В финскую, война только начиналась, Красная армия залегла у линии Маннергейма. Финны уничтожали наступавших – полк за полком.
Маршал Тимошенко успокоил своих штабистов, обеспокоенных чудовищными потерями,
– Россия – страна многолюдная!
И Хрущ и «Бровастый» того же замеса…
Что стряслось в шестидесятые, не тебе рассказывать…
Вот теперь Путин пришел. – Я, Любочка, человек любопытный. Спросил его. Официально. Через его службу по общению с общественностью, на их специальном бланке, который вызвал по интернету, и служба уверила меня, что непременно доведет вопрос, ввиду его важности, до САМОГО.
Вопрос такой:
«Давно известны цифры многолетних злодеяний фашизма, – написал. – В БУХЕНВАЛЬДЕ, через который прошло 250 тысяч, было уничтожена 71 тысяча людей. т.е. 28,4%. Из Ванинского порта с 1936 по 1953 транспортировано на КОЛЫМУ 2 миллиона зеков. Вернулось назад 50 тысяч, т.е. 2,5 процента… Разгул “чекизма” был самым страшным преступлением ХХ века. Так почему же Вы упорно причисляете себя к чекистам и как-то даже добавили публично – видно, для большей ясности, что “БЫВШИХ ЧЕКИСТОВ НЕ БЫВАЕТ”.
Мне, русскому писателю, ветерану второй мировой войны, трудно понять человека, публично отождествившего себя с самыми страшными преступниками ХХ века.»
– Григорий, и он тебе ответил?
– Он разогнал всю эту свою службу «по связи». Во всяком случае, обнаружить ее мне больше не удалось…
Не дал Бог России мудрых правителей, Люба! Самый желанный, «всенародно избранный» войдет в историю своим афоризмом «мочить в сортире». А чужих мочить или своих – это уже детали…
– И все же, чтобы «мочили» сразу весь зрительный зал – такого в наше время не было, – воскликнули с другого конца провода. – Счастье, что я добилась признания суда: убивали меня «по вине администрации». А то позорили бы всю жизнь, травилась, де, «царица химфака», дуреха своевольная, от несчастной любви…
– Ты не считаешь, что пришла пора твоей тетрадочке в косую линейку. С твоими набросками о палате No 6 в конце ХХ века?
Люба тяжко вздохнула и, похоже, снова прослезилась
– Возможно, что пришла. Но я боюсь этого смертельно.
«Господи, до чего раздавили живую душу…»
– Ну, так, Любовь, присылай мне свои бумажки!
– Что именно?
– Тетрадочку в косую линейку…
– Что еще?
– Больше ничего. Если что-либо останется неясным, потолкуем по телефону..
– Что ты задумал, Григорий?
Книгу под названием «НОРД-ОСТ». Повесть или документальный роман, написанный от твоего имени. Имени жертвы. Так, как я наш «НОРД-ОСТ» воспринимаю… Издадим под двумя именами. Люба – ты по праву – мой соавтор. Или я – твой соавтор, считай, как хочешь.
– Ты с ума спятил!
– Опять трясешься?
– Естественно!
Тогда мне ничего не остается, как, издать только под своим. Тебе же, моей дорогой трясучке, на первой же странице объявлю благодарность за помощь..
– Григорий, я не имею права ставить вас под удар. Они же не шутят. Подстроят автомобильную катастрофу. Собьют грузовиком. У них огромный опыт…
– Любочка, я преодолел свой страх, когда мне было 20 лет. В горящих Мурманске и Североморске. Преодолел и в свои сорок, когда в Союзе писателей СССР бросил члену Политюро, глаза в глаза, то, что они заслуживали. Хотя это было, пожалуй, опаснее ежедневных атак на наш аэродром пикировщиков Юнкерс-87 С какой стати я буду трястись от страха сейчас, на закате своей жизни?!
Присылай! Я считаю такую книгу своим писательским долгом…
Положив трубку, Люба, как она мне потом призналась, задумалась, правомерен ли наш замысел? Не устарело ли все, что с ней произошло. Достала свежий справочник для поступающих в Московский Университет. Там, как всегда, красуются фамилии академиков и членов-корреспондентов Академии наук России, которыми Университет гордится.
И ахнула! На первом месте академик Кабанов, теперь уж, видно, немолодой. Скольких молодых ребят он кинул с той поры военным – «для испытания…» Там же, Луценко – наш бывший и на все согласный декан, наконец, вот и он – любимый братец – Николай Платэ, гусь лапчатый.
Доктор химических наук Пшежецкий не прорвался в Членкорры. Не дошла очередь. Или его польская фамилия в ксенофобской России все еще «не звучит?..»
Об академике Каргине, курировавшем в МГУ ВТОРЫЕ ТЕМЫ, издана книга. из серии «Жизнь замечательных людей». Доцент Акимова, слава Богу! снова преподает. На какое-то время ее отстранили от работы – уж слишком громко она возмущалась Пшежецким. Но теперь все затихло.
Каждую весну у химфака вывешивают полотнище: «Добро пожаловать!» Начинается очередной набор. С запасом. Это вполне понятно: химфак – остров любви, сколько-то непременно покончит собой из-за «несчастной любви», сколько-то попадет под трамвай, сколько-то просто исчезнет, как исчез талантливейший Славка, друг на всю жизнь.
Почему так складывается жизнь, что я любила и боготворила не его, друга на всю жизнь, а Бог весть кого?.. Что же такое женское сердце, в таком случае?!
Сейчас около смертоносного корпуса «А» все утопает в яблоневом цвете, и я ощущаю его аромат. И вдруг чувствую, что к нему примешивается запахи человеческих тел, карболки,тления и смерти. С трудом и скандалом провалась я на сырую измученную землю на могиле Анны Лузгай, а затем на могиле мудрой и несчастной Тони. Оглядела заросшие, да и затоптанные могилы НИИ имени ОБУХА, к которым никто не приходит.
Это тоже моя земля – прекрасная земля яблоневых садов. И родных могил. А осенью, когда листья желтеют, они покрываютсяя ржавыми пятнами, похожими на капли засохшей крови. Потом листья умирают так же незаметно, как люди. А те, кому дано такое простое счастье – жить, думают о мертвых не часто….
Недавно меня пригласили в дом известного в Штатах химика.
Мы сидим за столом, разговариваем, меня рассправшивают о Слушании в СЕНАТЕ США. Хозяин дома собирается на международную конференцию в Россию.
– Скажите, Санкт Петербург красивый город? – спрашивает он.
– Очень, – отвечаю – Но я больше люблю Москву.
Он понимающе кивает. – Наверное, книга «Архипелаг Гулаг» – правда, хотя иным спокойнее от нее отвернуться… Ну, теперь вам, Люба, пора забыть об этих и других ужасных вещах, – улыбается гостеприимный хозяин. Эпоха варварства для вас минула. Вы в свободной стране.
Неслыханно свободной, – я ежусь от боли в позвоночнике. Сколько. событий за последние тридцать лет пыталось смести меня с благословенной американской земли, как страшные торнадо сметают порой Огайо и Канзас. Не продолжатся ли они ныне, когда жизнь вновь подбросила России «фельдфебеля в Вольтеры».
Хозяйка подает зажаренный на углях бифштекс. На тарелку стекают капельки мясного сока. Увы, они напоминают мне кровь. Печально! Хозяин чокается с нами, пригубил розовато-красного вина. Улыбается. Улыбка у него легкая, счастливая. Совершенно очевидно, что бифтекс не вызывает у него каких-либо ассоциаций, от которых я вздрагиваю. Похоже, даже мысль у него не явилась, что «Архипелаг Гулаг», от которого кто-то из его знакомых спокойно отворачивается, не имеет конца. «Архипелаг Гулаг»! «Норд-Ост»! Это где-то там, за морями, за долами.
Уходят в России властители, но Гулаг там, увы, вечен. Меняются «только знаки и названия», как
