«Ты заслужила весь мир, сердце мое».
«Нет, я заслужила то, что имею».
Клочок мира на клочке бумаги. Раньше я никогда этого себе так не представлял. Приносить мир по кусочку, как заключенные могли бы откалывать по кусочку от стены.
Но она домашнюю работу сегодня не сдает. Не такой день.
Пересекаю большую улицу и иду к машине. Фонари уже горят. Полчаса — и будет совсем темно. Думаю о его могиле: днем гладкий гранит блещет как лед. Бобу тоже надо будет пройти через это заново. Ей — значит, и ему. Если только это возможно — пройти заново.
Что делают служители на кладбищах с наступлением темноты? Закрывают ворота, запирают замки? Никаких посетителей. Никаких похорон.
Деревья вдоль тротуара превращаются в силуэты. Кроны ясно вырисовываются на фоне неба до последней веточки, до мельчайшего сухого листика. Машины низводятся до плывущих фар.
Закат. Сумерки. Она научила меня прислушиваться к словам. Так же, думаю, как в свое время научила Кристину. Странные английские слова. Их очертания, их след, их запах. Су-мер-ки. Почему они так завораживают — зимние сумерки? Опускается занавес, проводится граница. Словно мы все уже должны быть дома, за надежными дверьми. Но мы не дома, еще нет и половины пятого, и все превращается в приключение, в тайну. Что бы мы теперь ни делали, мы будем делать это во тьме.
Поворачиваю в переулок, где оставил машину. Когда-нибудь приеду сюда в последний раз.
Отпираю машину. Она как холодильник. Как кровать в нежилой комнате.
Это и мое наказание — хотя я такого не говорю. Никогда не говорю. Моя женщина и не моя. Можно, впрочем, сказать —
Мое наказание и моя награда.
И мое раскаяние. Ноющая спина.
Если бы я исполнил свою работу до конца — доставил его домой, к самой двери, как подарок… «Супружеские проблемы и розыск исчезнувших людей». Вот он вам, получите, распишитесь. По дороге не обошлось без трудностей, но вот он вам. Как будто поймал беглого арестанта.
Могло ли такое быть? И она была бы счастлива. Могло ли?
Включаю зажигание. Обогрев — на полную. Струя воздуха как изо рта на морозе.
Счастливая пришла бы ко мне в последний раз — и расплатиться, и поблагодарить. Вместо долгих лет
Вышла бы свободная и счастливая. Могло ли такое быть? Я смотрел бы на задники ее туфель, на ее подколенные впадины. Как провожающий в аэропорту. Смотрел бы из окна, как она переходит Бродвей, возвращается в свою жизнь. И это могло и должно было стать достаточной наградой для меня.
52
Они благодарят тебя, и еще как. Странные дела — я и думать не думал, — благодарят даже за плохие новости.
«Дело не только в том, что женщины, Элен…»
«Не только? — Вдруг вся превратилась в слух. — Что ты замолчал? Начал, так договаривай».
Курица «марсала», рыба «вероника»… Вся эта кулинария — но не она одна. Отец, которого она никогда не знала.
Рита спросила:
«А вы сами женаты, мистер Уэбб?»
«Был».
Вопросительно вскинула светловолосую голову.
«Долгая история».
(Не такая уж долгая: быстренько попрощалась — и в школу.)
«Не рассказывайте, если не хотите».
Оглядела мой кабинет — примерно так же, как Элен мой дом. Еле уловимое неодобрение.
Мотивы у них бывают всякие: подозрение, уточнение, отчаяние… Иной раз это самая настоящая война. Свирепая, жестокая. И всегда элемент компенсации. Я давно это понял.
Еле уловимый вздох.
Я уже ей все сообщил: с кем, где. Она и без меня догадывалась. Из серьезных — из тех, у кого ни слезинки. Работала на фабрике картонной тары помощницей управляющего. Я подумал: наверно, может делать за него всю работу, да притом с закрытыми глазами — но приходится знать свое место.
Теперь она сидела у меня в кабинете — нога на ногу, глаза чистые, черный острый носок туфли время от времени выстреливает вверх.
А я как-никак детектив. Не дурак. Сигналы распознавать умею. Можно было бы повесить табличку: «Джон Уэбб, частные расследования и помощь нуждающимся в компенсации».
А я-то сам разве в ней не нуждался? Долгая история. Долгая, медленная компенсация.
Оказалось — она далеко не сломлена. Попросила меня сделать еще один шаг. Маленькая добавочная работа. Чтобы я, когда муж будет у любовницы, отвез ее туда. Отвез и подождал у дома в машине, а она подойдет и постучит. Вот и все, ничего сложного. Минутное дело.
«Сможете или нет? Я заплачу».
Острие туфли дернулось вверх, будто нацеливаясь на что-то. Устремила взгляд уже не на меня, а вдоль прямой линии — колено, щиколотка, носок.
Мы поехали. Новый дом в новом микрорайоне. Девять вечера. Они благодарят тебя и берут в союзники.
Я остановился около дома. Холодный январский вечер. Она мрачно, глухо молчала, но прежде чем выйти, потянулась к моей руке, которая лежала на руле, и коснулась пальцами моего запястья. Сказала: «Пожелайте мне удачи» — так, словно особого ответа не требовалось. Потом отвела пальцы, наклонилась дальше, взяла мое лицо обеими руками и чмокнула меня в щеку. «Пожелайте мне удачи». Я пожелал.
Вышла, расправила юбку. Вид был такой, словно могла сказать: «Прикроешь меня». Что она собиралась сделать? Вытащить пистолет? (Откуда?) Нож, склянку с кислотой? Пока я сижу и барабаню пальцами по рулевому колесу.
Пошла по дорожке. Это вдохновляющее, величественное зрелище: бедра шагающей женщины, которой нечего терять и которая настроена серьезно.
Я ждал. Дверь дома открылась — полоса света. Ее впустили. Я готов был услышать вопли, ругань, звон бьющегося стекла. Вспоминал полицейские инструкции. Прежде всего позвони. Оказалось не такое уж минутное дело. Прошло минут десять. Потом она вышла.
Я не знаю и никогда не узнаю, что она там сказала или сделала, но она вышла с видом не менее величественным, хотя и по-другому. Высоко держала голову, дышала полной грудью. Кажется, даже отряхнула ладонь о ладонь. Ее краткий триумф, наигранное торжество, пустопорожняя месть. Я подумал о Рейчел: где она сейчас?
Но месть еще не совершилась до конца.
Она села в машину. Ничего не сказала. Секунду-другую сидела неподвижная и жесткая как статуя — а потом вдруг водопад слёз, вдруг вся перешла в жидкое состояние. Я положил руку ей на плечо. Скинула. У меня возникло ощущение, что я не должен здесь находиться. Потом немного успокоилась, полезла в сумочку за платком и велела мне: «Поехали! Поехали! Увезите меня отсюда». Я поехал. Она мне: «Да быстрее же!» — как будто мы ограбили банк.
Я рванул куда глаза глядят. Понесся как «скорая помощь», как полицейский с опытом работы на угонах.
