Пару секунд мы стоим во дворике, под вросшей в стену вывеской заведения, будто примороженные тем, что услышали. И снова, с удвоенным рвением, поворачиваем к двери. Но открывать ее нам нужды нет. Потому что – кто в сей же самый момент вываливается нам навстречу, преследуемый по пятам двумя стриженными под ежик и одетыми в летнюю парадно-выходную (короткий рукав) бойцами ВВС США, как не Стэн Бут, капитан «Розы II», с туманом во взоре и с перегаром в выхлопе.
Он пялится сквозь нас – на источник звука, который сумел привести в действие даже его набрякшие кабацким виски чувства, – и только после того, как увиденное им за нашими спинами совпадает с услышанным (подъемник опущен и вертится; над земле черпалкой рассасываются в воздухе облачка маслянистого дыма), он замечает нас, как две прорехи на пейзаже.
«Какого?..»
Но – погодите минутку – разве он раньше не встречал этого человека? Это ведь Хенри Крик, так? Тот, который от лица сына… Искра понимания в тандеме с легкой рябью облегчения пробегают по лицу капитана землечерпалки.
«Мистер Крик, я знаю, что ваш парень слегка… – (там, где должно быть ключевое слово, он постукивает себя толстым пальцем по виску), – но он, что, воскресенья от будней отличить не в состоянии?»
Он осекается на полуслове, внезапно утратив уверенность, и оглядывается на собравшуюся компанию.
«С'одня ж воскресенье, так?»
Мы соглашаемся. Спору нет, сегодня воскресенье.
«И эт' он там на борту, так?»
Есть в выражении наших лиц нечто такое, отчего его собственное никак не может расплыться в безмятежности.
Мы снова соглашаемся.
«Так какого же?..»
На пороге «Переправы» (лицензией на содержание обладает, как гласит надпись на дверной перемычке, Дж. М. Тодд) отец пытается совладать с неподъемной задачей – объяснить, что к чему. Пытается. Сдается. Гримасничая и заикаясь, выталкивает вперед меня (отдавая тем самым должное моей школярской изобретательности, умению доходчиво прикинуть хвост к носу).
«Объясни ему, Том, объясни ты ему ради бога».
Я открываю рот. Пробегаю про себя дюжину возможных отправных точек; я предвижу замешательство и неверие; я осознаю полную невозможность втиснуть в несколько фраз действительные причины того, почему мой брат (мой – чей?) оказался августовским вечером на борту «Розы II». Я останавливаюсь на самом кратком варианте лжи.
«У него чердак съехал».
(Прости меня, Дик.)
«Съехал чердак. Надрался, на мотоцикл, и сюда. Мы и п-понятия не имеем – (ага, наконец-то хоть слово правды), что он там может натворить».
Стэн Бут темнеет лицом, хмурится. За его спиной пара чистеньких мальчиков из ВВС США задумалась, судя по всему, над странной английской фразой насчет чердака.
Тем временем, со мной бок о бок, отец бьется в едва заметных миру, но оттого не менее страшных конвульсиях. Оказавшись вдруг лицом к лицу с этим моим заявлением – с одной стороны, конечно, чудо находчивости, а с другой – еще одна попытка уклониться, уйти в сторону, точь-в-точь его собственная неспособность, чуть дело доходит до дела (зыбкие прогулки по бечевнику) сказать хоть единое слово, и он не выдерживает. Туго натянутые покровы молчания и скрытности ползут по швам. Его прорвало. (И тут же рвется – и не получится ее наладить, починить, пока Том Крик не женится на Мэри Меткаф, – гармония между отцом и сыном.)
Только что не упав на окалину, на колени, во прах и пепел покаяния, под похожей на виселицу вывеской инна, он лепечет:
«И это он убил Фредди Парра. Ну, того Фредди Парра, который утоп. Убил его. Совершил убийство. И он мне не сын. То есть он мой сын. То есть. О Господи! О Господи-Иисусе-Христе, помоги мне!»
На глазах у него слезы. От залетевшего невесть откуда сквознячка единократно скрипит вывеска и встает дыбом прядка отцовских волос.
Стэн Бут медленно переводит дыхание. На лицах у летунов (которых, как выяснится позже, зовут Нэт и Джо) оторопелость; они, похоже, перелистывают про себя соответствующие страницы в инструкции для американских военнослужащих, где рекомендовано не забывать, что жители сельских районов Англии – народ сдержанный и невозмутимый.
Никто не бежит звать полицию. Никто ему не верит. Истина – штука куда более сложная, чем…
На ветровом стекле стоящего рядом «форда» маленькая круглая эмблема. Кроваво-красный силуэт гигантского кактуса на оранжевом фоне. И бирюзовая надпись: «Аризона: Королева Пустыни».
Учуяв явственный душок скандала, во двор высыпают все прочие, кто только был в «Переправе». Хозяин, в зубах непременная трубка – Дж. М. Тодд собственной персоной. Два сморщенных аборигена, по виду завсегдатаи.
И все то время, пока эта живая картина собирается воедино, землечерпалка бьет, что твой набат. Звук, с которым обитатели Стейтовой переправы должны были настолько сродниться в будние дни, что и внимания-то на него не обращают – звук-гарантия, звук-подтверждение: мол, все идет как надо, Узу чистят, всегда чистили и всегда будут чистить, – раздается в воскресенье, когда его быть не должно. Отсюда вывод: не все идет как надо.
Стэн Бут открывает рот.
«Твою-то мать. Твою-то в бога душу мать! Ладно, сейчас возьмем лодку и съездим».
Общее перемещение на пристань. Маленькая, на два весла плоскодонка приплясывает на высокой воде, будто нарочно нас здесь дожидалась. Стэн Бут, разводящий, первым делом достает из кармана рубашки пачку сигарет и прикуривает «Кэмел»: спасибо летунам Джо и Нэту. Он выпускает дым, оглядывает набухшую приливом реку, взвешивая, должно быть, про себя вероятные перспективы – во-первых, скрытый маньяк, того и гляди, пустит ко дну его судно, во-вторых, ему светит из-за какой-то идиотской семейной распри потерять лучшего за всю его жизнь помощника – и отдает приказ об отплытии. Отец хочет сесть на весла. Стэн Бут оделяет его странным жалостливым взглядом и отправляет на корму. Я в курсе дела, так что меня сажают рядом с отцом. Американцы требуют, чтобы их включили в состав экспедиции – чего ни один находящийся в здравом уме и трезвой памяти лодочник ни за что бы не сделал, учитывая все сопутствующие обстоятельства и размеры плоскодонки. Стэн Бут отказывает, потом уступает. И только по сумме факторов, включающих его собственное не то чтобы трезвое состояние, благоприятную фазу прилива (вода течет в нужную сторону), назойливость летчиков («Может вам, это, помощь понадобится, если ваш парень, он того, буйный»), и – наверное, с этого стоило бы начать – скрытую взятку, то бишь нежелание расстаться с будущими подношениями в виде пачек «Кэмела» и стопочек дармового виски, от причала в итоге отваливает лодка, рассчитанная на троих, а на борту у нее пять человек.
Прежде чем сесть в лодку, один из летунов бежит обратно к припаркованному «форду». И возвращается с полевым биноклем. Черный бакелит. На вооружении ВВС США. «Хей, парни, а вдруг пригодится». Он вешает бинокль на шею, на кожаном ремешке, и становится похож на вооружившегося фотокамерой туриста перед экскурсией по бухте. Забравшись в лодку, он улыбается нам с отцом – на все тридцать два – и делает ручкой. «Привет, я Нэт Таккер, а это Джо Шульберг. Мы из Таксона. Таксон, Аризона». Он тоже вынимает пачку «Кэмела». Стэн Бут плюет в ладони. Отец отдает фалинь. Мы отчаливаем.
Это совсем не похоже на старый маленький Лим. Это похоже на море. Это Большая Уза, и она впадает в Уош. Которая сливалась когда-то с Рейном. У нее солоноватая, без привкуса стоячей воды отдушка. Из маленькой выгребающей на фарватер лодки ее берега кажутся далекими, как миниатюрные прибрежья чужих стран.
Мы правим на землечерпалку, подгоняемые в равной степени энергией прилива и усердными гребками Стэна Бута. Солнечный свет, сочившийся весь день сквозь дымку легких летних облаков, начинает понемногу меркнуть. Хотя напрягать зрение пока не приходится. Потому что – спросите у любого лодочника – свет дольше всего держится у воды. И тени на суше набухают гораздо быстрей. Да и смотреть нам особо не на что: надвигается темная масса землечерпалки (из маленькой лодки она выглядит еще более
