Глаза усталые. Подведены безупречно, но усталые. Солнце окатывает нас точно теплым душем, но к морщинкам вокруг ее глаз снисхождения не проявляет. Попав на струйку пара из ее чашки, заставляет волосы искриться. Она придвигается чуть ближе, желая обратить на что-то мое внимание. У кромки розового рукава — серебряный браслет.
Много прошло времени с последнего раза. Я пригласил ее попробовать кое-какую мою стряпню (Рита, конечно, ангел, но готовит отвратительно). Помнится, я даже прямо ей сказал: поужинать, и только. Но хорошая еда (вот и прихвастнул мимоходом) — штука коварная. Красное вино — тем более. Греет не только желудок, но и сердце. Разглаживает морщины. Растапливает защитные сооружения.
«Чем-то озабочена, Рит?»
Участливый начальник.
«Да нет, Джордж, ничего особенного. А ты? — Взяла бокал с вином обеими руками — ногти тоже были винно-красного цвета. — Просто то, что никого… Ну, ты понимаешь. Никого рядом».
2
Что-то случается. «Нашло», — так мы говорим.
«Скажите, миссис Нэш, а кто ваш муж по профессии?»
«Гинеколог».
Мысли, которые у меня возникли, конечно, остались при мне. Одна из них та, что это у меня впервые — гинекологи еще не попадались. По идее, должны быть верными мужьями. Своего рода гарантия. Только и делают, что осматривают женщин. Казалось бы, с них должно быть довольно. Но каково, интересно, быть замужем за гинекологом? За человеком, который каждый день осматривает других женщин?
«Понятно», — сказал я.
Но думаю, она прочла мои мысли. Женщины (взять, к примеру, Риту) читают мысли, лица быстрей мужчин. Гипотеза, урок моего ремесла. Может, женский закон такой есть. Гинекологический.
Я смотрел на ее лицо — карие глаза, — а она на меня, и была отчетливая мысль, что она читает мое лицо как книгу. И это не просто оборот речи. Я вот не читал лица как книги (я и книг-то не так уж много прочел), я читал их всего-навсего как лица.
Карие глаза. Необычный оттенок. Умная, подумал я, и не очень-то во мне уверена. Мои тупые «понятно, понятно». Сами эти мои каморки, узкая лестница, даром что окно на Бродвей. Впрочем, умная, но не слишком, и в себе уверена тоже не слишком — иначе не сидела бы здесь.
Потом, в один из моих четвергов, она сказала:
«Он не был гинекологом, когда мы познакомились, — остолоп. Он был просто… не очень прилежным студентом-медиком».
И засмеялась — правда засмеялась. Маленьким сухим смешочком. Оказалось, такое еще бывает. Я подумал: как в обычной жизни. Мы могли бы и не здесь находиться.
Еще позже она объяснила:
«Гинеколог — это из греческого. Буквально значит — бабник. Ха. Но он им не был. Кроме
По правде, она-то и научила меня выражать мысли, говорить обо всем этом, пользоваться словами. Чем не образование?
Он был гинеколог, она — преподаватель языков. Включая английский, разумеется.
«Понятно».
Солнце полого светило в окно моего кабинета, точь-в-точь как сегодня. Холод снаружи, слои нагретого воздуха внутри. Поверх стола между нами — солнечный барьер. Свет тронул ее колени, придавая им такой вид, словно им некуда спрятаться.
Не уверена во мне, подумал я, и может читать мои мысли — мои гинекологические.
Но если и правда могла, если читала, значит, прочла и ту, которая отдалась во мне маленьким сочувственным уколом. Что ей от этого еще хуже — больнее, стыднее. Все избитые шуточки и пошлые высказывания вылезли и теснятся вокруг, донимают ее. Каков гинеколог, а? Женский специалист…
Посмотрела на меня и почему-то улыбнулась. Улыбкой такой же беззащитной, как ее колени.
Переступаешь черту.
3
Цветочный только открылся. По полу цепочки серебристых блестящих капелек. Здесь, на другой стороне Бродвея, на первом этаже, солнце светит с тыла, через заднее окно, и молодая продавщица на мгновение становится силуэтом на световом полотне.
Если Рита смотрит (это предположение, не больше), если подошла к окну кабинета и глядит вниз, она приметила, как я перехожу улицу, и подтвердила себе: идет покупать цветы. Хотя именно Рита здесь постоянный покупатель, а не я. Сегодняшнюю продавщицу я раньше не видел. В первый раз это был явный, неприкрытый знак: цветы в новенькой вазе на моем рабочем столе.
Подарок, Джордж, — начни что-то сызнова. Еле заметно качнула бедрами.
Но она и себе купила — для «приемной» (ваза поменьше), — и я увидел запись в книге расходов, которую она начала вести как положено: «Цветы для офиса». Еженедельная статья. Уже, конечно, не в подарок — за мои деньги.
Одно из многих ее нововведений — часть обширного «плана переустройства», наряду с аккуратной бухгалтерией.
«Представительство, Джордж. Это имеет смысл. Когда видят вазу с цветами, чувствуют себя уверенней. Хорошо для бизнеса».
Истинная правда. И никаких неприятных запахов. И никаких сомнительных шуток.
Почему я сам об этом не подумал? Простенькая деталь. Ваза с цветами. Из «Джексона» — только улицу перейти. Помимо прочего, личный момент. Будьте к себе поласковей. Лучше питайтесь. Легче ко всему относитесь. Купите себе букет цветов.
Я раньше был полицейским. Не цветочная работа. Но у меня на памяти давний пример: фотоателье отца, а рядом — цветочный магазин. И папа был там постоянным покупателем.
Молодая продавщица вытирает руки о фартук. Ведра плотно набиты цветами. Кажется, что едва срезаны — как будто прямо тут, у них на задах, волшебный сад, которому нипочем ноябрьский мороз. Серый металл усеян холодными капельками.
Маленькие повседневные тайны. Как они оказываются в городе — все эти лилии посреди зимы? И более крупная тайна — впрочем, не такая уж тайна: почему цветочные магазины еще
Между прочим, фамилия его была Роз — этого цветочника по соседству с моим отцом. Чарли Роз. Можно подумать, выбирать ему уже не приходилось: изволь соответствовать. Послушать его, вариантов и вправду не было: «Перебери все случаи, когда покупают цветы, и поймешь, что это самый ходовой товар». Чарли и Кэти Роз (а лучше бы ее звали, скажем, Гортензией).
«А сказать тебе, какой повод самый главный? Для чего они нужны прежде всего? Совесть. Вот для
