на два хватило...
— Тебе ж давали талон?
— Так на маленький. Я его хоть кому отдам. Нам бы самый большой...
— Спрошу, Тоня. Если будут, может, кто и пообменится, — пообещала Лия, зашнуровывая ботинки с железным передком. Это чтоб ногу кирпичом не ушибить.
В проходе вспыхнул хохот и сразу затих. Женщины расступились.
Выйдя из-под душа, вся в капельках воды, по раздевалке, исполняя индийский танец, шествовала Наташка Кучина.
Женщины смотрели на нее: кто с завистью, кто с восхищением, другие постарше, устав от своих горестей и забот, с безразличной, блуждающей улыбкой.
— Во дает, а?!
— Эй, кто там? Отворяйте двери. Пусть все видят...
— Парня бы ей, нецелованного!
— Этакая изведет...
— Наташ, а на сцене ты хуже пляшешь, — сказала Лия, втайне завидуя Наташкиной красоте.
У Наташки чистое, тонкое лицо, цыганские отчаянные глаза.
— Девочки, так я только для вас...
— Добрый день будет! — сказала Груня, улыбаясь. — С утра весело...
«Хорошо! — думала Лия. — Хорошо, что есть эти женщины! И вдруг случись что у кого, все прибегут. Помогут». А на днях у Наташки радость была: муж с юга приехал. Фруктов привез. Наташка обежала всех, собрала, кинулась угощать яблоками, персиками.
— Да ты бы варенье сварила, непутеха! Что ты нас кормишь? — журила добродушно Груня.
— А-а, — отмахивалась Наташка, — варенье в магазине есть.
Спускаясь со второго этажа, Лия неожиданно столкнулась с Мишкой. Мишка вылетел из своей раздевалки с песней: — «Ты жива еще, моя старушка, — и, театрально обняв Лию, сказал: — Жив и я, привет тебе, привет!..».
— У-у, дурной! Чуть не сшиб, — сказала Лия, теряя голос и кротко опуская глаза.
— Как живешь, Рыжая? — У Мишки все были рыжие. — Дай я тебя поцелую?
— Ну вот еще! — запоздало возмутилась Лия, растирая щеку. — Хоть бы побрился...
— Это я хочу сохранить свою первобытность.
— А кому это надо?
— Мне. Ну, пока, Рыжая!
И пошел, догоняя женщин, высокий, сутулый, с отчаянной веселинкой в глазах.
— А ну, рыжие! Которая из вас полюбит меня? С ног до головы осыплю золотыми стружками.
Полез обниматься.
— Сгинь! — отмахнулась тетка Лена.
— Иди-и сюда, моя хорошая! — позвала Наташка. — Я те врежу!
— Мишка, оженю я тебя, шелопута! Ой, намыкаешься! — пообещала Груня.
— Ожени, теть Грунь! — взмолился Мишка. — Ввек не забуду. Сам-то я никак не осмелюсь. Ожени, а?
Лия шла сзади. Прислушивалась и томилась сердцем, с ужасом думая о том, что Мишка и впрямь возьмет да и женится. Что тогда с ней будет? «Вот дуреха! — укорила себя Лия. — Да неужели на нем свет белый клином сошелся?»
И она представила, как станет жить дальше с матерью, ругаться каждый день, и совсем уже тогда нечего ждать и не о ком думать, мечтать, и не во что верить.
А он, паразит, идет себе, похохатывает. И не знает, что Лия уже устала думать о нем. Ой, Мишка, Мишка!
Она вспомнила, как недавно шла с семинара профгрупоргов мимо пивного бара и две женщины честили принародно своих мужей: «И пьяницы-то, и забулдыги, и лодыри...»
А старенькая, седая женщина, из прохожих, подошла да и говорит:
— Бросьте вы, бабы, мужика русского позорить! Приведись завтра беда — воевать пойдут. Вы же и заголосите...
Очередь за пивом утихла, а она прошла, пронесла мимо пьяных и спорящих свое незабытое горе.
— Миша! — насмелившись, позвала Лия. — Миша!
Мишка хохотал. Не слышал. Она вдруг догнала его, тихонько дернула за рукав:
— Подожди, Миша... Слушай, что скажу...
— Что? — Мишка тревожно смотрит на нее, хотя губы еще смеются и постепенно гаснут.
— Я, может, замуж выхожу — вот что. У него мотоцикл есть, вчера весь день катались... — говорит она и краснеет, понимая, что говорит что-то несуразное, странное... Сердце падает, ноги не слушаются, и ей хочется сейчас одного — убежать.
— Ты, Рыжая, не дури! Идем поговорим, — сказал он.
Мишка увел ее за плотницкую. Посадил на кружала.
А женщины прошли дальше, на печь мартеновскую. Сделали вид, что ничего не заметили.
— Дела-а... Значит, замуж выходишь? Кто он? — спросил Мишка, закуривая.
— Он высокий. Очень добрый и ласковый. А глаза у него серые и веселые... Он сказал, что я красивая... — еле выговорила Лия, облизывая пересохшие губы.
— И только-то? — Мишка захохотал и тотчас посерьезнел. — Я те покажу — красивая!.. И чтоб у меня никаких красавчиков! Ясно?.. Ой, Рыжая, уморила! — схватился за живот.
— А ты не смейся! — обиделась Лия. — Тридцать лет уж — а все хаханьки...
— Ладно, Рыжая, не сердись. Дай я тебя поцелую?
Мишка обхватил Лию. И она увидела перед своими глазами его серые, косящие.
— Мишка, Мишка, ошалел! Люди ведь!
— Вам, бесстыжие, ночей мало! — закричал машинист тепловоза.
— Кыш! — сказал Мишка. — Спрячься! — И лицо его было доброе, удивленное. Встал: — Ну, дела-а, Рыжая! Ать, два пошли на печь! После работы подождешь. Пойдем вместе...
Когда женщины пришли в мартеновский цех на седьмую печь, поддоны со сводовым кирпичом уже стояли у пультуправления. И мастер, по прозвищу «Конкретно», ждал их. Был он молод и работал всего месяц.
— Товарищи женщины! — сказал он. — Конкретно: кирпич выгружать вот на это пустое место, вручную. После, как появится возможность, будет поставлен транспортер для подачи этого кирпича сразу на свод. Думаю, товарищ Шишкина понимает задание? — посмотрел он на Лию и убежал.
— Шишкиной указания понятны, — засмеялась Лия. — Ну, что, девочки, начнем?
Начали выгружать.
Лия брала сразу три кирпича и чувствовала, как наливались силой руки, несла их у живота на вытянутых руках, через рабочую площадку, лавируя между поддонами, кружалами, штабелями, несла под кессон соседней печи. Наклонялась, выпускала кирпичи. Шла обратно. Туда-сюда, молча, друг за другом.
То и дело сигналил крановщик. А печь, пышущую жаром, только еще ломали, и пыльный воздух, пробитый тонкими лучами света из фонарных окон, дрожал, колебался над сводом, на котором копошились каменщики и монтажники.
От жары и копоти стало невмоготу дышать. Сняли суконные куртки. Надели брезентовые фартуки. Потом кто-то сказал, что внизу, под рабочей площадкой, газировка. Побежали вниз. Газировка ломила холодом зубы. Хотелось уже есть, а до обеда добрых часа три. Снова таскали кирпичи.
Лия мельком видела Мишку. Плотники по двое переносили к печи откуда-то лесины: готовились делать опалубку.
— А не пора ли устроить перекур? — сказала Наташка. — Что-то у нашей Лии виски взмокли.
Наташка сняла рукавицы и устроилась отдыхать на штабель кирпича.
— Я сбегаю в контору, — засуетилась Лия.
— Садись давай! Отдохни, — сказала Груня. — Успеешь и в контору.
— Ты лучше расскажи, как с Мишкой-то? — потянула за фартук Наташка. — А вот он! Иди сюда, моя
