— Все. Завтра игумен Волоцкий благословит нас на мир с Иваном…
— Значит, даем Иванову посольству согласие?
— Значит, даем.
— Ладно, брат, не горюй. Мы сделали все, что могли. Авось как-то и обойдется.
— Авось.
Они помолчали.
— Знаешь, я думаю, давай-ка пошлем гонца — он доскачет дня на три раньше, чем вернется посольство.
Пусть Иван будет спокоен.
— Правильно. Картымазова.
— Давай.
Князь Борис вышел.
В соседней комнате дежурил Иван.
— Пойди отыщи Картымазова, пусть срочно явится.
— Уже сделано, — вскочил Иван.
— А Сидоров вернулся?
— Да он тут рядом.
— Давай Сидорова и беги за Картымазовым.
Вошел Сидоров.
— Ты дал людей иноку Феофану?
— Да. Они только что пришли.
— И что же они делали?
— Раскапывали могилу.
— Что-что? — поразился Борис. — Какую могилу?
— Отца Аркадия.
— Зачем?
— Чтобы гроб открыть.
— Господи, — перекрестился князь Борис, — и что?
— А ничего. Пустой гроб.
— Как — пустой? Не воскрес же он?
— А он и не помирал. Так сказал моим людям Феофан. Говорит, обманщик, мол, этот Аркадий, церковь обманул, а теперь скрывается.
— Ай-ай-ай, как нехорошо вышло… А мы тут его приняли, службы у нас служил…
— Ну а мы-то при чем, князь? Мы ж ничего не знали… Если б предупредили нас о том заранее, мы б его, обманщика, вмиг схватили!
— И то верно.
Вошел Иван с Картымазовым.
— Пойдем-ка, Федор Лукич, со мной, — пригласил его князь.
Они вошли, и Борис сразу перешел к делу.
— Завтра мы даем ответ посольству великого князя брата нашего Ивана. Мы принимаем все его условия, миримся, и послезавтра все наше войско выступает на Орду. Но мы хотим, чтобы наш брат узнал об этом раньше, чем придет посольство. Сейчас же садись на коня, скачи изо всех сил и передай великому князю нашу братскую любовь, скажи, что клянемся ему в верности и поспешаем на помощь. А если что не так мы сделали, пусть он нас простит, как Бог велел и как мы ему все прегрешения простили.
— Я с радостью выполню это поручение, — поклонился Картымазов.
— Я знаю. Потому тебя и посылаю. Оставайся при великом князе до нашего соединения с ним, если он не даст тебе других поручений.
— Слушаюсь.
Картымазов вышел.
— Ну что ж, — потер руки Андрей, — что ни делается — все к лучшему! Давно мы с тобой, брат, не воевали по-настоящему! У меня уже руки чешутся! Скорей бы на эту Угру! Ох и жарко там сейчас, наверное!
— Да уж, я думаю! — согласился Борис.
…На Угре было не просто жарко — на Угре все пылало.
Московские войска еще в июле начали занимать городки, поселения и деревни, расположенные вдоль берегов Оки и Угры, растянувшись извилистой полосой на шестьдесят верст. Но до самого конца августа в Медведевке, Бартеневке и Картымазовке все было тихо и спокойно. Только один раз по берегу Угры проехал в сопровождении небольшого отряда удалой и славный прошлыми победами князь Даниил Холмский. Вместе со старым воеводой Образцом, под командованием наследника престола, молодого великого князя Ивана Ивановича, он занимал рубеж в районе Медыни вдоль реки Лужи за полосой густых и почти непроходимых для больших отрядов конницы лесов, покрывающих берега Угры. Князь Холмский по приказу Ивана Молодого объезжал тогда, еще в августе, порубежный берег Угры, так, на всякий случай, просто чтобы познакомиться с местностью, потому что все были уверены, что сюда ордынцы не дойдут — будут атаковать на Оке, в районе Любутска, между Алексиным и Калугой, — там броды хорошие и лесов на берегу почти нет — конница может свободно передвигаться.
Князь Даниил заехал в каждое имение, в том числе и в Медведевку, где его принимали Анница и отец Мефодий. Князь подивился прекрасно обученным людям, охране, дисциплине и, назвав Медведевку 'настоящей крепостью', поехал дальше.
И снова наступила зловещая тишина и напряженное спокойствие ожидания беды, пока однажды в теплый сентябрьский вечер не примчался в сопровождении Леваша Копыто посеревший от волнений и усталости купец Манин с окровавленной головой и синим рубцом на шее.
Он немедля передал Аннице все, что услышал от Сафата, не преминув рассказать и о своих злоключениях.
И тут все зашевелилось и задвигалось во всех направлениях.
Во-первых, немедленно отправили гонца (выбор пал на Ивашку) в стан великого князя Ивана Ивановича, дабы он сам знал и батюшке передал сведения о передвижении основных сил Ахмата на Угру.
Во-вторых, в тот же день собрали военный совет, в который вошли Леваш Копыто, монах из Преображенского монастыря, Анница, отец Мефодий, Петр Картымазов с матерью, Анастасия Бартенева и лив Генрих, который управлял ее имением.
Представитель монастыря — бывший воевода, провинившийся перед великим князем и выбравший вместо казни пожизненное иночество, — настойчиво предлагал всем жителям московских имений укрыться за крепкими стенами монастыря, который ордынцам, говорил он, ни за что не взять — пороха, пищалей и пушек достаточно, а запасов продовольствия — на год осады.
Однако Анница категорически не согласилась покидать свой укрепленный дом, заявив, что Медведевка так подготовлена к войне, что может сопротивляться не хуже монастыря. Остальные тоже не решились перебираться в монастырь, и монахвоевода, обидевшись, ушел, условившись тем не менее о координации действий против неприятеля, в зависимости от того, как будут вести себя ордынцы, когда появятся на той стороне.
В самом лучшем положении находился Леваш Копыто, в самом худшем — Настенька.
Леваш Копыто не боялся татар по целому ряду причин, главная из которых заключалась в том, что он вообще уже давно ничего и никого не боялся. Кроме того, он был литовским подданным — раз; под его командой в Синем Логе находились более двухсот вооруженных и хорошо обученных людей — два; его лучшими друзьями были все соседние дворяне, включая очень воинственных верховских князей, которые под предлогом общего сбора дворянства для похода на Москву уже создали небольшую армию около десяти тысяч человек, — три. Леваш был твердо уверен, что Ахмат или его уланы, которые явятся сюда вскоре, ни за что не рискнут ввязываться в полномасштабную войну с теми войсками союзника, для встречи и соединения с которыми они сюда и прибыли, — такой конфликт ставил бы под угрозу саму идею совместного похода на Москву — они ведь не знали, что эти самые верховские князья — обыкновенные разбойники и
