предпринято разыскание, я не могу скрывать, и обо всем происшедшем я расскажу, дабы не показалось, что мы случайно или преднамеренно опустили то, что можно было бы поставить в упрек блаженному мужу.
10. Когда Мартин прибыл почти в середине зимы по ежегодному обычаю своему (ибо следовал правилу епископскому посещать приходы свои) в некий диоцез, клирики приготовили ему пристанище в секретарии церкви, [развели] большой огонь и даже грубый земляной пол тщательно утрамбовали, а ложе соорудили из большой охапки соломы. И вот, когда Мартин возлег на ложе, то весьма разгневался он на непривычную мягкость постели, ибо привык он отдыхать на голой земле, укрываясь только власяницей. 11. Потому возмущенный Мартин, чуть не впав в грех, вообще разбросал подстилку [по комнате], а затем сжег в печурке часть той соломы, которую он отверг. Сам, как то и было ему привычно после длительного и утомительного перехода, удовольствовался голой землей. Примерно в середине ночи на плотно утрамбованном полу, о котором мы упомянули ранее, огонь охватил сухую солому. 12. Мартин, пробужденный ото сна неожиданным происшествием, грозящей со всех сторон опасностью и, что более всего было важным, необычайным дьявольским ухищрением, медленнее, чем это было необходимо, прибег к помощи молитвы. Ибо, стремясь вырваться наружу, в течении долгого времени он пытался [отпереть] засов, которым запиралась дверь, но тут почувствовал вокруг себя столь сильный жар, что даже одежду, в которую он был одет, охватил огонь. 13. Наконец, придя в себя и понимая, что не в бегстве, а в Боге его спасение, поспешно схватил он щит веры и молитвы и прямо посреди огня, полностью обратившись к Богу, простерся [в молитве]. И вот, чудесным образом отдалив [от себя] огонь, невредимый посреди огня Мартин воззвал к Богу. Монахи же, которые были за дверью, [услышав] звук трещавшего и рвущегося наружу пламени, выломали запертую дверь, раскидали огонь и из середины его вынесли Мартина, когда уже казалось, что он весь испепелен продолжительным пожаром. 14. Кроме того - словам моим свидетель Бог - он сам мне рассказал и не без скорби сознался, что [узрел во всем] этом козни дьявола, ибо, пробудившись ото сна, он [сразу] не принял правильное решение, благодаря которому через веру и молитву отвратил опасность; столь же долго огонь бушевал вокруг него, сколько он, смятенный, был искушаем мыслью выбраться наружу через дверь. 15. Когда же в молитве он вновь поднял знамя креста и оружие и вступил в середину пламени, то почувствовал себя [как бы] увлажненным, а жар - менее сильным. Из чего любой, кто прочитал это, может заключить, что хотя той опасностью Мартин и был искушен, но все же он ее преодолел.
ПИСЬМО II. К ДИАКОНУ АВРЕЛИЮ
1. После того, как рано утром ты покинул меня, я пребывал один в своей келье и тут овладела мною и стала все больше возрастать надежда на будущие времена, а также отвращение к настоящему, боязнь [Страшного] Суда, опасение наказания и, что было следствием и проистекало из этой мысли, - вспоминание грехов моих, - все это повергло меня в печаль и уныние[843]. 2. Затем, по утомлении уставшей души, поместил я на ложе члены свои и, как обычно бывает в случае печали, [меня] незаметно объял сон, который, хотя зачастую и бывает легче предутреннего забытья и весьма непрочен, все же настолько незаметно и едва уловимо растекается по телу, что, пусть и не переходит в глубокий сон, но [во время него] часто ты, бодрствующий, чувствуешь себя спящим. 3. И вот неожиданно показалось мне, что вижу я святого епископа Мартина, облаченного в тогу, сияющего лицом, со сверкающими как звезды глазами и пурпурными волосами: столь [необычно] явились мне черты тела его и облик, которые я знал, что с великим трудом поддается это нашему описанию: невозможно было смотреть, хотя и можно было узнать. И улыбаясь, протянул он мне небольшую книжицу, которую я написал о его жизни. 4. Я же, святые колена его обняв, попросил, [как всегда], благословения и почувствовал я, что нежнейшим прикосновением возложил он руку свою мне на голову, и между торжественных слов благословения при мне сотворил привычный знак креста. Вскоре усилилось сияние, и в то время как ликом его и образом я не мог насытиться, внезапно стал он стремительно подниматься вверх до тех пор, пока, удалившись на огромное расстояние и вернувшись на пречистое небо, (мы видели как Мартина уносила с собой набежавшая туча), он уже не мог быть видимым. 5. Чуть позже привиделся мне святой пресвитер Кляр[844], ученик его, недавно умерший, вознесенный таким же образом, как и учитель. Я бесстыдно восхотел последовать [за ними], но в то время, как изо всех сил стремился вскарабкаться наверх, проснулся. Возбужденный сном, начал я восхвалять видение, которое узрел, и тут ко мне входит мальчик-прислужник, скорбный ликом своим более обычного, печально говоря что-то. 6. 'О каких, - сказал я, - прискорбных делах ты говоришь?' А он отвечает: 'Двое монахов только что пришли из Тура: говорят, господин [наш] Мартин умер'[845]. Скажу честно, я упал и заплакал весьма обильно хлынувшими слезами. И даже сейчас, брат [мой], когда я пишу тебе, плачу и никакого облегчения от невыносимейшей боли не получаю. Прошу тебя, когда я сообщу тебе об этом, то раздели мою печаль: ты ведь был сотоварищем моим по любви [к нему]. 7. Потому, приди ко мне поскорей, дабы мы оба оплакали того, кого оба любили. Хотя я знаю, что мужа этого не должно оплакивать: победителя мира и триумфатора над веком сим венчает корона благочестия. Однако не могу я приказать себе, чтобы не болела [душа]. 8. Хотя и отправил я заранее своего заступника [к Всевышнему], но потерял я утешение в этой жизни. Однако, если боль и допускает присутствие хоть частицы разума, я должен радоваться. Ведь он [теперь] сопричислен апостолам и пророкам и, да не будет сказано в обиду всем святым, никому в том кругу справедливых не уступит. Я надеюсь, верю и не сомневаюсь, что наверняка причислен он к тем, кто платье свое омыл в крови и водительством агнца от всякой пагубы навеки избавлен. 9. Ибо хотя по обстоятельствам времени не мог он превзойти мучеников, однако славы их не был лишен, ибо желанием и добродетелью и мог стать мучеником и желал [этого]. И если бы ему во времена Нерона или Деция позволено было принять участие в том сражении, которое тогда имело место, - призываю в свидетели Бога неба и земли, - добровольно бы он пошел на дыбу и добровольно же предал бы себя огню, вставая в один ряд с еврейскими отроками, которые, хотя и [пребывали] в печи посреди пламени, но пели Господу гимны[846] . 10. И если бы ему выпала смерть Исайи, то, никак не уступая поступку пророка, Мартин не побоялся бы быть распиленным пилами. Также, если бы нечестивая страсть преодолела его любовь к обрывистым скалам и крутым горам, то, я уверен и свидетельствую истиной, он бы добровольно ушел из жизни. Если же по примеру учителя язычников он был бы, как то часто бывает, среди прочих жертв отдан мечу[847], то первым из всех, влекомый палачом, кровавую пальму [первенства] получил бы. 11. И уж точно, наперекор всем мучениям и наказаниям, которым немощь человеческая часто уступает, столь неколебимо стоял бы не отклоняясь от исповедания Господа, что, обрадованный каменоломням и сорадуясь распятым, смеялся бы среди любых пыток. 12. И хотя [ничего из] этого он не претерпел, все же Мартин достиг мученичества без крови. Разве не тем же мукам подвергся он за надежду бессмертия человеческим скорбям: голоду, бодрствованию по ночам, наготе, постам, поношению недоброжелателей, преследованию нечестивых, заботам о немощных, тревогам за подвергавшихся опасностям? 13. Кому из страдающих он не сострадал? Кому из соблазняемых не помогал преодолеть соблазн? О ком из падших не сокрушался? Кроме того, эти повседневные против силы человеческой и бессилия духа разные его сражения до тех пор, пока в этой битве со всевозможными искушениями всегда не одолевала побеждающая стойкость, терпение ожидания, невозмутимость выдержки! 14. О, воистину, муж неописуемый: благочестие, милосердие, любовь, которая даже у святых мужей [этого] немощного века слабеет, в нем до конца дней его продолжала возрастать! Я особенно пользовался его добротой, ибо меня, недостойного и совершенно того не заслуживающего, он любил. 15. И снова тут хлынули слезы и из груди вырвался стон. В ком после такого человека я найду подобное утешение, в любви которого была [моя] отрада? Бедный я, несчастный! Обрету ли когда-нибудь, если проживу еще, [спасение] от скорбной мысли, что я пережил Мартина? Будет ли после этого жизнь мне в радость, будет ли день или час без слез? Или с тобой, любезнейший брат, смогу ли я поминать его без слез? Или, когда-нибудь беседуя с тобой, смогу ли я говорить о ком-нибудь ином, как не о нем? 16. Но зачем мне и тебя доводить до слез и плача? Вот, ныне жажду утешить тебя, когда сам себя утешить не могу. Не покинет он нас, верь мне, не покинет. Будет среди говорящих о нем, будет стоять рядом с молящимися. И то, что уже сегодня удостоил он [меня] своим посещением, [означает то, что] будет он являть образ свой во всей своей славе, и постоянным благословением, как совсем недавно делал, защитит нас. 17. Покажет еще идущим за собой образ неба,
