сахарина.
Николай представлял себе стадион в день матча. Какое странное это будет зрелище! На лучших местах, конечно, — гитлеровские генералы и офицеры с их многочисленной свитой; у входа, у главных ворот и на всех трибунах стадиона — автоматчики со свастикой и черепами на рукавах, десятки переодетых шпиков. Придут ли на стадион киевляне? Он верил: придут! Пришли же они недавно, и не десятки — сотни, на их матч с молодчиками из «Руха». Правда, игра происходила не на центральном стадионе, а на районном, далеко, на окраине города. Однако не только киевляне, но и жители пригородов — Святошина, Дарницы, Беличей, Пуще-Водицы, Ирпеня — разыскали этот малоизвестный стадион и дружно освистали украинских националистов. Какой великой радостью бушевали трибуны, когда в ворота «Руха» врывались победоносные мячи! Русевич не мог вспоминать об этих минутах без волнения.
Позже, возвращаясь со стадиона, Николай продолжал думать об этом.
Израненный Киев сумрачно чернел руинами. По притихшим улицам маршировали фашистские патрули. И над этим огромным пепелищем, над бескрайним немым человеческим горем охрипшие репродукторы надсадно выкрикивали какую-то бойкую немецкую песенку.
Из-за угла неожиданно появился неизвестный человек в примятой шляпе и, крадучись, приблизился к Русевичу. Николай остановился. Незнакомец приподнял шляпу. На Николая глянули пустые, водянистые глаза.
— Простите, Николай Александрович, — произнес незнакомец негромко и оглянулся по сторонам. — Я давний поклонник вашего спортивного мастерства. Вы допускаете ужасную ошибку. Почему вы не поддались «Руху»? К чему вам восстанавливать против себя местные власти?
— Я не знал, что футболисты «Руха» имеют прямое отношение к нынешним властям Киева.
— Не в этом дело! — воскликнул незнакомец. — Однако вам придется встречаться и с «Люфтваффе», и если вы снова вздумаете победить…
— А зачем же тогда выходить на поле?
— Но поймите! Господин Радомский гордится этой командой. Она еще не знала поражений на всем Восточном фронте.
— Я не знаю, кто такой господин Радомский и чем я ему обязан…
Незнакомец изумился:
— Как?! Вы не слышали фамилии фактического хозяина Киева? Пауль Радомский — комендант концлагеря на Сырце.
— Значит, вы исполняете сейчас его поручение? — прямо спросил Николай.
Лицо незнакомца покривилось, он отступил на шаг.
— Я пытаюсь облегчить вашу судьбу. Запомните, господин Радомский будет присутствовать на матче. Он очень любит футбол… Больше я не имею возможности говорить с вами. Вас может спасти только поражение. Разве это не ясно?
Он резко взмахнул рукой и повернул за угол. Русевич опомнился не сразу, ему даже подумалось, не мерещится ли ему. Николай подбежал к угловому дому и заглянул в переулок. Человек в шляпе исчез.
— С кем ты беседовал, Коля? — настороженно спросил Свиридов, подходя сзади.
— Не знаю, — растерянно ответил Николай — Очевидно, шпик. Советует проиграть «Люфтваффе» Иначе… В общем, они уже начали «психическую атаку».
Свиридов опустил голову. Они молчали некоторое время, ожидая других игроков. Скручивая козью ножку из махорки, Николай сказал:
— Ребятам — ни слова. Просто человек попросил прикурить. Запомни, Митя, — ни слова! Я думаю, не по доброте душевной подошел ко мне этот тип Может, и еще найдутся советчики. Возможно, «Люфтваффе» не так-то уж уверена в себе…
Свиридов порывисто вздохнул.
— Жаль, что я малость задержался. Очень хотелось бы вытрясти из него правду. Кем послан? Когда? «Короли мяча» знают о нашей победе над «Рухом». Неужели опасаются нас, Николай?
Навязчивый незнакомец, однако, не оставил Русевича в покое.
Через несколько дней, возвращаясь с завода на квартиру, где он изредка ночевал, Русевич заметил знакомую фигуру, мелькнувшую на углу Крещатика и Прорезной. Та же примятая черная шляпа. Следит? Человек отступил за скошенную афишную тумбу. Николай решительно повернулся и подошел к тумбе. Они встретились лицом к лицу.
— Я узнаю вас, — сказал Русевич. — Что нового? Как здоровье?
Глаза незнакомца смотрели равнодушно.
— По-видимому, вы ошиблись. Я вижу вас впервые.
— Разве мы не беседовали с вами не так давно?
Человек передернул острыми плечами:
— Нет, не имел счастья.
Но теперь Русевич окончательно его узнал, и ему захотелось сказать этому «доброжелателю» что-то обидное.
— Ваша черная шляпа очень приметна. Советую переменить «спецодежду», — иронически бросил он.
Николай хорошо запомнил, как дрогнули щеки и расширились зрачки шпика. Шагая по Крещатику, Русевич еще долго чувствовал на себе его нацеленный взгляд. Он подумал о том, какое эго странное, незнакомое, непривычнее чувство — так вот, не оборачиваясь, не оглядываясь по сторонам, безошибочно угадывать присутствие ищейки, идущей по твоим следам, ощущать ее приближение, распознавать зигзаги ее пути. Он был уверен, что до исхода состязания его не арестуют: в городе расклеено столько афиш — и его имя на афишах. Это придавало смелости. Не заставят же они команду играть без вратаря! На площади Калинина он резко свернул, постоял с минуту за железной пластиной ворот и возвратился. Человек в шляпе отпрянул в сторону. Они стояли на тротуаре и молча смотрели друг на друга. Русевич усмехнулся. Он заговорил первым:
— Нам очень везет на встречи. Вы не находите?
— Признаться, я очень удивлен.
— Когда, еще мальчиком, я жил в Одессе, — сказал Русевич, — у меня была очень рассеянная нянька. Жаль, что мы не познакомились еще в те времена. Уж вы не отпустили бы меня, шалуна мальчишку, дальше положенной границы, верно?
Незнакомец заговорил вдруг примирительно:
— Послушайте, Русевич, вы излишне уверены в себе. Вернее, в собственном благополучии. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я искренне хотел бы вам помочь.
— Что именно вы хотите?
— Дать разумный совет.
— В игре? Вы знаете, как играет «Люфтваффе»?
— Я знаю, чем может окончиться эта игра, если вы не будете осторожны…
Николай чувствовал, как кровь постукивает в висках и сердце все ощутимей тяжелеет.
— Значит, вы хотите помочь житейским советом?
— Сведениями, которыми располагаю…
Русевич невольно усмехнулся.
— Кто же вам эти сведения дает?
— Это мое личное дело. Но вам грозит опасность… Вот, что вы должны знать.
— Вам поручили предупредить меня об опасности? Кто?
— Моя совесть.
— Она не могла этого сделать, — сказал Николай.
— Почему?
— Да потому, что у вас ее не было и нет.
Человек отступил на два шага и тяжело задышал:
— Вы еще пожалеете о своем упрямстве! Смотрите, вам несдобровать…
