Джон Р. Р. Толкин. Письма

мной выдвигал возражения против (современного) католического обычая называть священников отцами, поскольку именование «отец» принадлежит лишь Богу-Отцу, цитируя апостольское Послание из последней воскресной службы — совершенно не к месту, поскольку цитата вырвана из контекста. Многих других персонажей называют Хозяин; и если «во времени» Том первозданен, во Времени он — Древнейший. Но Златеника и Том имеют в виду тайну имен. Перечитайте и поразмыслите над словами Тома в т. I стр. 142[279]. Вы ведь, наверное, в состоянии представить себе свою собственную уникальную связь с Создателем без всяких имен, не так ли, — поскольку в отношениях такого рода местоимения становятся именами собственными? Но стоит вам оказаться в мире иных конечных явлений со сходным, пусть в каждом случае уникальным и отличным, отношением к Изначально Сущему, и кто вы тогда? Фродо спросил не «что такое Том Бомбадил», но «кто он». И мы, и он, вне всякого сомнения, зачастую не задумываясь, смешиваем эти два вопроса. Златеника, на мой взгляд, дает правильный ответ. Нам не стоит углубляться в тонкости «Я есмь Сущий» — что резко отличается от «он есть»^{192}. В качестве уступки она добавляет утверждение, частично объясняющее «что он такое». Он — хозяин в особом смысле: он не ведает ни страха, ни тени желания владеть и подчинять. Он просто знает и понимает все то, что касается его в принадлежащем ему маленьком природном царстве. Он даже судить не берется, и создается впечатление, что не пытается исправить или устранить даже Иву.

Не думаю, что о Томе стоит философствовать; лучше он от этого не станет. Однако многие сочли его странным или даже неуместным персонажем. Исторический факт состоит в следующем: я его включил потому, что уже «придумал» его отдельно от всего прочего (впервые он появился в «Оксфорд мэгэзин»)[280], и мне нужны были «приключения» по дороге. Но я его сохранил, причем таким, каков он есть, поскольку он воплощает в себе некие вещи, которых в противном случае недоставало бы. Я вовсе не задумывал его как аллегорию — иначе не наделил бы его таким характерным, оригинальным и дурацким именем, — однако «аллегория» — единственный способ продемонстрировать определенные функции: таким образом, он — «аллегория» или образец, особое воплощение чистой (подлинной) науки о природе: дух, взыскующий знания о других явлениях, их истории и сути, потому что они «другие» и совершенно независимы от вопрошающего разума, дух, столь же древний, как и мыслящий разум, и совершенно не озабоченный тем, чтобы со знанием этим что-то «делать»: Зоология и Ботаника, но не Скотоводство и Сельское Хозяйство. Даже в эльфах это свойство почти не проявляется: они в первую очередь — художники. Кроме того Т. Б. иллюстрирует еще один аспект в своем отношении к Кольцу и неспособности Кольца на Тома воздействовать. Надо сосредоточиться на некоторой части Мира (Вселенной), возможно, относительно небольшой, хочешь ли ты рассказать историю, какую бы то ни было длинную, или узнать что-нибудь, сколь бы то ни было основополагающее, — и тем самым многое с этой «точки зрения» окажется выпущенным из виду, искаженным на окружности или покажется диссонирующей странностью. Власть Кольца над всеми заинтересованными лицами, даже над магами, или Посланниками, это не иллюзия, — но это еще не вся картина, даже на тот момент, при тогдашнем положении дел в данной части вселенной.

С биологическими затруднениями брака между представителями людского и эльфийского родов я уже разобрался. Разумеется, такое случается в «волшебных сказках» и в фольклоре, хотя не во всех случаях идеи за ними стоят те же. Но у меня это — нечто куда более исключительное. Не вижу, чтобы возникающие в результате проблемы были хоть как-то связаны с «реинкарнацией». С «бессмертием» (в моем мире — только в пределах ограниченного срока существования Земли), конечно же, да. Как и во многих волшебных сказках. В исходном предании о Лутиэн и БеренеЛутиэн в качестве абсолютного исключения дозволено избавиться от «бессмертия» и стать «смертной» — но, когда Верен убит Волком, стражем Врат Ада, Лутиэн получает краткую отсрочку, на время которой оба возвращаются в Средиземье «живыми» — хотя с другими не общаются: что-то вроде легенды об Орфее наоборот, но основанной на Жалости, а не на Неумолимости. Туор женится на Идриль, дочери Тургона, короля Гондолина; и «предполагается» (не утверждается), что он, как уникальное исключение, обретает эльфийское ограниченное «бессмертие»: исключение и в том, и в другом случаях. Эарендиль — сын Туора и отец Эльроса (первого короля Нуменора) и Эльронда; их мать — Эльвинг, дочь Диора, сына Берена и Лутиэн; так что проблема полуэльфов объединяется в одном роду. Точка зрения следующая: полуэльфы имеют возможность выбирать (бесповоротно), судьбу какого из народов они разделят; изменить принятое решение нельзя, его возможно отсрочить, но не до бесконечности. Эльрос предпочел стать Королем и «longaevus»^{193}, но смертным, так что все его потомки тоже смертны и принадлежат к особо благородному роду, хотя долголетие их убывает: таков Арагорн (обладавший, однако, более долгим сроком жизни, нежели его современники: двойным по меркам людей, хотя и не тройным, как изначально у нуменорцев). Эльронд предпочел остаться среди эльфов. Его детям — с обновленной эльфийской наследственностью, поскольку матерью их стала Келебриан, д. Галадриэли, — пришлось делать выбор. Арвен — не «реинкарнация» Лутиэн (такое в свете данной мифической истории было бы невозможно, ведь Лутиэн умерла как смертная и покинула мир времени), но ее потомок, очень похожая на нее внешностью, характером и судьбой. Став женой Арагорна (их история любви, пересказанная в ином предании, здесь центральной не является; на нее лишь ссылаются время от времени), она «совершает выбор Лутиэн», так что горе ее при прощании с Эльрондом особенно остро. Эльронд уходит За Море. Что сталось с его сыновьями, Элладаном и Эльрохиром, не вполне ясно: они отсрочивают выбор и до поры остаются на земле.

Что до того, «чьей властью решаются такие вещи?» Непосредственные «власти» здесь — Валар (Власти, или Блюстители): «боги». Но они — лишь сотворенные духи — высшего ангельского чина, сказали бы мы, с сопутствующими им меньшими ангелами — и, следовательно, достойны почитания, но не поклонения^{194}; и хотя они наделены могучей способностью к «вторичному творчеству» и живут на Земле, с каковой связаны узами любви, ибо помогали в ее созидании и упорядочивании, менять по своей воле какие-либо основополагающие законы они не могут. В кризисной ситуации нуменорского бунта они воззвали к Единому — когда нуменорцы попытались захватить Бессмертную Землю силой громадной армады, одержимые жаждой физического бессмертия, — что повлекло за собою катастрофу, изменившую форму Земли. Бессмертие и Смертность — особые дары, коими Господь наделил эрухини (в их задумываний и сотворении Валар никакого участия не принимали); так что должно предположить, что никакого изменения этого фундаментального свойства Валар не могли осуществить даже в одном-единственном случае: положение дел с Лутиэн (и Туором) и их потомками — прямое деяние Господа. То, что кровь эльфов примешалась к людской, на самом деле представлено как часть Божественного Замысла во имя облагораживания человеческой расы, которой изначально предназначено заменить эльфов.

А есть ли «пределы писательскому ремеслу», кроме тех, что положены его собственными ограничениями? Никаких пределов — лишь законы несоответствия, думается мне. Но, разумеется, требуется смирение и осознание опасности. Писатель может «хотеть только добра» — как он его понимает (надеюсь, что я таков); и при этом не оказывать «положительного воздействия» из-за собственных заблуждений и глупости. Я бы утверждал, если бы не считал это самонадеянностью в человеке настолько непросвещенном, что одна из моих задач — прояснение истины и улучшение нравов в здешнем, реальном мире, посредством старинного приема: проиллюстрировать их в непривычном обличий, чтобы скорее «дошли до сознания». Но, конечно же, я могу и заблуждаться (в некоторых моментах или сразу во всех): мои истины, возможно, истинными не являются или, возможно, искажены; а созданное мною зеркало, возможно, тусклое и потрескавшееся. Но меня понадобится целиком и полностью убедить в том, что нечто мною «придуманное» на самом деле вредоносно, per se^{195}, a не просто потому, что понято неверно, прежде чем я отрекусь и перепишу хоть что-нибудь.

Разумеется, посредством «мифа», этого могучего средства, возможно причинить великий вред — в особенности умышленно. Среди людей падших право на «свободу» творца вторичной реальности отнюдь не гарантирует, что им не воспользуются так же дурно, как Свободной Волей. Меня утешает тот факт, что некоторые, превосходящие меня и благочестием, и ученостью, не усмотрели ничего дурного ни в самой Истории, ни в том, что она выдается за «миф»…..

И в завершение: упомянув Свободную Волю, я мог бы сказать, что в моем мифе я использовал «вторичное творчество» особым образом (иначе, нежели «вторичное творчество» как термин в литературно-художественной критике, хотя я попытался продемонстрировать аллегорически, как на некотором плане оно может вплетаться в Творение в моей «чистилищной» повести «Листработы Ниггля» («Даблин ревью», 1945), чтобы сделать зримыми и осязаемыми последствия Греха или злоупотребления людьми Свободной Волей. Свободная Воля — это производная и потому действует лишь в пределах предоставленных обстоятельств; но для того, чтобы она могла существовать, необходимо, чтобы Автор ее гарантировал, что бы ни случилось: т. е., когда, как мы говорим, нечто идет «вопреки Его Воле», во всяком случае, как это видится с ограниченной точки зрения. Он не останавливает грешных деяний и их последствий и не делает их «небывшими». Вот так и в этом мифе «предполагается» (на законной основе, неважно, является оно свойством реального мира или нет), будто Он даровал особые способности к «вторичному творчеству» некоторым из Своих высших созданий: тем самым гарантируя — то, что они изобретут и создадут, обретет реальность Творения. Разумеется, в определенных пределах и, разумеется, согласно некоторым требованиям или запретам. Но если они «падут», как пал Diabolus^{196} Моргот, и начнут создавать «для себя, чтобы стать Владыкой над своими творениями», таковые «будут», даже при том, что Моргот нарушил высший запрет на создание иных «разумных» творений, подобных эльфам и людям. Они «будут» по меньшей мере реальными физическими сущностями в физическом мире, какими бы исчадиями зла ни оказались, пусть даже «пародирующими» Детей Господа. Они станут величайшими Прегрешениями Моргота, злоупотреблениями его высочайшей привилегией; то будут порождения Греха и по природе своей дурные. (Я едва не написал «дурные и неподвластные искуплению»; но это значит зайти чересчур далеко. Ведь раз создание их принимается или попускается — что необходимо для их бытия, — даже орки становятся частью Мира, который от Господа и, следовательно, в конечном счете благ.) Но могут ли они обладать «душой» или «духом», это уже совсем иной вопрос; и поскольку (в моем мифе, во всяком случае) я не представляю себе создание душ или духов, — явлений того же порядка, что и Валар, если не равных им в могуществе, — как возможную «передачу полномочий», я представил по крайней мере орков как уже существовавших реальных созданий, которых Темный Властелин, используя все свое могущество, переделал и исказил, но не произвел. То, что Господь «попустил» это, представляется мне не более чем дурной теологией, нежели попущение сознательному обесчеловечиванию людей волей тиранов, которое происходит сегодня. Тем не менее могут быть и другие «создания», больше похожие на марионеток, наполненных (лишь на расстоянии) разумом и волей их создателя, или подобные муравьям, что действуют, направляемые из центра маткой.

Вот теперь (скажете вы, и не без оснований) я воспринимаю себя куда более серьезно, нежели вы, и устраиваю бурю и шторм в стакане воды из-за недурной истории, которая, конечно же, обязана своей убедительностью просто-напросто авторскому умению. Это так. Однако то, о чем я пописываю, возникает в той или иной форме из всех сочинений (или произведений искусства), которым недостает осмотрительности держаться в рамках «доступных наблюдению» фактов.

Здесь черновик заканчивается. Сверху Толкин написал: «Не отослано», — и добавил: «Создается впечатление, что уж слишком я заношусь».

154 К Наоми Митчисон 25 сентября 1954