И моя совесть заговорила. Не откладывая, мы отправились выбирать место для засады. Кукурузное поле, особенно та часть, что ближе к лесу, было похоже на поле сражения. Стебли поломаны и втоптаны в землю, даже сама земля, высохшая к тому времени года в камень, была взрыта словно плугом. Растерзанные, недоеденные початки и зерна валялись всюду…
Из следов мы выделили один особо. Я сначала даже усомнился, что он кабаний: уж слишком велик, точно не кабан, а корова топталась здесь. Кроме того, след находился в стороне от других. Однако подрытые кое-где кусты и кабаний помет уверили меня, что здесь бродил огромный кабанище, и, если верить людской молве, это должен быть не кто иной, как Черный разбойник.
— Да-а-а… Хороший кабанчик, — удивленно протянул я.
— Это он — Черный! Точно! — загорячился бахчевник.
К вечеру, как назло, небо затянуло тучами, и ночь легла темная. Чуть слышно шелестел ветерок. В нос шибало запахом прели, сена. Тишины не было. Что-то фыркало, попискивало, потрескивало… Некоторые звуки были мне знакомы: вот затопал, пробегая, еж, вот глухо ухнул филин, но остальные звуки в темноте, когда видно всего в шаге от тебя, казались таинственными и тревожными…
Время, словно тоже прислушиваясь к ночной жизни леса, остановилось. Совсем близко от меня треснула ветка, и легкий озноб пробежал по спине. Я уже без всякого энтузиазма ждал кабанов. Что можно сделать в такой темноте? Не то что мушки — стволов не видно. В те минуты так мне ни капельки не хотелось, чтобы кабаны появились…
Снова треснула ветка… тоненько взвизгнул поросенок, видимо, прижатый неосторожными взрослыми, и опять тихо…
Но вот по какому-то сигналу, которого я не уловил, разом затопали копытца, затрещали кукурузные стебли — чавканье, хрюканье, повизгиванье… Начался пир. Я сидел, боясь шевельнуться.
Кабан хоть не видит в темноте, зато обладает отличным обонянием и может легко обнаружить человека по запаху. А что тогда? Стадо может уйти, почуяв опасность. А может и напасть. Или просто, напугавшись бахчевника, броситься в мою сторону… Мокрое место останется!
Я осторожно тронул курки. Холод металла придал уверенность. «И не стыдно! В руках ружье, заряженное жаканом 16-го калибра… А я трушу… Тоже мне — охотничек…» — Я издевался над собой, и это немного отвлекало.
Осенние рассветы на Кубани по-летнему стремительны. Только, кажется, начал бледнеть восток, а уже рвется, отступает темнота, и яркий свет нового дня залил все вокруг…
Я осторожно выглянул из-за куста, за которым сидел на куче прелой прошлогодней соломы. Кабаны находились метрах в ста-стапятидесяти. От ночных страхов не осталось и следа. Теперь я молил удачу подогнать кабанов поближе — на верный выстрел. Повернув голову в сторону леса, я замер. Метрах в тридцати, около куста терна, возвышалась огромная черная туша. Секач! Я увидел и белые отполированные клыки его, и волосатую морду, и четко настороженное ухо. Одно! Второго не было.
Черный! Он!
И все, кроме этой черной бугрящейся глыбы, перестало для меня существовать. Кабан чуть повернулся. Стрелять неудобно, я теперь видел только его широкий зад и спину. Приходилось ждать. Но вот Черный неторопливо двинулся к лесу, и я понял, что сейчас куст закроет его целиком. Ружье толкнуло меня в плечо. Кабан пошатнулся, или, может, мне показалось, и рванулся к опушке леса. После второго выстрела правая нога его подломилась, и он чуть не упал, но через мгновение исчез за деревьями.
На бегу перезаряжая ружье, я завернул за куст, к тому месту, где только что стоял Черный разбойник. Трава густо краснела кровью.
— В кого стрелял?
Я оглянулся. Бахчевник внимательно всматривался в следы.
— В Черного! — выдохнул я.
Держа наготове ружья, мы медленно двинулись по лесу. Раненый кабан-секач очень опасен. Он не боится человека и, почувствовав преследование, ложится сбоку своего следа, чтобы, выждав момент, броситься на врага. Охотникам это зачастую стоит жизни…
Вскоре мы вышли к большой поляне, сплошь заросшей густым, чуть не в рост человека, папоротником. Разойдясь в стороны, обошли ее кругом: выходного следа не было.
— Здеся! Залег! — Бахчевник недовольно поморщился. — Надо собаками травить.
— Пойдем по следу! — настаивал я горячо.
— Нельзя! Если не подох, жди беды. А в этих зарослях черт ногу сломит. Нет! Пусть его собаки пошурудят.
И бахчевник, взяв с меня слово, что я не рискну идти по следу, забросил ружье за спину и направился было прочь, но вдруг остановился.
— Ты вот что, паря! Собак моих видел?
— Да! — я не понимал, куда он клонит.
— Человека они не трогают. Шагай к ним, а если боишься, обрежь поводки, собаки сами по крови прискачут.
Я понял, что бахчевник разгадал мой тайный замысел — идти одному по следу. Протесты ни к чему не привели, старик был тверд и, поняв, что спорить — только время терять, я бросился к балагану.
Спешка придала мне смелости, без всякой опаски я подошел к волнующимся собакам, отвязал их. И они, поворчав для приличия, дружно натянули поводки, таща меня к лесу.
— Не ушел? — запыхавшись и почему-то шепотом, спросил я.
— Нет! — успокоил бахчевник. — Здеся! Здесь.
Собаки ярились, чуя запах звериной крови, и рвались с поводков.
— С богом! — бахчевник спустил собак. Остервенело взлаивая, они рванулись в гущу папоротника. Мы — следом. И вдруг визг, рычание, отчаянный вопль, и все стихло. Тихо вздыхал лес. Где-то неподалеку надсадно орала сойка.
Бахчевник схватил меня за рукав и почти силой вытащил обратно к деревьям.
— Все! Пропали собачки! Ах ты, гад! — закричал он чуть не плача и, не целясь, грохнул из обоих стволов в темно-зеленую чащу.
Чтобы немного успокоиться, мы закурили. Бахчевник время от времени звал к себе собак, то называя их ласково, то внезапно свирепел, и тогда на головы ни в чем неповинных животных сыпался град упреков и ругани.
Мы ждали долго. И лишь к обеду решились — двинулись по следу. Шли осторожно, готовые в любую минуту отразить нападение. Я обратил внимание на то, что кровь на следах вдруг исчезла.
— Почему крови нет?
— Салом раны затянуло, — ответил бахчевник. — Эх! Сколько раз меченый, и все уходит. Как заговоренный…
Впереди послышалось слабое повизгивание. Страшная картина открылась перед нами. Папоротник был поломан и обильно обрызган кровью. Одна собака с зияющей на шее раной была мертва. Вторая пыталась подползти к нам, волоча по земле внутренности…
Конец моего рассказа был встречен издевательским Юркиным смехом:
— Ха-ха-ха!!! Ну и трусы. Двое, с ружьями, испугались раненого кабана?! Ну и смельчаки! Ну и охотнички! Тот-то хоть дед… старый, из ума выжил, а ты? Вот не думал… — Он весь так и трясся от смеха. — Штанишки хоть чистые были… после такого подвига?
— Хватит тебе! — не на шутку рассердился я. — Посмотрим, как ты поведешь себя в подобной ситуации.
Но Юрка не унимался.
— Ситуация, ситуация! — передразнил он меня и поучительно продолжил: — Человек сам создает ситуацию. Понятно? А за меня не беспокойся. Поду-у-умаешь — кабан! Ерунда. Это тебе не тигр… Я лично всегда ношу в рюкзаке пяток жаканов. Ими я слона с первого выстрела…
Дорога, петляя среди кустов и мелкого дубняка, вывела нас к зеленой кромке камыша. Начались плавни. Я сделал знак Юрке замолчать.
— Сейчас будет балка… Примыкает к плавням. В ней всегда вода остается. Так что потише, могут быть утки. Бери от дороги влево и иди на то дерево. Видишь? — показал я на старую дикую грушу метрах в
