земель, захваченных впоследствии турками. Эти беженки привезли с собой много золота, которое тут же и было передано ими в руки местных православных церковных владык на закладку нового монастыря. Князь Семен немало удивился бы, узнав, что человек, который занимался тогда всеми вопросами, связанными с приемом богатого пожертвования и строительством обители, был совсем молодой и энергичный священник по имени отец Леонтий — да-да, тот самый отец Леонтий, который стал впоследствии домашним исповедником рода Бельских.
Во-вторых, одним из условий передачи беженками в руки православной церкви весьма крупного пожертвования было сохранение в глубокой тайне подлинных имен, происхождения и прошлого всех этих женщин, среди которых было несколько юных и хорошеньких.
В-третьих, с момента возведения монастыря его обитательницы больше никогда ни с кем не общались, и потому никто не мог со всей определенностью сказать, был ли горбун Савва гомельским ребенком, найденным под воротами только что выстроенной обители, или, быть может, он грудным младенцем приехал еще вместе с беженками и лишь потом был оформлен юридически как местный подкидыш…
Даже сам Савва этого не знал и, честно говоря, никогда особо не интересовался своим происхождением, ибо с самого раннего детства был воспитан в духе постоянного и верного служения делу тайной веры и задаче созидания ее могущества. А случилось так потому, что, когда ему исполнилось десять лет, он был торжественно передан на дальнейшее воспитание из монастыря, где среди греческих монахинь прошло его светлое детство, на кладбище, в руки отца Георгия, служившего в маленькой кладбищенской церквушке.
Между монастырем и кладбищем (все на монастырских землях) находилось еще одно неуклюжее длинное и узкое бревенчатое строение — приют для кающихся грешниц, где находили пристанище женщины, которые по возрасту или состоянию здоровья уже не могли заниматься тем, чем занимались всю жизнь, либо те, которые заниматься этим больше не хотели, но и делать ничего другого у них тоже не было желания. Некоторые из них становились монашенками и больше никогда не покидали стен обители, а некоторые предпочитали приют, откуда, несмотря на полное отсутствие каких-либо запретов, женщины выйти обратно в белый свет и город Гомель сами панически боялись, потому что так странно складывалось, что, как только какая-то несчастная решалась покинуть стены приюта, ее в течение суток находили зверски убитой где-нибудь поблизости. Чтобы эта странная и жуткая закономерность стала понятной, достаточно сказать, что приютом руководил тот же отец Георгий, который на самом деле был членом тайного Братства, сыном четвертой заповеди, когда перешел к нему десятилетний Савва, и седьмой заповеди, когда шестнадцатилетний Савва покидал своего приемного отца.
Брат Георгий, несмотря на внешне неприметную, скромную должность и почти полное отсутствие контактов с внешним миром, поставлял ежедневно столько ценной, а иногда и бесценной информации, что над ее обработкой трудились трое высокопоставленных членов тайного Братства.
Дело в том, что добрый и сердечный отец Георгий любил часами выслушивать рассказы своих жилиц об их былой жизни, а потом тщательно записывал все имена, фамилии и разговоры их бывших приятелей и клиентов, относясь одинаково внимательно ко всем россказням, потому что никогда не известно, что из этого просто досужий вздор, а что содержит в себе такие тайны, которых порой нельзя купить и за миллионы, — ведь мужчины, да еще выпив пару кружек доброго пива, так охотно рассказывают своим случайным уличным подружкам обо всем, что знают, в полной уверенности, что никогда больше их не увидят, а те из их рассказов и так ничего не поймут и не запомнят…
А уж тем более нечего и говорить о том, какие тайны порой узнавал отец Георгий на последней исповеди, незадолго до переселения очередной жилицы из длинного узкого дома в маленький узкий гробик, а затем всего несколько шагов за ограду — и вот он, вечный отдых на тихом монастырском погосте…
Таким человеком был приемный отец и учитель горбуна Саввы, и именно у него Савва брал первые уроки великой и тайной науки о том, как следует правильно выслушивать людей и как научиться делать глубокие выводы и извлекать ценные алмазы тайного знания из всей той чуши, которую они постоянно несут.
В тринадцать лет Савве случайно удалось подслушать забавный разговор двух жилиц приюта на тему, которой они никогда бы в его присутствии не затронули, и тут его осенила гениальная мысль: гораздо больше можно узнать, не расспрашивая людей Потому что они при этом всегда настораживаются и говорят не всю правду либо просто лгут), а подслушивая их разговоры. Но подслушивать не всегда есть возможность, значит — что? Значит, надо сделать так, чтобы находиться явно и открыто среди людей, но чтобы они твердо были уверены, что ты совершенно глух и ничего не слышишь. Он немедленно поделился этой идеей с отцом Георгием, который счел ее очень перспективной для характерной внешности мальчика, и можно сказать, что с этой минуты начался долгий путь Саввы к мастерскому постижению им искусства лицедейства самого высокого класса, которое справедливо принесло ему впоследствии известность и почет среди членов тайного Братства.
Никто даже не может себе представить, как упорно трудился Савва с самых ранних лет своего отрочества.
Господь, как бы желая возместить уродство его тела, наделил Савву недюжинным умом, выдающимися способностями и великолепной памятью.
Савва свободно владел несколькими языками с детства и потом, в зрелые годы, умножил эти знания. Он превосходно знал греческий — на этом языке он учился говорить в монастыре, русский и польский — в процессе ежедневного общения с жилицами приюта и благодаря книгам, которых у отца Георгия было в достатке. Он свободно читал по-латыни и к тому же в свое время прошел краткий полугодичный курс медицины и приготовления различных зелий (как ядовитых, так и лечебных) у знаменитого лекаря и члена Высшей Рады Братства доктора Корнелиуса Моркуса, который очень хвалил его трудоспособность и ум. Наконец, он целых два года обучался мастерству лицедейства в лучших труппах бродячих комедиантов Великого княжества Литовского и королевства Польского. Когда в семнадцать лет он стал полноценным членом могущественного братства людей, исповедующих тайную веру, и в звании брата первой заповеди получил свое первое задание, он был полностью к нему подготовлен, а потому выполнил его блестяще. Следом пошло второе, третье, пятое и десятое, и с каждым новым заданием Савва обогащался опытом и знаниями. Однако он всегда и везде играл роль глухонемого, будь то уличный ободранный, попрошайка или разодетый в шелк и бархат богатый, неизлечимо больной иностранный вельможа, в зависимости от того, какую задачу следовало выполнить и в чьи тайны проникнуть.
Прошлым летом он несколько месяцев провел в замке Горваль, тщательно наблюдая за интригой, которую плел князь Семен Бельский, и это было очень непростое задание. Условия, в которых приходилось жить и работать, оказались на редкость сложными. Савва-трубочист проводил целые дни и ночи в забитых сажей тесных и узких дымоходах замка и однажды едва не сгорел заживо, а потом чуть не задохнулся от дыма, когда висел на веревке над самым камином, прислушиваясь к невнятной речи пьяного князя Семена, а тот внезапно схватил факел и швырнул его в камин, где лежали сухие поленья. Они внезапно вспыхнули, и Савва едва унес ноги, а то так бы и свалился зажаренный заживо прямо в бронный зал, к вящему удовольствию князя Семена, большого любителя жестоких зрелищ.
Однако он справился, как всегда блестяще, и ему удалось даже несколько месяцев отдохнуть в полном одиночестве наедине с дикой природой в шалаше на изумительной красоты Зеленых озерах под Вильно.
Но потом из Новгорода в Москву — в самый Кремль были переведены братья Алексий и Дионисий, и Савву предупредили, что, по всей вероятности, ему тоже надо готовиться к переезду. Именно Алексий и Дионисий должны были выбрать то место, куда надо поместить Савву, чтобы все тайны Московского Кремля перестали быть для братства тайнами.
Савва прервал отдых и начал, как всегда, тщательно готовиться к новому заданию, изучая все доступные материалы о Московском княжестве, в котором он был всего один раз, выполняя какое-то пустяковое дело в какой-то глухой деревне, куда его доставили и откуда после выполнения задания забрали и на обратном пути провезли через Москву в открытых санях, в наряде юродивого, всего в цепях и веригах. Москва тогда произвела на него нехорошее впечатление, и он с некоторой тревогой размышлял о предстоящей работе там. Но когда ему сказали, что он должен понравиться ни больше ни меньше как самой
