038 К Стэнли Анвину
Толкин так и не прислал предисловия к изданию «Беовульфа» в переводе Кларка Холла. 27 марта издательство «Аллен энд Анвин» отправило ему отчаянное письмо, спрашивая, в чем дело, и говоря, что «пары слов» было бы достаточно. Текст, присланный Толкином вместе с нижеприведенным письмом, был использован в книге полностью, невзирая на его длину.
Уважаемый мистер Анвин!
Перед лицом моего возмутительного, недостойного поведения все извинения тщетны. Я уже давно понимал, что единственный возможный ответ на ваш повторный запрос от 5 марта — это готовый текст. Я сам добавил себе забот на свою голову — в придачу ко всем уже постигшим меня бедам{35}, — поскольку по глупости потратил массу труда и времени из-за сущего недоразумения, которого вполне удалось бы избежать, если бы я повнимательнее отнесся к нумерации страниц корректуры в верстке.
Я знал, что «пары слов» хватило бы (хотя мне не казалось, что статья, подписанная моим именем, так уж ценна, разве что в ней говорится что-либо стоящее — а для этого требуется место). Однако я находился под впечатлением, что от меня ждут чего-то большего. Никак не могу отыскать соответствующее письмо; и в любом случае теперь я сознаю, что речь шла о более раннем этапе, еще до верстки. Могу лишь сожалеть, что не выполнил работу раньше. Потому что на самом деле здесь требуется «предисловие» довольно значительное. Так называемое «Введение» все равно что отсутствует; оно, по сути, сводится к краткому пересказу[64]: нет никаких ссылок ни на проблемы перевода, ни на проблемы литературной критики. Изначально я отговаривал вас от попыток модернизировать справочный аппарат старого издания: студенты могут раздобыть его и в других местах. Однако я никак не ожидал, что от него останется всего десяток строк, в то время как «краткое изложение» (самая бесполезная часть) переработано весьма существенно.
Учитывая, как обстоят дела, я трудился долго и упорно, стараясь ужать (и при этом оживить) те замечания о переводе, которые могли бы оказаться небесполезными для студентов и небезынтересными для тех, кто станет пользоваться книгой без оригинала. Однако в результате вышло 17 моих рукописных страниц (примерно по 300 слов на каждой), не считая приложения о метрических особенностях[65], самой любопытной части, такого же примерно объема!
На этой стадии я пребывал в начале марта и как раз ломал голову, что можно выкинуть, когда получил ваше письмо от 27 марта (а именно, вчера). Ужасно глупо все вышло. Ибо, согласно нумерации страниц, вклад с меня причитается очень небольшой.
Все, что я могу сделать сейчас, — это выслать вам то, что есть. Возможно, вы захотите подумать о том, чтобы использовать этот текст впоследствии (показав его Ренну), напр., если потребуется новое издание. (Его чуть подправить — и получится неплохое пособие для студентов. Разбор метрики — это нечто новое и, учитывая взаимосвязь стиля и размера, может показаться весьма заманчивым, поскольку в этом вопросе студенты обычно «плавают».)
На самый крайний случай — предполагаю (в горе и раскаянии, и крайне неохотно), что абзацы, выделенные
039 Из письма к Майклу Толкину 29 сентября 1940
В конце лета 1940 г. в дом Толкинов ненадолго подселили двух эвакуированных женщин.
Нынче утром наши эвакуированные с нами распрощались — уехали обратно домой, в Ашфорд (они из железнодорожников{36} ), после ряда эпизодов комических и трогательных одновременно. В жизни не видел более простых, беспомощных, кротких и горестных душ (свекровь и невестка). Впервые за все время своей семейной жизни они оторваны от своих мужей — и, как выяснилось, предпочли бы, чтобы их взрывом разнесло в клочья.
040 Из письма к Майклу Толкину 6 октября 1940
В сентябре 1939 г. второй сын Толкина, которому шел девятнадцатый год, решил завербоваться добровольцем в армию, однако ему велели проучиться год в университете, прежде чем зачисляться на военную службу. Он поступил в Тринити-Колледж Оксфордского университета, а на следующее лето покинул университет, чтобы пройти обучение на стрелка-зенитчика.
Мне очень жалко, милый мой мальчик, что твоя университетская карьера рассечена надвое. Лучше бы ты был старшим и успел закончить до того, как тебя забрала армия. Но я все-таки надеюсь, что тебе удастся вернуться. И, безусловно, прежде ты многому научишься! Хотя в мирные времена мы, возможно (что вполне естественно и в определенном отношении правильно), слишком склонны воспринимать все на свете как подготовку, или обучение, или тренировку — для чего? В любой момент нашей жизни имеет значение только то, каковы мы и что делаем, а вовсе не то, какими мы планируем стать и что собираемся сделать. Однако не буду притворяться: эта мысль не особенно меня утешает при виде армейского милитаризма и зряшной траты времени. И дело даже не в тяготах фронтовой жизни. Меня туда зашвырнуло как раз тогда, когда я мог столько всего написать и столько всего узнать; а наверстать упущенное мне уже не удалось.
041 Из письма к Майклу Толкину 2 января 1941
Я тут все разгребал задолженности по переписке и наконец-то вот-вот снова засяду за свою книгу; но, как только я возьмусь за дело по-настоящему, впереди замаячит тень нового триместра, и придется мне думать о лекциях и комитетах.
042 К Майклу Толкину
Майкл Толкин вместе со своей зенитной батареей обеспечивал прикрытие аэродромов в «Битве за Англию»{37}, а после того, пострадав в результате аварии армейской машины во время ночных учений, был отправлен в вустерский госпиталь. Отец написал ему туда несколько писем; это — одно из них.
Дорогой мой Мик!
Кажется, так много времени прошло с тех пор, как я писал тебе в последний раз, — все это время увязаю в делах, ощущение безотрадное, гнусный восточный ветер дует, не стихая, день за днем, пробирающий до костей холод сменяется промозглой, пасмурной сыростью….. За последнее время один лишь раз поразвлекся: в прошлый вторник, в гололед и метель, доктор Хавард[66] сводил вечером нас с братьями Льюис[67] в один паб в Эпплтоне. Дж. Б. подарил мне на день рождения коробочку нюхательного табака. И вот вытаскиваю я ее из кармана и читаю старинную этикетку: «ПОСТАВЛЯЕТСЯ ИХ ВЕЛИЧЕСТВАМ КОРОЛЯМ ГАННОВЕРА И БЕЛЬГИИ и т. д. ГЕРЦОГУ КАМБЕРЛЕНДСКОМУ И ГЕРЦОГИНЕ КЕНТСКОЙ» «Желающие есть?» — спрашиваю. Простые трудяги тянут ко мне мозолистые руки. Ну и расчихались они — шапки с голов послетали! Лучше не говори Дж. Б., что я сделал с драгоценным продуктом «Фрибург энт Трейэр» (ну, с небольшой его порцией). Майор Льюис, — он понятия не имел, что Блэкуэлл[68] живет в Эпплтоне и что у местных ушки на макушке, — поведал забавную историю о том, как заглянул в «Блэкуэллз» вместе с Хьюго Дайсоном[69]. Когда он дошел до того момента, как продавец возвратился к Хьюго и сказал:
