трезвонить, значит, будем молчать, как рыбы… Или ты думаешь, что о нашем дорогом Президенте мы узнаем от тебя что-то новое? Читай, и не дури!
«— Встречи с Президентом Ельциным я добился лишь в начале января девяносто пятого, — поколебавшись, начал Юра. — Сообщили из Москвы, получено «добро»… Шел к аэродромному автобусу, как всегда в те дни, не по асфальту, а по скрипящей крошке из железа и камня толщиной в несколько сантиметров, стараясь не споткнуться на крупных осколках от снарядов и мин.
Когда вернулся в Москву, жена всполошилась: муж как из больницы… Ладно хоть жив!.. Было ли очень опасно? Не очень, по правде говоря. Иногда, правда, ка-ак шарахнет над головой ракетой по бетону.
Рано утром позвонил телефон. Говорил знакомый из администрации Президента, вызвавший меня в Москву. Посетовал, что ему, Сергею Адамовичу, «подложили свинью…
— Вот, дружище, — сказал сочувствующим тоном, — передо мной открытое письмо Елены Боннер Президенту, — сообщал вполголоса и почти с состраданием. — Пришло неделю назад. От 28 декабря 1994 — го. А на Западе уже по всем радиостанциям… Вот, слушай.»… Мафия сегодня стала во главе нашего государства. Кровь дешевле нефти… К городу подведены тысяча танков… Нынешняя российско-чеченская война — это… поворот России назад, в тоталитаризм… «Адамыч, слушай дальше!»… Не надейтесь одурачить теперь, когда Председатель Комиссии по Правам Человека Сергей Ковалев и вместе с ним…» тут полный список, кто с тобой…»… находятся в Грозном. Там они защищают Права Человека правдивой информацией о массовых нарушениях, разделяя под бомбами и снарядами трагическую судьбу чеченского народа…»
Адамыч, теперь сам рычит на всех, как зверь. Попадешь под горячую руку…
— Что ж, письмо дельное, — ответил я высокому чиновнику, отметив с усмешкой, что не от хорошей жизни они хотят поссорить меня с Еленой Боннэр…
Январь в Москве был злой, метельный. Сухое тепло Приемной Президента отогревало, располагало к разговору, если не дружескому, то спокойному. Мимо меня быстро прошагал в кабинет без доклада маршал Грачев, затем проскочил, как бы не заметив меня, Сосковец. Еще несколько генералов, которых приняли немедленно.
Я уж понял, что мой приезд ничего не изменит. Машина по истреблению людей запущена. Меня начало охватывать чувство ярости:
— Какое несчастье! — вырвались у меня слова, мучившие всю дорогу, и мужчина-секретарь за большим столом с колонией белых телефонов взглянул на меня с испуганным недоумением. — Какая страшная беда, что человеческая жизнь в России во все-все века, — татарские, царские, советские, нынешние — и полушки не стоит.
Секретарь торопливо исчез в кабинете Ельцина, и меня, наконец, позвали…
Президент России вышел из-за письменного стола, сел напротив меня, широко раскинув ноги в новых блестящих штиблетах, грузный, насупленный. Поначалу я заставил себя говорить тихо, затем, не заметив этого, продолжал все громче. О взорванных домах, в которых живут мирные жители, Об убитых чеченских детях, о русских старушках, которым некуда бежать от российского огня…
Ельцин слушал терпеливо, Больше часа не проронил ни слова. Сидел, поджав губы, по-прежнему надутый, отстраненный и явно недовольный. Будто глухарь…. Я еще повысил голос, сказал, пожалуй, даже излишне резко, мол, надо немедленно прекратить бомбардировки Грозного. Гибнут люди, в большинстве гражданские, не ожидавшие от своего государства такого чудовищного вероломства.
Президент разомкнул уста, умозаключил:
— РАНО ЕЩЕ…
И больше ни слова не сказал. Только когда я ушел, выразил помощнику свое прямое неудовольствие депутатом Думы Сергеем Ковалевым:
— Нечего тут, понимаешь, всхлипывать!..».
— Как мы могли выбрать такого троглодита?! — вдруг вырвалось у раскрасневшейся Елки. — Ведь не только мы, он уж и сам, наверное, чувствует себя висельником. Петлю на шею надел, ждет, кто табуретку из-под его ног вышибет. Шахтеры? Военные?
Юра отпил водички.
— Елка, к тебе тут есть прямое обращение Ковалева. — Юра зашуршал листочками. — Разговор, ребята, между прочим, идет в чеченском убежище, бетонный дворец генерала Дудаева над «думцами» гудит от бомб и ракет, и разваливается…
«— …Так ведь если не Ельцин, — кто бы сел князем на Путивле? Тот же Гайдар? Не понятый Явлинский? Академика Сахарова на власть не кликнули. Или Растроповича с его виолончелью… — произнес один из «думцев». — Выходило, не было у нас никакого выбора — или беззастенчивые коммуняки или Ельцин…
— Вот-вот, — отвечаю ему. — В 1988 люди выходили в больших городах на площади толпами, чего они требовали? «Долой обкомы КПСС?» Ничего подобного! Кричали, писали на транспарантах, что такой-то секретарь обкома их не устраивает. Заелся, людей не видит… «Дайте нам хороший обком!» На этой волне выплыли и Борис Николаевич и Иван Петрович Рыбкин. Как хорошие секретари. Рыбкин стал хозяином Волгоградского горкома. Рядом поднялся секретарь Свердловского обкома Ельцин. Он был хорош там? Сравнительно с другим жлобьем — несомненно. Кто-нибудь на этих площадях академика Сахарова просил? Чешского президента Гавела приглашал?.. Выкликал их кто «на царство,» как писали в древнерусских летописях? Выкликнули хороший обком. О другом у наших крикунов и мысли не было: «Обком!» — вопили. «Хо-оро-ший!» Его и получили. Это и значит, «бачыли очи, що купувалы»…
…Шарахнула по бетону ракета, с потолка посыпалась побелка. Вдруг затарахтел неподалеку движок, в убежище зажегся слабый желтоватый свет. Кажется, обошлось… Достали чай из термосов. Засохшие бутерброды. Разговор продолжался. — В стране же есть конституционный суд, — заметил, разливая чай по кружкам пожилой «думец» из бывших диссидентов. — Неужели, Сергей Адамович, конституционный суд простит власти этот кровавый кошмар?
— Простит, — ответил я мрачно. — Наша власть убеждена, что закон не над ней, а под ней. Вроде кожаной подушки под сиятельным задом… Еще у Герцена сказано: «Когда русский слышит: «Закон», он соображает, как бы его обойти..»
Тут снова грохнуло сверху, забарабанило над головой тупо, неостановимо, видно, снова принялись гвоздить по литому бетону небоскреба сериями ракет «земля-земля». Опять мигнул и погас свет. Чеченский солдат черкнул зажигалкой, зачадил фитиль в снарядной гильзе.
К ночи тем, у кого были дела, удалось тихо, без огней выскочить из убежища. Я на случайной машине промчал на юг от Грозного, где, по рассказам газетчиков, десантники из МВД устроили неслыханную резню, о которой говорил теперь весь Северный Кавказ.
Увы, все подтвердилось. Десантный батальон МВД ворвался в селение Ромашки, забросал гранатами подполы, в которых пряталось население. На земляном полу остались лежать старуха и двенадцать детей мал мала меньше. Назавтра об этом ужасе передало агентство «Рейтер», снимки, снимки, один страшнее другого — разбросанные по полу останки детей — напечатали все крупные газеты мира. Варварство есть варварство!
Когда я выбрел из забрызганного кровью дома, пошатываясь от увиденного, ко мне приблизились двое незнакомых журналистов в армейских, но каких-то «нездешних» чистеньких плащах на меху. Представились. Один, в капюшоне с завязками, из лондонского «Таймса», другой, помоложе, от американского журнала. Попросили разрешения задать вопрос. Англичанин начал напрямик:
— Меня больше всего интересует вот что. Ваша страна столько боролась за мир, даже награждали борцов за мир Золотыми Звездами Героев, почему же вдруг оказалось, что у вас нет антивоенного движения. Нет абсолютно! Вместо него пустота… Несчастные солдатские матери?.. Какое же это движение? Это плач над могилами…
— У нас, вы слышали надеюсь, — добавил тот, что помоложе-, общественное мнение остановило войну во Вьетнаме. Вышвырнуло из президентского кресла Никсона. А у вас?.. Почему русским надо непременно кого-то душить? Из века в век. То прибалтов, то грузин, то туркмен. Почему им не дать жить так, как они сами хотят?.. Власти меняются, а стратегия подавления малых народов неизменна… Где ваши писатели? Ваши ученые? Словом, где она, интеллигенция, возглавляющая антивоенные марши во всем мире… кроме России? Где ваша демократия?..»
