На углу Карлавеген и Стюрегатан колонна, движение которой направлял сам начальник ЦПУ, столкнулась с толпой болельщиков — они возвращались с Центрального стадиона, слегка подогретые винными парами и весьма недовольные бесцветной игрой футболистов. То, что было потом, больше всего напоминало отступление наполеоновских войск после Ватерлоо или визит папы римского в Иерусалим. Не прошло и трех минут, как вооруженные дубинками полицейские уже лупили налево и направо болельщиков и сторонников мира. Со всех сторон на ошарашенную толпу напирали мотоциклы и кони. Сбитые с толку демонстранты и любители футбола принялись колошматить друг друга; полицейские под горячую руку дубасили своих коллег, одетых в штатское. Начальника ЦПУ пришлось вызволять на вертолете.
Правда, не на том, в котором сидел Гюнвальд Ларссон, ибо Ларссон уже через несколько минут распорядился:
— Лети скорей, черт дери, лети куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Около сотни человек было арестовано, еще больше — избито. И никто из них не знал, за что пострадал.
В Стокгольме царил хаос.
А начальник ЦПУ по старой привычке дал команду:
— Никакой огласки!..
XXVI
Мартин Бек снова скакал верхом. Пригнувшись над гривой, он во весь опор мчался через поле, в одном строю с конниками в регланах. Впереди стояла царская артиллерия, и между мешками с песком на него смотрело в упор пушечное дуло. Знакомый черный глаз смерти. Вот навстречу ему вылетело ядро. Больше, больше… уже заполнило все поле зрения…
Это, надо понимать, Балаклавский бой.
А в следующую секунду он стоял на мостике «Лайона». Только что «Неутомимый» и «Куин Мэри»[13] взорвались и ушли под воду. Подбежал гонец: «Принцесс Ройял» взлетела на воздух! Битти наклонился и спокойно сказал громким голосом, перекрывшим неистовый грохот битвы: «Бек, что-то неладно сегодня с нашими кораблями, черт бы их побрал. Два румба ближе к противнику!»[14]
Затем последовала обычная сцена с Гарфилдом и Гито, Мартин Бек соскочил с коня, пробежал через здание вокзала и принял пулю на себя. В ту самую секунду, когда он испускал последний вздох, подошел начальник ЦПУ, нацепил на его простреленную грудь медаль, развернул что-то вроде пергаментного свитка и проскрипел: «Ты назначен начальником управления, жалованье по классу Б-3».
Президент лежал ничком, цилиндр катился по перрону. Нахлынула волна жгучей боли, и Мартин Бек открыл глаза.
Он лежал мокрый от пота. Сплошные штампы, один банальнее другого… Гито сегодня опять был похож на бывшего полицейского Эрикссона, Джеймс Гарфилд — на элегантного пожилого джентльмена, начальник ЦПУ — на начальника ЦПУ, а Битти — на свой портрет, запечатленный на мемориальной кружке в честь Версальского мира: этакий надутый господин в обрамлении лаврового венка. А вообще сон и на этот раз был полон нелепостей и неверных цитат.
Дэвид Битти никогда не командовал: «Два румба ближе к противнику!» Согласно всем доступным источникам, он сказал: «Четфилд, что-то неладно сегодня с нашими кораблями, черт бы их побрал. Два румба влево!»
Правда, суть от этого не менялась, ведь два румба влево в этом случае было все равно что два румба ближе к противнику.
И еще: когда Гито приснился ему в облике Каррадина, он стрелял из пистолета «хаммерли интернешнл». Теперь же, когда он походил на Эрикссона, у него в руке был «деррингер».
Не говоря уже о том, что в Балаклавском бою один только Фицрой Джеймс Генри Сомерсет был в реглане.
В этих снах все шиворот-навыворот.
Мартин Бек поднялся, снял пижаму и принял душ.
Ежась под холодными струями, он думал о Рее.
По пути к метро он думал о своем странном поведении накануне вечером.
Сидя за письменным столом в кабинете на аллее Вестберга, он ощутил вдруг острый приступ одиночества.
Вошел Колльберг, спросил, как он поживает. Затруднительный вопрос. Мартин Бек отделался коротким:
— Ничего.
У Колльберга был совсем задерганный вид, и он почти сразу ушел. В дверях он обернулся.
— Кстати, дело на Хурнсгатан как будто выяснено. И у нас есть все шансы схватить Мальмстрёма и Мурена с поличным. Правда, не раньше следующей пятницы. А как твоя запертая комната?
— Неплохо. Во всяком случае, лучше, чем я ожидал.
— В самом деле? — Колльберг помешкал еще несколько секунд. — По-моему, сегодня ты выглядишь уже бодрее. Ну, всего.
— Всего.
Снова оставшись в одиночестве, Мартин Бек принялся размышлять о Свярде.
Одновременно он думал о Рее.
Он получил от нее гораздо больше, чем рассчитывал, — как следователь, естественно. Целые три нити. А то и четыре.
Свярд был болезненно скуп.
Свярд всегда — ну, не всегда, так много лет — запирался на сто замков, хотя не держал в квартире ничего ценного.
Незадолго перед смертью Свярд тяжело болел, даже лежал в онкологической клинике.
Может быть, у него были припрятаны деньги? Если да, то где? Может быть, Свярд чего-то боялся? Если да, то чего? Что, кроме собственной жизни, оберегал он, запираясь в своей конуре?
Что за болезнь была у Свярда? Судя по обращению в онкологическую клинику — рак. Но если он был обречен, то к чему такие меры защиты?
Может быть, он кого-то остерегался? Если да, то кого?
И почему он переехал на другую квартиру, которая была и хуже, и дороже? Это при его-то скупости.
Вопросы.
Непростые, но вряд ли неразрешимые.
За два-три часа с ними не справишься, понадобятся дни. Может быть, недели, месяцы. А то и годы. Если вообще справишься. Что же все-таки показала баллистическая экспертиза? Пожалуй, с этого следует начать.
Мартин Бек взялся за телефон. Но сегодня у него что-то не ладилось: шесть раз он набирал нужный номер, и четыре раза слышал в ответ: «Минуточку!» — после чего наступала гробовая тишина. В конце концов он все-таки разыскал девушку, которая семнадцать дней назад вскрывала грудную клетку Свярда.
— Да-да, — сказала она, — теперь припоминаю. Звонил тут один из полиции насчет этой пули, всю голову мне продолбил.
— Старший инспектор Рённ.
— Возможно, не помню. Во всяком случае, не тот, который сначала вел это дело, не Альдор Гюставссон. Явно не такой опытный, и все время мямлит «угу» да «угу».
— Ну и что же?
— Ведь я уже говорила вам в прошлый раз, полиция поначалу довольно равнодушно подошла к этому делу. Пока не позвонил этот ваш мямля, никто и не заикался о баллистической экспертизе. Я даже не знала толком, как поступить с этой пулей. Но…
— Да?
— В общем, я решила, что выбрасывать не годится, и положила ее в конверт. Туда же положила свое заключение, по всем правилам. Так, как у нас заведено, когда речь идет о настоящем убийстве. Правда, в
