которому учил наследовать и к которому, как он наставлял, наша надежда должна обращаться, а душа - тянуться. Что же теперь делать, брат [мой]? Поскольку [ныне] я сам себе сотоварищ, не смогу я одолеть этот трудный путь и даже вступить [на него]: столь тяжелое бремя меня гнетет и, придавленному грузом тяжких грехов, не дано [мне] взойти к звездам; влечет меня, несчастного, в ад. 18. Но остается надежда, та единственная, та последняя: если мы не можем сами постоять за себя, то, может быть, по молитве Мартина удостоимся. Но зачем тебя, брат [мой], долго я занимаю письмом столь многословным и задерживаю [твой] приход? К тому же заполненный лист уже не приемлет [большего]. 19. И пусть я заканчиваю нашу беседу, но есть у меня такая надежда: хотя письмо [мое] принесет весть о печали, оно же благодаря сему нашему разговору послужит тебе посланием утешения.
ПИСЬМО III. К БАССУЛЕ
1. Сульпиций Север Бассуле, достопочтенной родственнице, [шлет] привет[848].
Если бы было дозволено привлекать родственников к суду, мы бы, [пребывая] в законном гневе, безусловно, вызвали бы тебя на суд претора за грабеж и воровство. Как же мне не сетовать, если я терплю от тебя [такую] несправедливость? Дома ни одной бумажки, ни одной книги, ни одного письма вы мне не оставили: так вы [все] разворовали, так отдали всем на потребу. 2. И даже если я это по-дружески написал близкому человеку, то хотя мы и шутим, но хотел бы я оставаться в безвестности; однако случайно ли, как я говорил уже ранее, происходит так, что все тебя достигает раньше, чем оказывается написанным или рассказанным. Несомненно ты имеешь дело с моими бродячими переписчиками, через которых и обнародуется тобою наш вздор. Однако не против них могу я разгневаться: если они состоят при тебе, то оказались [там], по нашему мнению, главным образом, из-за твоего милосердия и потому [о них] говорят [больше] как о твоих, чем о моих. 3. Ты одна виновата, ты одна заслуживаешь порицания, ибо и мне устроила ловушку и других обманно обошла: ведь без всякого разбора, по-дружески написанное или небрежно набросанное бессонной ночью исключительно для тебя и [потому] неотделанное, [стало] ходить по рукам. И хотя об остальном я умолчал бы, [но об одном] спрошу: каким образом то письмо, которое мы недавно написали диакону Аврелию, смогло прийти к тебе столь быстро? Ведь я находился тогда в Толозе[849], а ты - в Тревирах[850] и каким же образом ты похитила это дружеское письмо, ты, столь далеко отторгнутая от родины непоседливостью своего сына? 4. Ведь я уже получил твое послание, в котором ты пишешь об указанном письме, где я упомянул о смерти святого Мартина, и требуешь описать подробней кончину благочестивого мужа. Как будто я то письмо или передал [кому-то] другому для прочтения кроме себя и, естественно, того, кому оно адресовалось, или я настолько увлекся делом, что все, что о Мартине можно было узнать, именно через мои писания стало общеизвестным. 5. Поэтому, если ты желаешь услышать что-либо о смерти святого епископа, узнай лучше от других, которые при этом присутствовали: я ничего тебе не напишу, чтобы ты не сделала мое достоянием всех. Однако, если ты дашь мне слово, что никто кроме тебя не будет читать, я немного удовлетворю твое желание, и потому предоставлю [слово] тем, кто точно известен мне в качестве свидетелей. 6. Итак, о смерти своей Мартин знал заранее и сказал братии, что близится конец его [бренному] телу. Между тем, так получилось, что в то время объезжал он кондатский диоцез[851]. Ибо хотел Мартин восстановить мир среди несогласных между собой клириков своей церкви, и хотя отнюдь не был он в неведении относительно конца дней своих, однако не отказался по причине такого рода отправиться в путь, считая добрым умножением своих добродетелей, если оставит [после себя] возобновленный мир в церкви. 7. И вот, как обычно, выйдя со своим усерднейшим из учеников и святейшим спутником, увидел Мартин на реке нырков, ищущих ради добычи рыбу и хватающих жадными клювами пойманные жертвы. 'Вот, - сказал он, - обличие дьявола: подстерегают беспечных, хватают несведущих, схваченных пожирают и не могут съеденными насытиться'. 8. После этого повелел он всемогущим словом своим, чтобы нырки покинули ту воду, в которой они плавали, и убрались в пустынные и безлюдные места. По отношению к этим птицам он, безусловно, употребил ту власть, которой обычно обращал в бегство демонов. И вот, поступив таким образом с ними, сбил он всех пернатых в стаю и они, оставив реку, устремились в горы и леса. И многие удивились, когда увидели в Мартине такую власть, что даже птицами он мог повелевать. 9. Затем, остановившись на некоторое время в той деревне и церкви, к которой он направлялся, Мартин восстановил мир среди клириков и, когда задумал уже возвращаться обратно в монастырь, внезапно начал [говорить] об упадке сил тела своего и, созвав братию, объявил, что вскоре он покинет [их]. 10. Тогда печаль и стенания всех [вылились] в единый вопль скорби: 'За что нас, отче, покидаешь? Набросятся хищные волки на стадо твое: кто нас от укусов их пастырской защитой оградит? Мы, конечно, знаем, что возжелал тебя Христос, но твои спасающие дары [ныне] при тебе и не умаляются, распространяясь [на других]: лучше помилуй нас, нас, кого ты покидаешь'. 11. Тогда он, тронутый их слезами, дабы, как всегда, всею плотью своей прилепиться к Божественному милосердию, запретил им плакать и, обратившись к Господу, так сказал голосом, исполненным слез: 'Господи, если я еще нужен народу твоему, я не отказываюсь от работы; да будет воля Твоя'. 12. Конечно, поставленный между надеждой и печалью, он сомневался что же предпочесть, ибо не хотел ни тех покидать, ни от Христа отдаляться. Однако, не принося никакого обета и оставляя [всякие свои] желания, полностью поручив себя Божественному провидению и власти, так молился Мартин, говоря: 13. 'Сколь тяжела, Господи, битва телесная служения да и достаточно уже я повоевал, но если повелеваешь Ты мне еще в этой работе состоять на [защите] крепости Твоей, то не отказываюсь и не буду оправдываться немощью лет [своих]. Посвятив всего себя делам и водительству Твоему, пока Ты сам не прикажешь, буду сражаться. И сколь бы не был желанен мне отпуск по старости после такой работы, однако дух - победитель лет и неумолимой старости. И если все же Ты пощадишь [мою] жизнь, благом мне будет, Господи, воля Твоя[852]. Тех же, за кого я боюсь, ты сам защитишь'[853]. 14. О, муж неописуемый, ни работой не сломленный, ни смертью не побежденный: никогда ни перед чем не склонялся, не боялся умереть и не отказывался жить. Потому, когда он несколько дней спустя был внезапно охвачен лихорадкой, то не отступился от дела Божьего: проводя ночи в молитвах и изнемогая в бдениях, заставлял Мартин тело свое служить душе, отдыхая на земле в своей знаменитой власянице. И когда попросили его ученики подложить под себя хотя бы скромную подстилку из соломы, то: 'Не к лицу, - сказал он, - христианину иначе как во прахе умирать. Я же, если оставлю вам иной пример - согрешу'. Глазами и руками постоянно к небу устремившись, непобедимый дух [свой] от молитвы он не отвлекал. 15. И когда пришедшие в то время к нему пресвитеры попросили его повернуться на бок и немного передохнуть, он сказал им: 'Позвольте, позвольте мне, братья, лучше видеть небо, чем землю, чтобы уже своим естественным путем идя, душа направилась к Богу'. 16. И увидел он рядом с одним из просивших стоящего за его спиной дьявола. 'Что, - сказал Мартин, - стоишь здесь, кровожадное чудовище? Ничего от меня, злодей, не получишь - лоно Авраамово меня воспримет'. 17. С этими словами испустил он дух. И свидетельствуют нам те, кто при этом присутствовал, что стал походить облик его на облик ангела, члены же его - выглядеть подобно белому снегу, так что говорили: кто когда-нибудь поверит, что во власянице [пребывал] покрытый [ныне] таким [одеянием], кто поверит в то, что во прах он обратился? Ибо так он выглядел, как будто при будущем воскресении были явлены слава и преображенное естество тела[854]. 18. В процессии же при похоронах его невозможно было поверить какое множество людей собралось туда; весь город поспешил навстречу телу, все с полей и деревень и даже из соседних городов пришли. О, сколь велико [было] отчаяние всех, и особенно сколь велик был плач опечаленных монахов! Они, говорят, в тот день прошли почти две мили. Такова была слава Мартина - его примером служения Господу саженцы дали молодые побеги. 19. И направлял, как и прежде, перед собой пастух[855] стадо свое, сонм почитателей его великой святости, толпу одетую в траурные одежды - и старых заслуженных работников и юных, присягнувших Христу в таинстве. Там же хор девственниц, воздерживаясь от слез из-за стыдливости[856] своей, скрывал радостью за святого то, что болело! Ибо вера запрещала плакать, однако потрясенный [хор] исторг стон. Но столь же велико было ликование о святой славе его, сколь и благочестивая печаль о [его] смерти. 20. Простим же плачущих, поздравим радующихся[857], пусть
