взглядом текст:
«…Партия «Мапай», особенно Давид Бен Гурион и Берл Кацнельсон никогда не верили в реальность «мечты» о новом обществе, в реальность её осуществления даже большинством рабочего класса, считавшего себя социалистами…»
Юра ощутил вдруг чувство досады, почти протеста; и уж точно отторжения от того, что прочтет об отце-основателе Израиля Бен Гурионе что-либо холодно академическое, недружелюбное, может быть, даже злобное. Усмехнулся этому вдруг взыгравшему в нем чувству, в котором было что-то от яростного и тупого фанатизма израильской улицы, не желавшей расставаться со своими привычными представлениями…
Подумал весело: «Это у меня от гида Джорджа осталось…»
На самом деле, осталось не только «от гида Джорджа…» Ироническое отношение к современным историкам у Юры сложилось давно. Может быть, с тех пор, когда отец произнес за столом непонятную десятилетнему сыну фразу: «Мы все пленники исторических фальшивок. Один «Краткий Курс «чего стоит…»
В доме Аксельродов гости, как известно, не переводились. Наведывался и знаменитый Марк Галлай, сбивший над военной Москвой первый «Юнкерс-88». Авиаторы-ветераны, по обыкновению, вспоминали о своих схватках с «люфтваффе». Посмеивались над очередным томом «Истории отечественной войны», вышедшем в те годы. Умница Марк Галлай, летчик и военный писатель, как-то бросил с сердцем о современных историках войны: «Врут, как нанятые!» Эти слова запомнились Юре на всю жизнь…
«И вот опять… современные историки…» Да, и в книгах и почти во всех статьях авторы — доктора исторических наук…
Смятенные мысли Юры были прерваны приходом гостя. Явился, как всегда, без звонка, добряк Сулико. Юра выглянул к нему с книгой, заложенной бумажкой. Старик поинтересовался, чем это Юра так увлечен?
— Да вот, — мрачновато ответил Юра. — Современные историки. Льют и льют на Бен Гуриона. Зациклились на нем, что ли?
— Льют на Бен Гуриона? — повторил Сулико безо всякого удивления. — И решительным жестом руки словно отмел все, что мог услышать. — Бросил настороженный взгляд на Юру, произнес убежденно: — Не обращай, Юра, на это никакого внимания. Все годы не утихает здесь партийная драчка. Льют друг на друга без устали… Сомневаешься, спроси Шушану, она тут хорошо похлебала…
— … Почему дала вам книгу, ясно? — спросила Шушана, явившаяся к Юре в воскресный вечер. — Чтоб вы не воображали, что судьба Израиля тревожит только вас, совестливого парня. Не мечите бисер перед свиньями! У вас трое детей. Засветитесь, жизни не будет.
— Шушана, извините, я так думаю.
— Я думаю об Израиле гораздо радикальнее, чем вы. Но бисера не мечу.
Юра встал с дивана, принес из кухни табуретку, сел рядом с Шушаной. — Я весь внимание.
— Откровенность за откровенность?.. Согласна!
Ураганом налетел первый в этом году раскаленный хамсин, стекла задрожали, позванивая. Шушана поднялась, закрыла плотно окна. Стало душно. Шушана вытерла платком раскрасневшееся лицо и высказала вдруг совершенно для Юры неожиданное:
— Это государство, на мой взгляд, не может существовать ни по каким параметрам. Я работаю, в основном, с военными, в фирме «Таасия Авирит», знаю: на наших полигонах из десяти ракет взлетают только две. В лучшем случае. Почему? Сборка электронной начинки требует такой чистоты, что, если рабочий с утра ел селедку или что-либо острое, его не допустят к ракете. Не вымыл руки специальным мылом — тоже… У нас немало талантливых ребят, есть оригинальные идеи, но жить это не может. Руки так, как по инструкции, не моют… Притча, по вашему? Эта притча полностью относится к нашему любимому государству. Здесь ничего не может взлететь. Техники, политики, экономисты, сидельцы в мисрадах руки не моют…
— Да вы поэт. Шушана! «Руки не моют…» — это блистательная поэтическая метафора.
— Оставьте меня с вашей поэзией! — воскликнула она почему-то раздраженно. — Сейча-ас получите прозу… Сейча-ас! — От волнения запела, растягивая гласные. Так поют в Израиле, чаще всего, говорившие в своих семьях на идиш. — Официальная статистика определяет ежегодный рост экономики на четыре-пять процентов, умалчивая при этом, что каждый раз мы получаем подарком из-за границы почти десять процентов… То есть ежегодно мы не на пять процентов растем, а на пять процентов теря-ем. Вот вам проза! Экономика постоянно работает на минус… За счет чего покрывается минус? За счет общего обнищания, массовых увольнений… Сколько может жить смертельно больной, прикрепленный к «машине жизни»? Год? Десять лет?.. Глава «Хамаса» злобствует: «Четыре года!» Злобствует, но, мерзавец с кровавыми руками, от правды недалек. Израиля, как еврейского государства, не станет еще при нашей жизни…
— Всевышний не даст Израилю погибнуть! — вырвалось у Юры. Собственному детищу!..
— О, мамочка моя! — ахнула Шушана. — Такое услышать от вас, логика по складу ума!.. Земного человека, математика… Верить в безусловную божественную детерминированность мира… после Холокоста?!. — Она вскинула на Юру глаза. Обожгла взглядом, показалось ему.
Таким долгим «обжигающим» взглядом она, случалось, буравила многих соседей и университетских коллег в черных кипах. Традиционно-религиозные семьи вопросов не вызывали. Как и те, кто молниеносно сменили партийный билет КПСС на черную кипу. Но такие, как Юра… из обманутых, хлебнувших горюшка солдат или диссидентов с «верхним» образованием… Где истовость и догматизм ортодоксов, бегущих от сомнений, чаще всего от неудовлетворенности жизнью, а то и от душевного краха… Сколько здесь сломанных судеб, тем более, среди ученых — физиков, биологов, медиков, которым не удалось, по разным причинам, состояться в науке, осуществить свои замыслы, мечты. И ныне цепляющихся за мифы… Ох, не хотелось бы ей видеть среди них симпатичного соседа, в беседах с которым отводила душу!..
— Разве гибели нельзя предотвратить? — продолжал Юра тоскливо: у него и в мыслях не было, что его еретические мысли о будущем Израиля могут иметь столь беспощадное, математически строгое воплощение.
— Предо-отвратить?! Не-эт! Поздно! В технике есть такое понятие: выход за вертикаль центра тяжести. Поставьте банку на ребро. Допустим, стоит. Чуть больше наклонили, центр тяжести вышел за вертикаль — она падает. В Израиле нечто подобное. Случись такое четверть века назад, помог бы еврейский мир. Сейчас не поможет и это. Банка падает…
Тут ворвались в комнату Игорек с дружками, запищала Ахава, Юра посадил Игорька на колени, беседа грозила утонуть в крике и реве, Шушана смахнула платком пузырьки пены, которые от возбуждения выступили у нее по краям губ, и предложила, пока дождь притих, перейти к ней.
— Правда, у меня тоже шумно. Приехала в страну дочь вместе с моим первым мужем. Полгода назад. Собрала дружков-подружек потанцевать. Давид, мой старшенький, тоже примчал на встречу с родней… Укроемся от них на втором этаже, договорим.
Перебежали к Шушане под вновь припустившим дождем. Танцевали одни девчонки. «Шерочка с машерочкой,» Шушана усмехнулась.
Почти все девчонки были на удивление стройны, длинноноги, а дочь Шушаны — глаз не оторвешь. Не по-израильски белолица. Огненные иудейские глаза с новомодными синими веками, толстая, цвета пшеницы, коса, завернутая на темени валиком. Царевна.
Был и один кавалер. Но Юра его как бы и не заметил. Задержался на мгновение. Шушана, шедшая за ним, слегка подтолкнула его в спину.
Поднялись наверх. Музыка и шарканье ног доносились и сюда, но глуховато. Не мешали. Разговор как-то сам по себе принял иной уклон:
— У нас в Литве еврейские девочки никогда не торговали своим телом, сказала Шушана — Тут все иначе, — с горечью добавила она. — В домах беда, безденежье. Иные девчата сообразили, что они за день могут заработать больше, чем несчастный папа, убирающий дерьмо на улицах, за месяц. В этом тоже сказывается характер нашего общества, в котором, Юра, «не моют руки…»
Юру как жаром обдало. «А Марийка?!.. Пока колебались — ехать в Израиль-не ехать, мать ей все своих танцоров подкидывала. Клюнет — не клюнет? Сама призналась…» Захотелось выскочить из дома Шушаны, побыть наедине с собой… И ушел бы, да пронзила мысль, что насторожит соседку и… выдаст этим
