Совершенно не представляю себе, как по книге делаются «мультфильмы», и в киношном жаргоне не разбираюсь. Не могли бы вы сообщить мне в точности, что такое «сюжетная линия» и какова ее функция в процессе?
Не вижу необходимости (да и смысла) тратить время на речевые обороты как таковые, если они — просто-напросто указания для режиссеров. Но данного документа в нынешнем его виде довольно, чтобы внушить мне серьезную тревогу касательно диалога как такового, который (как мне представляется) войдет в фильм. Смею заметить, что Циммерман, сочинитель этой с. — л., абсолютно не способен отобрать из книги фрагменты «прямой речи» или их адаптировать. Он тороплив, нечуток и в придачу нахален.
Книг он не читает. По мне, так очевидно, что он на скорую руку пролистал «В.К.», а потом составил свою с. л. по изрядно сбивчивым воспоминаниям, возвращаясь к оригиналу по минимуму. Так, большинство имен он пишет неправильно — не время от времени, в силу случайной ошибки, но постоянно (повсюду — Боримор вместо Боромира) или употребляет неправильно: Радагаст у нас теперь орел. То, как персонажи вводятся, и указания на то, что им полагается говорить, к книге имеют отношение весьма слабое или вовсе никакого. Бомбадил входит, «тихо посмеиваясь»!….
Меня бесконечно удручает исключительная глупость и некомпетентность Ц. и его полное отсутствие уважения к оригиналу (складывается впечатление, что Ц. его намеренно искажает, без каких бы то ни было видимых технических причин, просто-таки на каждом шагу). Но мне нужны деньги — а вскорости понадобятся еще больше, — и я отлично понимаю, что у вас тоже есть свои права и интересы; так что я попытаюсь сдержаться и по возможности избежать обид. Я вышлю вам свои замечания, частные и общие, как только смогу; и, конечно же, Акерман[339] не получит ни строчки иначе как через вас и, по крайней мере, с вашего одобрения.
209 Из письма к Роберту Марри, ОИ 4 мая 1958
Марри написал Толкину, спрашивая, нельзя ли «использовать ваши мысли насчет «священных» слов». Он интересовался, что думает Толкин об исходном значении и взаимосвязях между разнообразными словами, передающими понятие «священный» в индоевропейских языках.
Эти проблемы насчет «исходных» значений слов (или групп слов, связанных друг с другом по форме) и впрямь завораживают: в прямом смысле — то есть они притягательны, но влечение это не всегда здоровое! Я зачастую гадаю, что нам пользы (за исключением исторической: знание или мимолетные проблески того, что слова значили и как менялись, насколько это поддается прояснению) в подобных изысканиях. Ведь практически невозможно избежать порочного круга — когда обнаруживаешь в истории слов, реальной или воображаемой, «первичные» значения и ассоциации, а затем используешь их, чтобы проследить историю значений. Но разве не возможно сегодня обсуждать «значение» слова «святость» (например), не ссылаясь на историю значения словоформ, используемых в этом значении сегодня? А если действовать наоборот, это все равно, что описывать место (или этап путешествия) через разнообразные маршруты, которыми туда добираются, пусть даже место обладает собственным положением и бытием, совершенно независимым от этих маршрутов, прямых или кружных.
В любом случае при историческом исследовании нам приходится одновременно иметь дело с двумя переменными, каждая из которых, по сути, трансформируется самостоятельно, даже когда они «случайно» влияют друг на друга: значения и ассоциации значения — это одно, словоформы — другое, а меняются они независимо. Словоформа может пройти через целый цикл изменений, пока не станет фонетически неузнаваемой, а значение останется практически тем же; при этом в любой момент, без каких-либо фонетических изменений, «значение» «слова» возьмет да и изменится. Абсолютно неожиданно{270} (судя по имеющимся данным) слово yelp, означавшее «говорить с гордостью» и употреблявшееся, в частности, применительно к гордым обетам (например, когда рыцарь клялся совершить какой-либо опасный подвиг), разом утратило это значение и стало использоваться по отношению к звукам, издаваемым собаками и лисицами! Почему? Во всяком случае, не оттого, что изменились представления о бахвальстве или о животных! От 
???? до tooth дорожка долгая, но изменения формы смысла почти не затронули (да и tine [зубец, острие (англ.) — С. Л.], эквивалент dent-, недалеко от него ушел){271}.
«Исходных» значений слов мы не знаем, а уж значений основ и подавно (т. е. той составляющей, что у слова общая, или кажется, что общая, с другими родственными словами; то, что некогда называлось их «корнем»): всегда наличествует некое утраченное прошлое. Так что мы не знаем исходного значения слов ????, или deus, или god{272}. Мы, конечно, можем строить предположения насчет образования этих трех совершенно разных слов, а затем попытаться вывести общее значение из смыслов их производных — но я не думаю, что таким способом мы непременно хоть сколько-то приблизимся к представлению о «боге» в какой бы то ни было отдельно взятый момент развития какого-либо языка, использующего одно из этих слов. Любопытно, что английское dizzy (olim{273} dysig) и giddy (olim gydig), по всей видимости, связаны с беос; и god соответственно. В английском языке эти слова некогда означали «неразумный», а сейчас означают «страдающий головокружением», но от этого пользы мало (вот разве что поневоле задумаешься о том, сколь много времени прошло, прежде чем ????; или god обрели свои формы или смыслы, так что не исключено, что в незапамятные времена происходили изменения столь же удивительные). Мы, конечно же, можем догадываться, что ощущаем некий отдаленный эффект древних представлений о «вдохновении» (для XVIII в[ека] слово «энтузиаст» означало примерно то же, что англосакс назвал бы dysiga!). Но много ли с того толку для теологии? Перед нами — бесчисленные крохотные параллели к тайне воплощения. Разве сама идея бога в конечном счете не независима от тех способов, посредством которых создавалось обозначающее его слово?{274} — будь то через vdh (e)wes (что, кажется, в основе своей означало волнение и возбуждение); или vd(e)jew (что, кажется, в основе своей означало яркость (особ. неба)); или, возможно, (это уже чистой воды догадка) vghew (крик, зов) — god изначально среднего рода и предположительно «обозначает» «то, к чему взывают»; древнее причастие прошедшего времени. Возможно, табуированное слово. Древнее deiwos (от которого происходят divus, deus) сохранилось только в слове Tuesday [вторник (англ.). — С. Л.] {275}.
Берясь за такое слово, как holy [священный (англ.). — С.Л.], филолог старой закалки (такой, как я), сперва обратится к истории формы. В соответствии с подробно разработанными правилами (на мой взгляд, безусловно, имеющими силу в определенных пределах{276}), он ответит, с чем именно это слово, возможно, связано по форме. Но он не в силах совсем избежать зыбучих песков семантики. Прежде чем предположить наличие неких отношений (то есть реальную историческую связь изменений) — между holy и прочими словами того же языка (или другого, что считается родственным английскому), ему сперва потребуется как фонологически возможное родство, так и «возможное родство» по смыслу. И при этом филолог будет не без опаски учитывать два факта, встречающихся в лингвистической практике: (1) неизбежное наличие «омофонов», или двух (или более) фонетически неразличимых элементов, обладающих различными смыслами и потому являющихся «разными словами»{277}; как, скажем, и[ндо]-е[вропейские] основы men («торчать, высовываться») и men («думать»); и (2) семантические изменения порою происходят весьма бурно и, проявившись в темном прошлом, вполне могли не оставить по себе никаких следов. Например, эквивалентность форм vsequ в греческом гяоцш и латинском sequor (и других языках) в значении «следовать» в точности совпадает с германской глагольной основой sekw; но означает она «видеть». Что более весомо: форма или смысл? На основе имеющихся данных нельзя прийти к окончательному выводу; хотя, по-любительски играя с «семантикой», филолог может представить переход смыслов куда менее невозможным, нежели кажется на первый взгляд, сославшись на употребление глагола «следовать»=«следовать за мыслью, понимать» и на тот факт, что и.-е. слова со значением «видеть» (как и английское see) зачастую означают, сами или их «основы», «знать, понимать».
(Это особенно справедливо по отношению к основе vWID: латинское video полностью соответствует а. — сакс. witian «стеречь, бдеть»; но Fo
?? (=лат. vidi) — англ. — сакс. wat «wot», «я знаю»). Но, возможно, сопоставив германское слово salwo — (наше sallow) и латинское salvus (saluos), он решит, что невозможно перекинуть мост между понятиями «грязно-желтый» и «надежный, безопасный»; так что, либо с фонологическим соотнесением что-то не так, либо речь идет об «омофонах». (Кроме того, всегда остается еще и та возможность, что либо sallow, либо salvus не восходят
