что если он не выдержит, то шансов на спасение весьма мало.
«Корабли бывают надводные и подводные, — грустно шутил Федор после первого ночного налета немцев, — а у нас новый вид — надледный».
«Какой, какой?» — поинтересовались бойцы.
«Надледный, — повторил Федор. — Кубрик с печкой надледного корабля! Он в любой миг может стать и подледным!»
Сказал хлестко, как будто лучше и не придумаешь. Впрочем, а где в блокадном Ленинграде опасности меньше? Здесь или там?
Хлопнула дверь, и с облаком морозного воздуха в казарму ввалился Александр Бальмут, его выбрали недавно комсоргом. Запавшие щеки порозовели, иней осел вокруг шерстяного подшлемника, поверх которого на голове сидела мохнатая шапка, обрамляя коричневое лицо белым обводом. Кристаллики инея и снежинки сверкали на бровях и ресницах. Скинув рукавицы, Александр расстегнул ватник и вынул пачку газет.
— Читайте! — выпалил он. — Мы наступаем!
К газетам потянулись руки. Бальмута усадили за стол и подали кружку кипятку. Он сиял, как именинник. Александр в штабе буквально вырвал газеты. Но на него почти не обращали внимания бойцы. Вокруг каждой газеты образовался тесный кружок. Красноармейцы, заглядывая через головы, спешили прочесть новости, которые вчера ночью услышали по радио, — наши наступают под Москвой!
— Головлев! Читай вслух! — приказал Миклашевский, передавая бойцу газету с указом о награждении Григория Кульги орденом Красного Знамени. — У тебя голос сильный! А я на карте отметки буду делать.
Потертая, обыкновенная школьная географическая карта Европы, раздобытая еще там, «на земле», была прикреплена, вернее, прибита, маленькими гвоздями к фанерному щиту, а щит установлен возле стола, на самом видном месте. Длинным красным шпагатом и булавками отмечали прожектористы положение на фронтах. Две недели назад передвинули шпагат на запад, в район Ростова-на-Дону, и там воткнули маленький бумажный флажок — войска Южного фронта освободили крупный стратегический город… Потом, 9 декабря, радовались победе на юго-востоке от Ленинграда — бойцы генерала армии Мерецкова после десятидневных боев освободили город Тихвин. И вот вчера передали по радио, а сегодня в газетах опубликовали сообщение о победе под Москвой.
— «До шестого декабря наши войска вели ожесточенные оборонительные бои, сдерживая наступление ударных фланговых группировок противника и отражая его вспомогательные удары на Истринском, Звенигородском и Наро-Фоминском направлениях… — читал Головлев взволнованным голосом. — Шестого декабря 1941 года войска Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери… По далеко не полным данным, нашими войсками было уничтожено и захвачено, не считая действий авиации, танков — 777, автомашин — 534, орудий — 178, минометов — 119, пулеметов — 224, потери противника убитыми — 55 тысяч 170 человек».
На лицах красноармейцев, осунувшихся, обветренных, обожженных морозом, затеплились улыбки. Как давно они не улыбались! Как долго ждали они таких вестей!
Головлев читал названия освобожденных населенных пунктов, городов, а Миклашевский, подавшись вперед, ловил каждое слово, потому что все они были близки его сердцу. Бои шли в родном Подмосковье!..
— «После перехода в наступление, — читал Головлев, — частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше четырехсот населенных пунктов…»
Глава третья
Танк Григория Кульги вырвался вперед. Позади остались железнодорожная насыпь, где «тридцатьчетверка» раздавила пулеметное гнездо и умяла в мерзлую землю две противотанковые пушки. Позади остался небольшой разрушенный поселок, а впереди — горящий мост, но которому надо проскочить. За мостом по заснеженному полю на полной скорости уходили три немецких танка и бронетранспортер. Они катили, окутанные снежной пылью, к березовому леску на берегу небольшой речки.
— Уходят, гады! — Кульга припал к смотровой щели.
— Мост может не выдержать… — злился Клим Тимофеев. — Подожгли, сволочи, мост!..
— Вперед! — выкрикнул Кульга. — Полный вперед!
Подминая гусеницами придорожный кустарник, танк вырвался на дорогу и, не сбавляя скорости, нырнул в огромный костер. Мост затрещал, пружинисто прогнулся… Танкисты замерли на своих местах. «Как тогда на Ладоге, — мелькнуло у Кульги в голове, — пружинил лед… Выдержат ли бревна?» В замерзшую речку сыпались горящие головешки…
Едва машина проскочила последние метры, мост с гулом и треском рухнул огненным костром на заснеженный лед речки. Ни Кульга, ни его друзья этого не видели. Они преследовали отходящего врага. Гитлеровские танки вползали на косогор боком. Еще немного и, достигнув вершины, они скроются с глаз, уйдут в безопасное место.
Кульга, подавшись вперед, приник к резиновому наглазнику прицела, ловя в перекрестке фашистскую машину.
— Огонь!.. Огонь!..
На косогоре два танка окутались дымом… Один по инерции прополз еще несколько метров, распахивая снежную целину, дергаясь и вздрагивая, как параличный. Внутри рвались снаряды. Другой сразу встал, вытянув, как нос, ствол орудия… Из верхнего люка выскакивали танкисты и, сбивая с одежды желтые языки пламени, катались по снегу.
Третий танк, фыркая клубами белесого дыма, круто стал разворачиваться на косогоре, бороздя гусеницами снежный пласт.
— Жми! — выкрикнул Кульга механику.
«Тридцатьчетверка» мчалась на фашистский танк снизу. В прицеле, быстро увеличиваясь, закрыло весь объектив темно-серое пятно… И когда ствол, казалось, вот-вот врежется в боковую броню с намалеванной свастикой, из темного жерла полоснул оранжевой вспышкой огонь. Взрывной волной сорвало башню, словно сбило шапку с головы, и отбросило в сторону на сугробы… Танк вспыхнул ярким пламенем, словно его предварительно облили бензином.
— Задний ход! — крикнул Кульга.
Клим Тимофеев и без приказа, двигая рычагами, отводил машину. Он привык улавливать намерения командира с полуслова.
Кульга, не отрываясь от прицела, искал бронетранспортер. Куда же тот успел скрыться?.. «Тридцатьчетверка», пофыркивая, взбежала на вершину косогора, поросшего небольшим березняком. Отсюда открывался вид на широкую болотистую впадину, заметенную снегом, за которой вздымался пологий косогор с густым темным лесом. Слева по накатанной дороге катил удирающий бронетранспортер с намалеванными на боках белыми пятнами.
Григорий дважды выстрелил вслед, но оба раза промахнулся…
— А, чертяка! — Кульга выругался, ловя в перекрестке бронетранспортер.
— Товарищ командир, вас вызывают! — передал радист.
Кульга ладонью прижал к уху шлемофон и услышал голос комбата:
— Старшина Кульга!.. Старшина Кульга!.. Почему не выдерживаете свое направление?..
Григорий и сам понимал, что увлекся преследованием, но азарт боя его захватил и упускать бронетранспортер не хотелось. Он быстро доложил о переходе по горящему мосту и уничтожении двух легких и одного среднего немецких танков.
— Как же мне сворачивать, товарищ майор, когда бронетранспортер у меня в прицеле! — возбужденно закончил Кульга.
