Опять опускает взгляд на свои руки. Она часто теперь на них смотрит, точно удивляется, что ей еще позволено их иметь.
— А ты так не думаешь?
— Я не спятил, сердце мое. И ты это знаешь. Я ей сказал, что даю ей выходной. Потому что сегодня… особый день. Потому что меня большую часть времени не будет. Но чтобы Рита взяла выходной? Она на месте и вкалывает вдвое против обычного.
— А ты лодырничаешь.
— Да. Не спятил, просто лодырничаю.
Улыбка становится шире. Между нами пустой стол. Случается, что мы забываем, кто из нас где. Я пришел к ней на свидание или она ко мне?
Еще одна наша игра, большая долгая игра. Не тебе дали срок, сердце мое, а мне.
— Она преданная женщина, Джордж. Тебе повезло, что она у тебя есть.
— Еще бы.
Хотя я мог бы сказать ей, смело мог бы сказать ей прямо сейчас: я думаю, Рита хочет уволиться. Это положит конец нашей игре, нашей маленькой игре в ревность. Это будет означать, что Сара выиграла. Рита собирается от меня уйти, я улавливаю сигналы.
(Рита их тоже улавливает.)
Но я знаю, что сейчас говорить об этом Саре не надо. Не те слова, что она хотела бы услышать. Мол, Рита решила, что с нее хватит, она сдается, уходит.
— Да, — говорю я. Смотрю ей прямо в глаза. — Мне очень повезло.
Странно, сколько всего можно сказать здесь, где уединиться невозможно. Как будто под словами, которые произносишь, кроются другие, шифрованные.
Странно, какие признания можно тут сделать.
Но я не сказал Саре всего. Говорит кто-нибудь кому-нибудь все? Есть вещи, которых я не могу пока Саре сказать и не скажу. Может быть, никогда не скажу.
48
Он запустил мотор и выехал с автостоянки. Я — за ним, к его дому.
К дому? Что это означало в тот вечер для Боба Нэша?
Мы оставили позади переплетение дорог на территории аэропорта, где можно проплутать целую вечность, и выехали через туннель под взлетно-посадочной полосой.
Можно ли, следуя за машиной, понять по ее движению, что на уме у водителя? Можно ли читать в машинах, как в лицах? Вряд ли. Он не гнал — наоборот. Опять выбрал медленный ряд. Я мог бы подумать: это хорошо, он понимает, что должен в таком состоянии быть осторожным. Хочет добраться без приключений.
Когда мы свернули с автострады и не спеша поехали по эстакаде, я рискнул пристроиться прямо за ним.
Что, хотел дать о себе знать — понукая его, чуть не толкая?
Если бы он не думал только о своем, мог бы обратить внимание на зеркальце. Что это за тип за мной едет? Дистанцию не может держать.
Понедельник, вечер. В этом направлении машин мало. До Бичем-клоуз можно доехать за полчаса. Но вместо того чтобы свернуть на Норт-Серкьюлар-роуд — первая возможность, через мост Кью-бридж, попасть в Уимблдон, — он поехал прямо, а когда повернул на Хаммерсмит, не воспользовался второй возможностью — через мост Хаммерсмит-бридж, — а двинулся дальше по Хаммерсмитской кольцевой развязке и выбрал поворот на Фулем.
Все же оставалась возможность добраться до Уимблдона через Патни. Но он не заглядывал мысленно дальше Фулема — я уже догадался. Он проделывал обратно тот же путь, что и двумя часами раньше, как будто хотел заставить время идти назад.
Я не рассказывал этого Саре — что на обратном пути он заехал в Фулем. Не потому задержался, что попал в пробку, не потому, что взял медленный темп и даже останавливался прийти в себя. Нет, он отправился на ту квартиру.
И я не рассказывал Саре о том, что случилось на Фулем-Пэлис-роуд вскоре после поворота на Хаммерсмит.
Зажегся красный свет; между Бобом и светофором не было ни одной машины, только ярдов пятьдесят дороги. Но он не притормозил, наоборот — в первый раз внезапно ускорился. В первый раз понесся как лихач.
Это не был оживленный перекресток, вправо и влево шли второстепенные улицы, но перед нами как раз показался длинный, высоченный, медленно движущийся автофургон. Боб нажал на акселератор, потому что увидел возможность. Голову даю на отсечение. Потому что увидел: автофургон вот-вот перегородит улицу точно стеной.
Ошибка? Не заметил красного света, думал о другом? Нет. Я тренированный наблюдатель. Наблюдать — моя специальность. Он нарочно ускорился, он знал, на что идет.
И нажал на тормоз только в такой момент, что, будь у него шины похуже или не будь дорога сухой, дело все равно могло бы кончиться плохо.
Фулем-Пэлис-роуд. Вправо Уинслоу-роуд, влево Сент-Данстанс-роуд.
Опять полицейский. В голове рапорт о не-случившемся дорожном происшествии. Стандартные фразы. Расстояние, направление, скорость. Профессия есть профессия — делаешь свое дело. Только когда он затормозил и автофургон прополз, освободив наконец дорогу, я увидел, где мы находимся. Больница Чаринг-Кросс. Чуть южнее Хаммерсмита. На левой стороне, впереди, за светофором — больница Чаринг- Кросс.
Я не говорил этого Саре. Маршу тоже.
Необходимая встряска? Момент истины? Устроить самому себе шок? Жизнь, которая была его жизнью, — вон она, там, совсем близко.
Его могли внести на носилках. Удобно. Рукой подать. Отделение скорой помощи. Кто-то мог вдруг его узнать. Господи, это же Боб Нэш!
Но он остановился.
Могло случиться так, что ей пришлось бы к нему ездить.
«Чудом остался жив». Да нет, лучше! Вдвое лучше.
А меня и не видно было бы, и не слышно.
Или он умер бы. Тоже вариант. Она бы так и не узнала, на что способна. Понятия бы не имела. Думала бы, что случилось самое жестокое из возможного (и к кому могла бы обратиться в поисках утешения?). «Трагическое происшествие» — в
Но она не была бы сейчас здесь. Время посещений, как в больнице. И я не был бы.
Скрежет резкой остановки. Пешеходы замерли. Повернулись, взглянули, пошли дальше. Но водитель автофургона, скорее всего, ничего не заметил из своей высокой кабины.
Больница Чаринг-Кросс — вот она, прямо перед глазами.
На светофоре все еще горел красный. Боб снова запустил заглушённый мотор. Зажегся зеленый. И теперь — если шок сработал, если он опять стал самим собой — он мог поехать прямо: Фулем-Пэлис-роуд, Патни-бридж, Патни, Патни-хилл, Уимблдон-коммон… дома.
Но он повернул налево на Лилли-роуд, я за ним — к той квартире.
