нельзя без спроса брать чужие вещи, то он и пальцем не тронул бы эти конденсаторы. Что ж, ты прав, но только отчасти. Любимый, ведь Роби совсем малыш, и он не понимает, что такое «нельзя». Ведь роботы заводской марки всегда поступают в продажу с этикеткой «Все знает. Все умеет». Любому ребенку известно, как трудно бороться с самонадеянностью электронного происхождения…
Ты должен забыть тот случай, и пожалуйста, будь справедлив, нельзя же во всем винить Роби. Ты знаешь, в этом пятновыводителе что-то есть… Ну, походил ты с полгода лысым — зато потом как стали отрастать у тебя волосы!
Милый, я так легко читаю твои мысли — пожалуйста, сейчас же выбрось из головы это нелепое происшествие в лаборатории. Ах, уж эта мне лаборатория! Если бы ты знал, как я обрадовалась, когда Роби — пусть и не сразу — все же удалось покончить с твоими экспериментами.
«Это робот виноват!» — вот каким воплем ты встретил то прелестное утро, наступившее после, как ты тогда выразился, катастрофы. А ведь ты и думать забыл, что в тот момент рядом с тобой стоял Роби и твоя ругань могла пагубно отразиться на его психике.
Да мыслимое ли это дело, любовь моя, всерьез полагать, что такой малыш может запросто отличить обыкновенных ящериц от этих самых сатурнианских круков? Даже если глаза у тебя слипались в тот вечер, ты все равно не должен был поручать Роби уборку лаборатории, хоть он и предлагал услуги от всего, так сказать, сердца, и уж во всяком случае — просить его выкинуть дохлых ящериц в мусоропровод.
То, что Роби все перепутал и отправил туда живехоньких круков, не так уж, в конце концов, и важно. Но я никогда не позволю тебе обвинять его в том, что случилось после.
Если твоим обожаемым крукам удалось прямиком с городской свалки забраться опять в лабораторию, разбить там два флакона марсианских чернил, сожрать подопытных мышей и повсюду раскидать листки с твоими никому не понятными записями — все это никак не касается Роби. Он только выполнил твой приказ — ничего больше. А ты, вместо того, чтобы так распоясываться в присутствии ребенка, мог бы наконец и всерьез заняться этой сатурнианской шпаной.
Но нет, это значило бы просить у тебя слишком многого. Круки так вскружили тебе голову! Боже мой, как вспомню… Ведь ты их тогда взял на руки, приласкал — и в клетку, словно в колыбельку…
Стыд и срам, милый! Видели бы наши друзья, как ты стоишь перед этим их, с позволения сказать, домиком, ублажая взор свой созерцанием мерзких чудовищ, которые только и знают, что корчить жуткие рожи и показывать язык.
Нет, я решительно не понимаю тебя. И просто уверена, любовь моя, что ты должен показаться психиатру. Я всегда знала, что работа на Демосе пагубно отразится на твоем душевном здоровье.
Но оставим эту тему, милый. Давай поговорим о нас. Когда ты вернешься на Землю, мы сможем вместе славно провести внеочередной отпуск — на базе никто возражать не будет, я уже все устроила. И, кстати, присмотрела номер в отеле «Селена» — уютное гнездышно, где можно прекрасно устроиться. Говорят, там отличный космический бар — единственное пока на Кубе место, где можно послушать настоящую музыку Вселенной.
Все это время, пока я пишу тебе, Роби стоит рядом, то и дело заглядывая через плечо. Как радостно он замигал своими глазками-лампочками, когда я ему сказала, что ты скоро вернешься. Я уверена — так оно и будет. И не только потому, что ты меня любишь. Ведь больше никто, никогда, ни за что в жизни не возьмет на себя заботу об этих омерзительных круках. Нет второй такой женщины во всей Галактике.
Жду космограмму с датой твоего прибытия.
Р. S. Роби просит — если можешь — привези ему чего-нибудь вкусненького. Хорошо бы стеклянных конденсаторов.
Вольфрам Кобер. НОВАЯ[19]
Пер. Е. Факторовича
Дангисвейо долго стоял на зеленой лужайке между двумя полосами автострады. Этот предназначенный для парковки машин островок был тенистым, и дышалось здесь легко.
Но не только поэтому он остановился будто вкопанный, вместо того чтобы пройти еще несколько шагов и сесть на одну из коричневых обитых искусственной кожей скамеек.
Погруженный в свои мысли, он все же слышал, как щебечут птицы и тихо шепчется листва подрагивающих на ветру крон. Он наслаждался покоем.
Вокруг ни души. В это раскаленное добела утро окрестные жители словно вымерли. Да и на самой автостраде магнетогляйтеров — раз-два и обчелся.
Он с радостью остался бы здесь если не навсегда, то очень надолго, лишь бы не переходить на другую сторону автострады. До жилой башни, куда он хотел, а вернее, обязан был зайти, каких-то пятьсот метров, но этот путь стоит для него не меньших усилий, чем сверхдальний космический полет.
Мысленно он не раз уже открывал входную дверь, но так и не решил, воспользуется ли лифтом или поднимется на двадцать первый этаж пешком — только бы хоть немного отдалить встречу с Веленой. Чем она ближе, тем меньше его уверенность в себе.
Еще немного он простоял в нерешительности. А потом подумал: «Что изменится, даже если я здесь останусь до завтра? Все равно придется идти. Она ждет меня, потому что хочет узнать все о Нормене… И я ей обещал рассказать…»
Он проклинал себя за то, что согласился.
Дангисвейо ступил на пешеходную дорожку. Первые шаги были вялыми, неверными. Но потом он овладел собой, и походка стала привычной, пружинистой. Поднимаясь по лестнице, он умерил шаг. Нет, не от усталости: для его сильного, тренированного тела такая нагрузка нипочем. Наоборот, прыгая по бесчисленным ступенькам, он испытывал незнакомое ему до сих пор мучительное удовольствие — и наслаждался им. От движения выветрились всякие мысли, и он успокоился.
Наконец дверь Ведены. Он немного помедлил, а потом решительно нажал на пластинку вызова и попытался изобразить на лице улыбку.
Дверь открыла сама Ведена.
— Входи, я ждала тебя, — проговорила она, и ему почудилось в ее голосе оживление, а может быть, даже радость. Но нет, скорее всего он ошибся… — Я давно тебя жду…
Задержавшись у автомата для чистки обуви, он двинулся вслед за хозяйкой дома по длинному коридору, покрытому ворсистой ковровой дорожкой.
От бархатного платья Ведены исходило мягкое фиолетовое мерцание, оно подчеркивало мягкие линии ее тела. Длинные, по пояс, волосы, движения сдержанные, но исполненные внутренней энергии.
Он тщетно силился вспомнить название ее любимых духов.
— Садись, я приготовлю чай, или ты предпочитаешь кофе?
— Честно говоря, сейчас мне не повредил бы стаканчик виски. Каплю виски и побольше льда.
— Я же не пью спиртного и даже в доме не держу. Разве ты уже забыл, Гирл? — проговорила она с явно вымученной улыбкой. Сейчас он это не только почувствовал, но и увидел.
— Извини, я действительно забыл. Мы так давно не виделись.
Улыбка с ее улица не исчезла, только углубились складки у рта.
