Волнуясь и поминутно чертыхаясь, Иштван рассказал о недавнем матче. Оказывается, хваленая «Люфтваффе» безнаказанно хулиганила на стадионе. Назначенный немцами судья «не замечал» нарушений правил. После первой половины игры, когда венгры вели со счетом 1:0, «летчики» искалечили двух венгерских защитников и центра нападения. На поле осталось восемь венгерских игроков. Без всяких на то оснований судья назначил в ворота венгров одиннадцатиметровый удар. Только такими приемами немцам кое-как удалось одержать победу, с минимальным перевесом — 2:1. Ярости Иштвана не было границ. Он специально пришел предупредить киевлян, что, насколько ему известно, им предстоит игра с «Люфтваффе». Упаси их бог повторить ошибку команды «Будапешт». Эта ошибка заключалась в том, что Иштван и его товарищи пытались добиться от судьи справедливости и в своем возмущении потеряли душевное равновесие. Иштван весь дрожал от гнева, скрипел зубами, стискивал кулаки. Его глубоко тронуло сочувствие этих едва знакомых спортсменов. Вытирая платочком покрасневшее лицо, Иштван сказал на прощанье:
— Понимаете? О как хорошо! Если киевские спортсмены победят, мы будем за вас молиться, мы будем самый крепкий друзьями.
Уходя, Иштван сказал, что он и его товарищи подумают о команде хлебозавода. Быть может, им удастся облегчить киевским спортсменам их тяжелую судьбу.
Свиридов не ошибся: неожиданное спортивное испытание в оккупированном Киеве, выпавшее на долю киевских футболистов, не было для них последним.
Через несколько дней после матча между венграми и «Люфтваффе» шеф снова вызвал Свиридова и объявил:
— Вам предстоит еще одна игра. Не вздумайте возражать — уговаривать вас никто не станет. Я не угрожаю вам отправкой в Германию. Даже на шахтах Рура для вас не найдется места. Нам стало известно, что большинство из вас — игроки бывшего киевского «Динамо», а «Динамо» — это команда ГПУ… Итак, господа чекисты, приготовьтесь к игре. Против вас выступит команда «Люфтваффе». Ее не легко было уговорить на эту нелестную для немецких спортсменов встречу.
На этот раз шеф сказал правду. Когда капитану «Люфтваффе» было предложено провести матч с командой какого-то хлебозавода, он принял это за шутку. Победительница Восточного фронта — и какой-то безвестный хлебозавод! Капитан, конечно, отказался. Но высокий гестаповский чин терпеливо разъяснил ему цель «мероприятия»: моральное подавление противника должно вестись непрерывно не только на фронте, но и в тылу. Выиграть матч у киевлян — это значило продемонстрировать превосходство арийского спорта. Взрыв Успенского собора в Лавре, разгром музеев, закрытие украинских и русских школ, сожжение библиотек, переименование городов, улиц, площадей, вывески в дверях магазинов «только для немцев», радио, пресса, кино, театр — все служило этой идее «методичного подавления». Отныне нацистская пропаганда брала на вооружение и спорт.
Наконец капитан «победительницы Восточного фронта» понял ответственность предстоящего матча. В победе «Люфтваффе» он не сомневался.
Когда Свиридов вернулся из конторы и медленно прошел меж товарищами, никто не потревожил его нетерпеливым вопросом. Тяжело опустившись на ящик, он слово в слово повторил приказ. И снова никто не выразил ни изумления, ни протеста. Слишком нелепой казалась вся эта затея: выставить против отличной команды измученных, надорванных людей. Кто же поверит такому матчу! Кто не поймет, что киевские спортсмены приведены на поле под ружьем!
— Я ответил шефу, что мы не можем играть, — сказал Свиридов.
Тюрин спросил чуть слышно:
— А он?..
— Сказал, что нас доставят на стадион тюремной машиной.
— Это понятно. Этого нужно было ждать, — взволнованно заговорил Птицын. — После «Руха» — немецкий орешек. Только я, ребята, не шарахаюсь в кусты. Я сам давал согласие, когда мы выходили против «Руха»…
— Ну, а если бы не вышли? — насмешливо спросил Алексей. — Быть бы нам, птичка, в эту пору за тридевять земель!
Отбросив ударом ноги ящик, решительно поднялся Ваня Кузенко.
— Не люблю этих «если бы». Что пользы теперь гадать! Прошлое не вернешь, да за него и не стыдно. Это «Руху», пожалуй, хотелось бы поправить свои дела.
Кто-то спросил настороженно:
— Ты собираешься что-то предложить?
Ваня вздохнул, передернул плечами, мечтательно, с улыбкой, посмотрел на капитана:
— Выиграть бы, Митя — вот это да!..
Ему не дали договорить, да он и сам смутился, а капитан взглянул на него с упреком:
— Больше серьезности, Иван!
Возвращаясь после смены на квартиру к Григорию, Русевич заметил на заборе афишу. Кто-то, видимо не без цели, наклеил ее у самого завода. Николай остановился. Недоброе предчувствие холодком коснулось его сердца. Как самоуверенно и нахально «Люфтваффе» писала о себе! «Несокрушимая команда мастеров футбола», «Победительница девяти европейских столичных команд». Тьфу ты, похвальбушки! А чего стоили их спортивные клички: «Ганс Летящая Торпеда», «Фридрих Король Кожаного Мяча» и прочие в том же роде. Русевич невольно усмехнулся. Реклама была достойна бродячих циркачей. Не только угрозу спортивной силы противника прочитал в этой афише Николай — это была неприкрытая «психическая подготовка». Он вдруг подумал о том, что, если команда киевлян проявит волю к победе, все эти «летящие торпеды» и «короли мяча», скалившие зубы с афиши, могут пойти на любую крайность. Даже в матче против союзников венгров они не постеснялись. Что же это будет за состязание? Бой гладиаторов? Нет, не похоже. Те выходили на арену равно вооруженными и имели равные права.
Мог ли он, вратарь киевской команды, потребовать в предстоящем поединке равных прав? Конечно нет. Кто станет его слушать? Кто позволит выдвинуть какие-либо условия? Тень колючей проволоки легла и над стадионом. Афиша неспроста сообщала: «„Люфтваффе“ выходит на поле, чтобы победить».
Русевич с улыбкой вспомнил Ваню Кузенко. Все же отличный у Вани характер — не знает ни уныния, ни тревоги. Даже этот возмутительно неравный предстоящий матч, казалось, нисколько его не смутил. «Поживем — увидим, — бесшабашно сказал Иван, — А увидим — не побоимся!»
Что же случилось с господином Шмидтом? Чем так встревожился он после того, как на улицах города появились афиши о матче «Люфтваффе» — «Хлебозавод»? Хозяин завода резко изменил отношение к своим грузчикам. Если о встрече с «Рухом» он просил, то следующего матча он явно опасался. Было похоже, что он тоже начал и психическую и физическую «подготовку». Десятичасовой рабочий день он увеличил до двенадцати часов, заставлял работать без перерыва и ухудшил питание. Тарелка похлебки на сутки. От этой похлебки тошнило. Нередко даже у Русевича, физически закаленного человека, от слабости туманилось зрение и кружилась голова.
Единственное, что им разрешалось — тренироваться. Как не были похожи эти тренировки на прежние. Свиридов удивлялся слабости своего удара. Макуха жаловался на одышку.
Тренер «Люфтваффе», наблюдая за игрой киевлян, заметил, что киевским футболистам следовало бы выписать костыли.
Впрочем, и немцы тренировались каждый вечер.
Однажды случайно после тренировки Ваня Кузенко заглянул в раздевалку «Люфтваффе». Он увидел буфетную стойку, сплошь заваленную продуктами. Шоколад, апельсины, виноград, какие-то расцвеченные флаконы, вазы, полные конфет. Всего он не упомнил, только запечатлелся ему грудастый немец, лениво жевавший толстую плитку шоколада.
— Даже не верится, что все это есть еще на свете, — рассказывал Иван Русевичу. — И виноград и конфеты. Понимаешь, как раньше в гастрономе! А этот, грудастый, жует себе, как теленок, будто одолжение кому-то делает, ч-черт!
Так подготавливалось «превосходство» арийского спорта: одним — шоколад и апельсины, отличная гостиница, души, надзор врачей, другим — миска похлебки и эрзац-чай с микроскопической дозой
