Глава восьмая
ПОСЛЕДНЯЯ РУКОПИСЬ СТАРЦА ИОНЫ
Сейчас, когда память, наконец, вернулась ко мне полностью, я в этой мой последней рукописи попытаюсь сложить воедино все отрывки записей, которые я вел в последние годы, медленно и постепенно, с молитвой, фрагмент за фрагментом, восстанавливая свое прошлое, которого не было у меня почти двадцать лет…
Наверное, я один из тех редких людей, которые родились дважды.
Теплым весенним днем 1467 года я открыл глаза и увидел себя лежащим у придорожного креста на едва пробившейся молоденькой весенней травке. Рядом со мной лежала старинная икона, а надо мной склонился рыцарь в блестящих на солнце доспехах, каких давно уже не носят, и вначале я подумал, что нахожусь уже на небесах, а надо мной склонился один из ангелов.
Однако позади рыцаря стояла группа вооруженных людей, одетых вполне современно, и я понял, что все еще не покинул землю.
— Что с тобой, старче? — ласковым голосом спросил рыцарь.
А я только смотрел на него и не мог ничего ответить, потому что у меня отнялась речь, и, как оказалось позже, не только речь.
— Кто ты? Как зовут тебя? — по-прежнему ласково спрашивал рыцарь.
И тут к своему неописуемому ужасу я вдруг обнаружил, что совершенно ничего о себе не знаю: ни кто я, ни как меня зовут, ни что было прежде; одним словом я чувствовал себя так, будто сию минуту родился на свет, только не младенцем, а дряхлым седобородым старцем.
Одно только имя вдруг всплыло в моей памяти яркой вспышкой, и я, едва шевеля одеревеневшими губами, прошептал:
— Иона.
И это было все, что я знал о себе.
Благородный князь Ольшанский, ибо это был он, взял меня на руки и нес пешком пока его оруженосец Ваня вел коня на поводу.
Так мы пришли в маленькую деревушку и, из разговора, я понял, что мы находимся где-то между Изборском и Псковом, что идет какая-то война, и что Ольшанский возвращается откуда-то к себе домой.
Хозяева дома в деревне обогрели меня, накормили и напоили лечебными отварами. К вечеру я почувствовал себя лучше, но как ни силился хоть что-нибудь вспомнить, ничего не получалось. Память полностью покинула меня.
Видя мое столь тяжкое состояние, князь Ольшанский, добрый и сердечный человек, решил задержаться на ночь и велел отыскать кибитку, чтобы утром двинуться вместе со мной в свои родные Ольшаны.
Из нашего разговора он понял, что я в силу каких-то необъяснимых причин полностью лишился памяти: не знаю, кто я, откуда и как здесь оказался.
Ольшанский предложил мне погостить в его замке, в родных Ольшанах до тех пор, пока, быть может, мой разум восстановится, а если этого не случится, то он заранее приглашает меня жить у него столько, сколько я захочу, так как, будучи человеком набожным и глубоко верующим православным христианином, он с уважением относится к монашескому сану, а по моей одежде, длинным волосам, отросшей бороде и четкам зажатым в руке, можно было предположить о моем призвании служению Господу.
Вышло так, что мы еще не успели приготовиться ко сну, как хозяин радостно сообщил, что нашлась для меня повозка, и что она уже стоит во дворе.
У меня запершило в горле, я выпил глоток воды — обыкновенной колодезной воды — и вдруг перед моим взором ясно и отчетливо предстала картина: целая армия ливонцев проходит через деревню, врывается в дом, где мы находимся и, не слушая страшных криков малых детей, убивает всех подряд, в том числе воинов князя Ольшанского и, наконец, его самого, несмотря на мужественное и отчаянное сопротивление до последнего мига. В том момент, когда в моем видении меч ливонца пронзил насквозь мое сердце, я громко вскрикнул и очнулся.
Князь Ольшанский бросился ко мне, спрашивая, что случилось, а я лишь мог сказать ему следующее:
— Князь, нам всем необходимо немедленно покинуть этот дом. И пусть так же все жители деревни покинут ее, потому что после полуночи сюда придет огромная армия ливонцев, и все будут убиты.
Князь Ольшанский слегка изменился в лице, перекрестился и отдал распоряжение своим людям посадить меня в возок, и всем, не теряя ни минуты, покинуть деревню.
Он также предупредил хозяев дома, где мы остановились о ночном нападении. Наш хозяин, его семья и еще десять, двенадцать семей немедленно ушли из деревни. Те же, кому было жалко терять свое добро, решили остаться.
Мы немедленно двинулись в путь и, не останавливаясь лесными тропами, направились в Ольшаны.
Мы благополучно добрались, а на следующий день к нам приехал гонец — сын хозяина того дома, где мы хотели остановиться, — он привез гостинцы от своих родителей и низкий поклон от всех уцелевших.
Ливонцы действительно напали ночью на деревню и все кто там остались, погибли.
С этой минуты князь Иван Ольшанский стал относиться ко мне с необыкновенным почтением и глубоким уважением. Он выделил мне в своем замке комнатку, которую я по своему вкусу превратил в маленькую часовню.
Как ни странно, я помнил все молитвы, все прочитанные мною духовные книги, но кроме этих, сугубо религиозных знаний, ничего в моей памяти не сохранилось.
С той минуты, на протяжении десяти лет я днем и ночью молил Господа, чтобы он вернул мне хотя бы частичку моего прошлого, чтобы я знал, кто же я есть, и какое страшное преступление совершил, что так тяжко наказан.
Мы очень сблизились с князем Ольшанским. У него была добрая и чистая душа младенца, не очень удачная семейная жизнь и огромная тяга к духовному.
Человек мягкий и нерешительный он часто спрашивал у меня совета по самым разным жизненным вопросам, я всегда, как мог, помогал ему, а он, возвращаясь счастливым, говорил мне, что советы мои помогают ему жить в этом жестоком и беспощадном мире.
В последние годы, князь Ольшанский сблизился со своими двоюродными братьями, князьями Федором Бельским и Михайло Олельковичем.
Во все свои поездки князь Иван брал меня с собой, и мы стали часто ездить в гости к Федору Бельскому, то в охотничий терем на Ипути, то в последствии в замок Горваль, а еще позже в Кобрин.
Именно с посещением охотничьего терема на Ипути в 1479 году и связан первый проблеск возвращающейся ко мне памяти.
Это случилось вскоре после того, как я увидел в окне некоего молодого человека, которого, как оказалось в последствии, звали Василий Медведев.
Через несколько дней после того, как я мысленно посоветовал князю Ольшанскому выполнить просьбу этого Медведева, поздней ночью князь явился ко мне очень взволнованный, и у нас состоялся разговор о правде и об истине.
Князь, думая о чем-то своем, задавался вопросом, как решить: на чьей стороне правда, если два человека спорят, и аргументы обоих представляются убедительными.
Князь спросил меня, возможно ли чтобы на свете было много правд, на что я ответил, что, на самом деле, на свете
На вопрос князя как же отличить ее одну единственную от всех неправд я ответил, что если человек живет по нравственным божеским законам, зла не творит, заповеди соблюдает, в грехах кается и Господу
