площадке, огляделся. За ним никто не следил. Сверху хорошо просматривались лестничные марши и площадки, если стоять у перил. Быстро взбежал на четвертый этаж и трижды условным сигналом позвонил. Дверь чуть приоткрылась на ширину цепочки.
— Кто здесь? — спросила Марина и, узнав Вальтера, распахнула дверь. — Вы позвонили, а я не поверила… Проходите, проходите… Мы условились на семь часов, я еще и не собралась… Что-нибудь случилось, да?
Марина стояла в легком халате, наброшенном торопливо. Волосы ее, слегка влажные, небрежно спадали на плечи. Она, видно, только что умылась, и приятная свежесть осталась на лице, проступая тонким румянцем на щеках. Но в суженных глазах, устремленных на Вальтера, в дрогнувших полосках бровей угадывалась напряженность тревоги.
— Ничего не случилось, — поспешил успокоить ее Вальтер. — Просто так надо.
— А я подумала… Одни страхи в голову лезут.
— Индюк думал, думал и в суп попал, — пошутил Вальтер, останавливаясь посреди комнаты, и тихо спросил: — Где рация?
— Уже в чемодане, — так же тихо ответила Марина. — Только антенну не снимала, ждала вас.
«Какое у нее удивительное лицо, особенно глаза, — подумал Вальтер. — Не скажешь, что красивая, но лицо такое притягательное, симпатичное, русское… Как я раньше не замечал, странно даже… И выражение так меняется, и губы такие, что не надо никакой помады. А глаза, глаза!» А вслух произнес:
— Хорошо.
Марина не поняла, что именно «хорошо» — то, что не успела снять антенну или что ждала его прихода. Она просто немного растерялась от неожиданного прихода и чувствовала себя довольно неловко, ибо еще не успела переодеться, привести в порядок волосы, подкрасить брови… Ей не хотелось показываться Вальтеру в таком неприглядном виде, хотя Марина давно желала видеть его у себя. И такое двойственное чувство выбило ее из привычной колеи. Она мельком взглянула на себя в зеркало: как же теперь ей одеваться? При нем, что ли?..
— А из окна чудный вид, улица просматривается, — сказал Вальтер, подойдя к окну, отмечая про себя, что отсюда ему хорошо будет наблюдать за подходом к дому.
— А те двое торчат у подъезда?
— Торчат, — ответил Вальтер, ему с высоты хорошо были видны шпики.
— Постойте так, не оборачивайтесь, — вдруг решительно произнесла Марина, удивляясь своему требовательному тону. — Я постараюсь это сделать быстро, я сейчас… Мне надо переодеться, понимаете?
— Понимаю, — отозвался Вальтер.
За его спиной скрипнула дверца шифоньера. «Скорее бы она прихорашивалась», — подумал он почему-то с неприязнью и вдруг почувствовал нежный, едва уловимый запах чистого женского белья. Ему стало жаль ее, одинокую, в сущности, молодую женщину, заброшенную волею долга в далекую Бельгию. Ему захотелось сказать Марине несколько теплых слов. Кто знает, что произойдет с ними через час, через полчаса, когда она по его приказу выйдет в эфир? Знает ли она, что фургон находится неподалеку в переулке?
Он приблизился к окну и с удивлением обнаружил, что стекло, словно зеркало, отражало глубину комнаты, и Вальтер увидел Марину. Она стояла к нему лицом, без халатика и Вальтер не мог отвести взгляда от линий ее тела, стройного и молодого.
Кровь хлынула ему в голову, он ощутил, как вспыхнули щеки. Ему стало неловко, что он так бесцеремонно разглядывает Марину. Вальтер отвел глаза и стал смотреть прямо перед собой в окно на противоположный дом.
— Скоро вы? — наконец выдавил он из себя.
— Сейчас, сейчас…
Когда Вальтер снова взглянул на отражение в стекле, он увидел, как Марина через голову надевала платье. Он облегченно вздохнул.
— Где рация? — спросил он, переходя на официальный деловой тон.
— В чемодане, я уже говорила вам, — с легким лукавством в голосе ответила Марина, по-своему понявшая состояние Вальтера.
— Когда сеанс? — задал вопрос Вальтер, делая вид, что не заметил ее лукавства.
— В двадцать ноль-ноль.
— А на аварийную волну можно сейчас выйти?
— Конечно! В любое время суток. — И весело добавила: — Все, можете поворачиваться!
— Тогда начнем работать. Надо немедленно связаться с Центром и передать эти сведения. — Вальтер протянул ей текст радиограмм.
Она смотрела широко открытыми глазами на Вальтера, и он видел, как дрогнули ее брови, как в глазах появился откровенный страх, страх человека, которого заставляют делать то, что неминуемо может привести к гибели. «Знает, что пеленгатор рядом», — подумал Вальтер.
— Как же?.. Мы же хотели… — пробормотала Марина. — И рация упакована.
— Так надо, — перебил ее Вальтер. — Вот, зашифруйте поскорее.
— Хорошо, — Марина взяла текст дрожащими пальцами.
— Сколько на это уйдет времени?
— Минуть двадцать.
— Работайте, — и тут же спросил: — Помните, я как-то вам давал номер телефона? На всякий случай непредвиденный?
— Помню.
— Если что случится и удастся выбраться… — Вальтер не сказал «отсюда», это было понятно и так. — Если удастся, то люди по тому номеру всегда помогут, там бельгийские патриоты из Сопротивления. Передадите от меня привет, от Лангрена. И не больше, ибо там не знают, кто вы, пусть думают, что бельгийка, и все. Так лучше будет для вас, вы меня понимаете?
— Да, понимаю.
Немцы появились быстро, минут через двадцать после того, как Марина вышла в эфир. Вальтер из окна видел, как к дому подкатила крытая машина и из нее выскочили человек пятнадцать в гестаповской форме с автоматами в руках. «Странно, что они не оцепили дом», — подумал Вальтер. Он просто не знал, что гестаповцы не имели сил для оцепления. Они давно охотились за радистом, но не ждали, что именно сегодня тот подаст свой голос, да к тому же в такое неурочное время. Локаторщики привыкли фиксировать радиопередатчик в определенное время и потому были удивлены, когда засекли его.
Вальтер взглянул на Марину. Та склонилась к рации, прижимала одной рукой наушники, а другой работала на ключе. Лицо ее приобрело неестественную бледность, словно его покрыли мелом…
«Только бы она успела отстучать», — пронеслось у него в голове, когда вышел на лестничную площадку.
Гестаповцы бежали вверх по лестнице, гулко стуча подковками сапог по железным ступеням, отчего стоял тяжелый грохот. Впереди, нагнув голову, торопился коренастый плечистый офицер. Он размахивал пистолетом и торопил своих подчиненных. Вместе с гестаповцами спешили и те двое в штатском. Дом, казалось, вымер, только был слышен грохочущий топот.
«Как выбежит на площадку второго этажа, буду стрелять», — решил Вальтер, в предельном напряжении каждого мускула чувствуя неприятный шершавый озноб под рубашкой по всей спине. Ладонями ощутил теплоту рукоятки пистолета, нагретого под ремнем у живота, и ему от этой теплоты, исходящей от оружия, стало как-то сразу лучше. Внизу, за лестничными маршами, гремели, топали немцы, и от этой сокращающейся близости, как в полусне, Вальтер ощутил необычайное спокойствие, словно не понимал, что у него нет выхода, нет надежды и бой, который он примет, будет скоротечным, недолгим. Но он даже не мог представить, что может умереть здесь, на верхней площадке, сразу и внезапно.
Вальтер стоял, как в тире, положив руку с пистолетом на перила, отполированные за многие годы ладонями жильцов. Немцы выбежали на площадку кучно, уверенные в своей силе. Вальтер, поймав на прицел офицера, нажал на курок. Раскатисто грохнул выстрел. Гитлеровец как бежал, так и плюхнулся
