— Позор!
— Долой!
Иван Васильевич растерянно остановился, его тотчас окружили воины охраны, выставив пики вокруг, но народ, собираясь со всех сторон в мгновенно растущую и густеющую толпу, напирал все больше, передние ряды, толкаемые задними, уже вплотную приблизились к охране.
Иван Васильевич побледнел и начал было что-то говорить, но его никто не желал слушать — толпа орала свое и напирала все сильнее.
И вдруг неизвестно почему эта толпа смолкла, затихла, по ней волнами пробежал какой-то шепоток, и она стала расступаться, освобождая кому-то дорогу.
Седой древний старец, согнутый тяжестью прожитых лет, опираясь на посох, шел навстречу кортежу великого князя.
Архиепископ ростовский Вассиан, личный духовник государя, упорно настаивал на том, чтобы Иван Васильевич взял его с собой в поход 'для поддержания духа'. Великому князю стоило больших трудов уговорить старика, который по возрасту и слабому здоровью не выдержал бы и недели походной жизни, отказаться от этой затеи и остаться в Москве, и вот теперь архиепископ встречал его здесь.
— Остановися, князю! — воскликнул он патетически. — Неужто и вправду оставил ты войско и бежишь прятаться за стенами города? Неужто там идет бой, а ты, уклонившись, хочешь спасти свою жизнь? Смертным ли бояться смерти? Рок неизбежен! Я стар и слаб, но не убоюся меча татарского, не отвращу лица моего от его блеска! Так отчего же ты здесь?
Великий князь прикусил до крови губу от досады и нелепости положения.
Толпа молчала, ожидая его слов.
Великий князь московский Иван Васильевич побледнел еще больше, но, склонив голову с христианской покорностью, отвечал архиепископу:
— Прости меня, отче, однако ты ошибаешься. Никакой бой нигде не идет. Татары действительно явились, но боятся перейти реку, ожидая подкрепления от короля, а до тех пор не тронутся с места. Я же приехал в свою столицу на несколько дней, ибо того требуют весьма важные державные дела, о которых мне надо посоветоваться с матушкой, боярами и духовенством, после чего немедля вернусь к войску. Уверен, что мой любезный народ правильно меня понимает и помолится за нашу победу.
— Коли так — добро пожаловать, государь, — поклонился архиепископ и дал знак толпе.
Угрюмо ворча, 'любезный народ' расступился, и в полном молчании великий князь двинулся вперед.
Но вдруг он подумал, что и дальше, на улицах его может ждать подобная встреча, и резко переменил решение.
— Не поедем в Кремль, — скомандовал он свите. — Остановимся в Красном селе.
Там, в Красном селе, и нашел великого князя Картымазов, примчавшийся из Великих Лук.
— От братьев? — спросил его Патрикеев и тут же провел к государю.
— Вижу по лицу, что ты с хорошими вестями, — сказал Иван Васильевич. — Они приняли мои предложения?
— Да, государь, они послали меня вперед посольства, чтобы поскорее успокоить тебя, заверить в братской любви и сообщить, что они немедля выступают со всеми своими войсками на Угру — под твое командование! В этом письме все подробности, — Картымазов протянул свернутое в трубку послание братьев.
— Это славно! — радостно воскликнул Иван Васильевич и даже хлопнул в ладоши. — Это замечательно! С Ливонией покончено, с братьями мир! Две задачи решены! Еще две бы так же решить — и мы на коне!
Картымазов не знал, о каких оставшихся двух задачах идет речь, а в силу своего обычая не интересоваться чужими делами скромно промолчал, ожидая, пока великий князь прочтет послание.
— Очень хорошо! — удовлетворенно сказал великий князь, швырнув прочитанное письмо на стол. — Ты сам разговаривал с ними?
— Да, государь, я имел честь изложить мнение рядового дворянства князьям Углицкому и Волоцкому.
— Молодец! Я помню, что обещал тебе землю. Погоди немного, вот закончим с Ахматом и потом поговорим. Братья пишут, что отдают тебя в мое расположение, и я воспользуюсь этим. Ты, верно, соскучился по семье?
— Я нахожусь на службе, государь, — поклонился Картымазов.
— Ладно-ладно, я дам поручение, которое тебя обрадует. Поезжай на Угру — в твоем имении сейчас остановился князь Даниил Холмский. Он правая рука моего сына Ивана. Передай, что я жду обоих здесь и немедленно! Вернешься сюда вместе с ними!
— Хорошо, государь, — поклонился Картымазов, — я отправлюсь тотчас же.
Он ничем не выдал своей радости или удовлетворения.
Просто пошел выполнять это поручение, как любое другое.
— Необычные, однако, люди живут на этой Угре, — сказал великий князь Патрикееву, когда Картымазов вышел.
— Другие там просто не выживают, государь, — улыбнулся Патрикеев.
…Картымазов с трудом добрался до собственного дома, пройдя десятки проверок. Проезжая мимо брода, на границе с бывшими Березками, он стал свидетелем ожесточенной схватки, происходившей по пояс в воде между группой ордынцев, которые пытались напасть на пушкарей, и охраняющими пушечный наряд московскими воинами.
Силы были на стороне татар, и они, казалось, вот-вот прорвут поредевшую цепочку защитников, как вдруг из лесу вылетел отряд всадников с обнаженными саблями и, с разгону подымая веер брызг, влетел в воду, которая через несколько минут окрасилась в красный цвет — ордынцы были порублены в несколько минут.
Спасенные пушкари ликовали и кричали, размахивая шапками:
— Ура удалому князю Холмскому!
— Который тут Холмский? — спросил Картымазов.
— Да вон он — спаситель наш! — указал пушкарь на командира отряда, только что одержавшего победу.
Картымазов на берегу встретил отряд, выходящий из воды, и поклонился.
— Князь Даниил! Я с приказом от великого князя!
— Иваныча или Васильича? — весело спросил Холмский.
— Ивана Васильевича, — показал Картымазов печать на верительной грамоте.
Холмский внимательно осмотрел печать и вернул грамоту.
— И чего государь хочет?
— Государь требует, чтобы ты и великий князь Иван Иванович тотчас скакали в Москву вместе со мной.
— Э-э-э, братец, не так быстро! Государь что — не получил нашего донесения? Он что — не знает, что главные силы неприятеля собраны здесь и с минуты на минуту начнут переправу?
— Мне ничего об этом не известно, — сухо ответил Картымазов. — Я лишь выполняю поручение.
— Твое счастье, что великий князь Иван час назад прибыл сюда. Поехали к нему, я без его решения никуда не поеду.
Они развернулись и поскакали по так хорошо известной Федору Лукичу дороге в сторону его дома.
