидал совершенно непонятное: тесное стеклянное помещение и большой плакат на стене с незнакомым словом — «АКДОВ». За прозрачной стеной виднелось гладкое поле и странный белый диск. На диске лежал крокодил. Без лап. С отгрызенной головой. Из шеи изуродованного зверя сочилась белесая кровь.
«Белая горячка!» — испугался Титков. — Вот оно, вот дошёл до жизни!»
Зажмурив глаза, он энергично помотал головой. Дробь под черепом замоталась в такт, но крокодил не исчез.
Пришла другая жуткая мысль: «Инопланетяне похитили! Ради своих гнусных экспериментов… Не зря Никишкин как-то говорил: шныряют на тарелках и вынюхивают что и как… Живыми крокодилами, гады, питаются!»
— Помогите, караул! — застучал он в стенку ногами.
— Чего орёшь?! — прогремел вдруг голос жены, словно бы усиленный многими динамиками. — Чего орёшь? Засосало, пьянь голубая, сиди! — Огромный, как тыква, глаз заглянул в стеклянное помещение.
— Это почему ты такая большая, и зачем крокодил? — кивнул Титков в сторону белого диска.
— Я нормальная, — сказала жена, — я как и была, а ты вот уменьшился…
— Ты засадила!?
— Я что — Кио? — хмыкнула Матильда и, ухватив белый диск толстыми, как брёвна, пальцами с облупившимся маникюром, убрала из поля зрения.
Титков понял: никакой это не крокодил, а надкусанный огурец необыкновенного размера. Но от понимания легче не стало, и очень возмутило спокойствие жены. Ему хотелось, чтобы она запереживала и заплакала, глядя на несчастье родного мужа.
— Чего уставилась, дура! Зови неотложку! — закричал он.
— Зачем? Зачем неотложку?
— Чурбак ты с глазами, Мотька! — нервно заметался по тесному помещению Титков.
— Будешь обзываться, зашвырну куда ни попадя… Только всю жизнь и обзывается. Дождёшься! — пригрозила Матильда.
Титкову ясно представилось, как он летит в шахту мусоропровода среди разной вонючей дряни и никто не замечает его бесславной гибели.
— Мотя, — сказал он мягко, — зачем нам ругаться? Вынь меня отсюда. В поликлинику надобно, больничный взять…
— Как вынуть? Голова не пройдёт.
— Разбей посудину!
— А если стекло порежет? Отвечай за тебя, да? Да ещё в таком виде по квартире шастать будешь! Нет. К Альке нынче жених придёт. Увидит мини-тестя и жениться раздумает…
— Мне, Мотя, в понедельник на работу, как же я…
— Глядите, на работу ему! Теперь остаётся экспонатом в музее работать: смотрите, граждане, до чего алкоголизм доводит, как человек измельчал!
— Какой ещё экспонат?! — закричал Титков. — С ума сошла?
Матильда дальше разговаривать не захотела. Она взяла бутылку, пристроила её в глубине кухонного шкафчика и захлопнула дверцу.
Стало темно и жутко. Титков потоптался по стеклянному полу, лёг и попытался заснуть: может, проснувшись, он обнаружит себя прежним — мужчиной солидного веса и хорошего роста.
Уснуть не удалось, и тоска взяла невообразимая, прямо смертная тоска, аж опохмелиться расхотелось. Вспомнилось: сегодня суббота, во дворе на самодельном столе мужики забивают «козла», а по улице ходят взад-вперёд нормальные люди. Кто так гуляет, а кто идёт в разные кинотеатры. Сам Титков забыл, когда был в кинотеатре, употребляя всё свободное время на встречи с фантазёром Никишкиным. Теперь — всё! Торчи в проклятой бутылке, смерти жди! Стало жалко себя и всей пропащей жизни. Громко, с подвыванием, он зарыдал.
Дверца шкафа скрипнула, стало сразу светлее. Великанский глаз глянул в горлышко:
— Обедать будешь?
«Всё же она не вредная, — подумал Титков, — другая бы, точно, в мусоропровод шваркнула за все-то художества…»
— Помереть хочу! — всхлипнул он. — Смысла не вижу…
— Думать надо было.
— Другие тож потребляют.
— Потребляют, потребляют… Смотря как потреблять. Не каждый же день до потери сознания! Вот посиди и подумай — хорошая у меня жизнь с тобой? А теперь что — смотри на такого убогого! Хоть бы Альке судьба досталась…
Из Матильдиного глаза выкатилась слеза и поползла по боку бутылки.
«Ладно внутрь не попала, — подумал Титков, — как есть промок бы!»
