сам напоролся на железяку.
Мимо автомобиля проносятся залитые светом девятиэтажки, по тротуарам снуют китайские физиономии. И как раньше мы ездили к ним за шмутьём, отдыхали на море, восторгались успехами Поднебесной. Сейчас меня буквально воротит от одного их вида, закрою глаза и вижу живого Ло на трибуне 'Авангарда'. Дома около магазина 'Рассвет' остались позади, за окном мелькают коттеджи частного сектора.
— Ди Ло быть чуткий и мягкий человек.
Я слушаю в пол уха, но внутри всё буквально кипит. История красноречиво доказывает, многие тираны были заботливыми родителями. Сталин, к примеру, безумно любил внуков, а Мао души не чаял в детях, тем не менее, и одному и второму это не помешало угробить миллионы.
Хамер пулей проскочил перекрёсток с залитым светом проспектом Победы, обрулив ползущий грузовик. В паре метрах мелькают крадущиеся велосипеды, у светофора ждёт зелёного света внушительная толпа пешеходов. Сейчас Комсомольск сильно смахивает на Харбин, во всяком случае, китайское население далеко перевалило за пятьсот тысяч.
— Не отвлекайся, — я нервно качнул пистолетом, не сводя с азиата глаз, — его мягкости я сполна отведал на стадионе.
Китаец притормозил, на следующем перекрёстке, пропуская колонну машин по Ленинградской.
— Твой быть на стадионе? — он обернулся, не скрывая удивления, — это быть воспитательная акция.
— Воспитательная, — взорвался я, — нет голуба, это было массовое убийство. Я не понимаю, как такая политика вяжется с имиджем вашей страны?
Переводчик надавил на педаль газа. Хамер заревел, мощно ринулся вперёд, вспарывая полумрак улицы ослепительным светом.
— Право сильный, нет нужда думать, что считать другие.
— Вот, вот.
Справа промелькнуло тёмное полуразвалившееся здание гарнизонного дома офицеров, впереди выросли ворота на въезде в военный городок. Таллиннский истребительный полк, что здесь базировался раньше, давно приказал долго жить, о чём говорят развалины военного городка. Панельные девятиэтажки в которых жили военные высятся аккуратными холмиками строительного мусора, так и не убранные китайцами. Новые власти только отремонтировали забор, а в остальном со времени массированной бомбардировки авиазавода, всё осталось без изменений.
— Вперёд, не тормозить!
Я приставил пистолет к шее азиата, не сводя глаз с быстро приближающихся металлических ворот. Хамер машина тяжёлая, почти танк. Два китайских солдата охранявшие въезд не сразу поняли, что происходит, во всяком случае, выстрелы затрещали только спустя несколько секунд, как мощные створки ворот отлетели в стороны. Я даже удивился, как легко джип проломил преграду. Одна фара погасла, вторую видимо повело, так как луч стал бить куда-то в сторону. Прямой участок дороги несётся навстречу, впереди вожделенная свобода. Как долго я мечтал об этом, представлял, как уберусь отсюда к чёртовой матери. По крыше автомобиля застучала мерная дробь. Заднее стекло с треском рассыпалось, на лобовом я увидел несколько аккуратных дырочек.
— Пригнись, — заорал я на ухо китайцу, — не время умирать, ты мне ещё нужен.
Хамер пулей выскочил на открытое пространство, покатил, мирно шурша шинами по бетонке аэродрома.
— Давай туда!
Я показал рукой вдаль на слабоосвещённый силуэт самолёта. Сердце сжалось, глаза слезятся. Топовые огни быстро приближаются, хвост, крылья, растут, словно по волшебству. В луче света фары уже различаются русские буквы на фюзеляже, синяя полоса от кормы до кабины пилотов. Я невольно посмотрел назад, опасаясь, погони, но увидел лишь пустынную взлётную полосу. Слева бетонку обрамляют грандиозные развалины цехов гагаринского завода, справа, насколько хватает глаз непроглядная тьма. Валерий сказал, что борт дипломатический и узкоглазые не сунуться, что-то слабо верится.
Хамер взвизгнув шинами, остановился в двадцати метрах от края крыла. Порыв ветра гонит по бетонке пыль, брошенный мусор. С замиранием сердца не отрываясь, смотрю на освещённые иллюминаторы, читаю милые сердцу буквы. ЯК-42, Россия. Даже не верится. За круглыми окнами угадывается движение, лица, наши русские лица. Несколько долгих секунд, дверь, щёлкнув запорами, провалилась внутрь. Бледная полоса света брызжет к колёсам машины, в светящемся прямоугольнике стоит человек.
— Выходим, — махнул я пистолетом, — ключи.
Переводчик заглушил двигатель, бросил мне на заднее сидение ключи. Не стоит ему их оставлять, мало ли, что. Я сунул связку машинально в карман, тоже открыл дверь. Прохладный ночной воздух, ударил в нос необычным сочетанием запахов травы и авиационного керосина. Запах свободы. Ноги коснулись бетонной полосы, лёгкие жадно втягивают живительный воздух. Звёздный небосвод, с пятном жёлтой луны над горизонтом, живописно раскинулся от сопок за Амуром, до развалин авиационного объединения. Неясные огоньки в конце полосы немного портят картину, но в целом всё мирно. Ни мчащихся к самолёту БТРов ни стрельбы. Будто китайцам плевать. Я-то знаю, что это не так.
— Вперёд!
Ствол пистолета в моей руке качнулся в сторону самолёта, — двигай.
Китаец послушно засеменил к опущенному экипажем трапу, через шаг, оглядываясь назад.
— Командир!
В светящейся полоске света появился знакомый силуэт. Приземистый, сбитый парень, которого я уже не чаял увидеть. Тогда, после провалившейся попытки устранить Ло, когда меня взяли, Семёну всё же удалось улизнуть. Раскосая удэгейская физиономия спасла моего боевого товарища, выручила там, где у меня не было шансов.
— Семён!
Я оттолкнул в сторону пленного переводчика, процедив не глядя.
— Вали отсюда пока я добрый.
Китаец опешил, попятился назад к Хамеру. Мне он всё равно как собаке пятая нога. Тащить с собой пленного глупо, был бы жив Генерал, тогда да. А этот 'сынок' простой статист в театре абсурда.
— Командир!
Семён спустился по трапу на бетонку, бросился ко мне. Как давно мы не виделись, целую вечность. Теперь хоть будет с кем начинать, на большой земле. Мы пожали друг другу руки, тепло обнялись. У меня в голове уйма вопросов, что, как, почему. Двигатели самолёта взвыли за спиной, в дверном проёме за пилотской кабиной появился человек в форме лётчика. Он что кричал, но сквозь вой турбин разобрать, ни чего не возможно. Семён хлопнул меня по плечу, указал на Як.
— Идём коман…
Удэгеец не договорил, неожиданно кинулся к Хамеру, на ходу шатаясь, оседая на бетон. Я только и успел его подхватить, ощутив на ладони липкую жижу. Чёрная рукоятка ножа торчит у Семёна из груди, кровавое пятно медленно расплывается по белой рубахе.
— Прости командир!
Не могу поверить. Почему господь так не справедлив. Я поднял голову, взглянул сквозь слёзы на пятившегося переводчика. Гадёныш всё же решил отомстить. Семён спас мня, подставив грудь под удар предназначающийся мне. Я положил дрожащее тело друга на бетон, встал в полный рост. Я не могу улететь, не поставив точку в своей кровавой вендетте. Подлый убийца должен получить по заслугам, кровь за кровь.
Ствол пистолета медленно поплыл вверх, китаец у Хамера закрылся руками.
Пощади!
— Пощади? Я качнул головой, — ни в этот раз, паря!
Оружие трижды дрогнуло, запах пороха ударил в нос. Пули пригвоздили папенькиного сынка к машине, проделав три аккуратных отверстия на груди убийцы.
— Отправляйся следом за своим чутким папашей.
