Девушки из Шанхая

уверенности, что для его компании это выгодная сделка.

Вместо ответа он машет тем, кто стоит за нами:

— Следующий!

— Мы можем сесть на другой корабль?

Он ударяет по разделяющей нас решетке и кричит:

— Дура! — Кажется, сегодня я вызываю у всех именно такие эмоции. — Нет билетов! Все проданы! Следующий! Следующий!

Я вижу в нем то же раздражение и истеричность, что и в домовладелице З. Ч. Мэй касается его руки. Прикосновения между представителями разных полов, тем более между посторонними людьми, не приняты. Ошеломленный, он замолкает. Или, может быть, его просто успокоил медоточивый тон, которым к нему обратилась красивая девушка.

— Я же вижу, вы можете нам помочь.

Она наклоняет голову и слегка улыбается. Отчаяние на ее лице сменяется безмятежностью. Это оказывает мгновенный эффект.

— Дайте взглянуть на ваши билеты, — говорит клерк. Он напряженно изучает их, заглядывает в свои гроссбухи, заполняет какой-то бланк и отдает его Мэй вместе с билетами. — Если вы доберетесь до Гонконга, зайдите там в наш офис и отдайте им это. Вам обменяют ваши билеты на спальные места до Сан-Франциско. — После долгой паузы он повторяет: — Если доберетесь до Гонконга.

Мы благодарим его, но он ничем не помог. Мы не хотим в Сан-Франциско. Нам нужно попасть на юг, чтобы скрыться от Зеленой банды.

Потерпев крах, мы возвращаемся домой. Уличный шум, выхлопные газы и тяжелый запах духов еще никогда не производили такого гнетущего воздействия. Неуемная тяга к деньгам, вопиющая откровенность преступной деятельности и всеобщий упадок духа никогда раньше не казались столь удручающими.

Вернувшись, мы застаем маму сидящей на крыльце, там, где когда-то наши слуги с гордостью поедали свои обеды.

— Они возвращались? — спрашиваю я. Мне нет нужды уточнять, о ком идет речь. Единственные, кого мы боимся по-настоящему, — ублюдки из Зеленой банды. Мама кивает. Мы с Мэй молчим. Следующие ее слова заставляют меня поежиться от ужаса.

— Ваш отец так и не приходил.

Мы садимся рядом с мамой. Мы ждем, оглядывая улицу в надежде, что увидим, как папа заворачивает за угол. Но он не приходит. Вместе с наступлением темноты усиливается бомбежка. По небу, освещенному отблесками бушующих в Чапэе пожаров, ползают лучи прожекторов. Что бы ни произошло, иностранные территории — Международный сеттльмент и Французская концессия — будут в безопасности.

— Он ничего не говорил о том, куда собирается пойти после похорон? — спрашивает Мэй тоненьким, как у маленькой девочки, голосом. Мама качает головой:

— Может быть, ищет работу. Может быть, играет. Может быть, он с женщиной.

Мне в голову приходят другие версии, и, переглянувшись над маминой головой с Мэй, я понимаю, что она думает о том же. Он бросил нас, оставив своей жене и дочерям разбираться с последствиями? Зеленая банда убила его раньше назначенного срока, чтобы припугнуть нас?

Около двух часов ночи мама решительно хлопает себя по коленям:

— Надо поспать. Если ваш отец не вернется… — Она осекается и делает глубокий вдох. — Если он не вернется, мы все равно будем действовать по моему плану. Его семья примет нас. Теперь мы принадлежим им.

— Но как туда добраться? Мы не смогли обменять билеты.

Отчаяние искажает мамино лицо, но она торопливо выдвигает новое предложение:

— Можно отправиться к реке Усунцзян. До нее всего несколько километров. Я смогу дойти пешком, если потребуется. Там есть причал компании «Стандард ойл». Может быть, с вашими брачными документами нам удастся получить место на каком-нибудь их судне, идущем в какой-нибудь другой город, а уже оттуда мы могли бы двинуться на юг.

— Вряд ли, — возражаю я. — С чего вдруг нефтяной компании помогать нам?

Мама выдвигает такую идею:

— Мы могли бы попробовать сесть на корабль, идущий по Янцзы…

— А обезьяны? — спрашивает Мэй. — На реке их полно. Даже ло фань покидают внутренние районы и едут сюда.

— Можно попробовать добраться до Тяньцзиня и сесть там на корабль, — предлагает мама и поднимает руку, чтобы опередить наши возражения. — Знаю, обезьяны уже там. Мы могли бы отправиться на восток, но сколько продержатся те места?

Она задумывается. Мне кажется, что я вижу, как работает ее мозг, перебирая и оценивая разные способы покинуть Шанхай. Наконец она подается вперед и говорит тихо, но уверенно:

— Давайте двинемся на юго-восток к Великому каналу. Добравшись до канала, мы сможем нанять лодку, сампан — что угодно — и отправиться в Ханчжоу. Там наймем рыбацкую лодку, которая отвезет нас в Гонконг или в Кантон. — Она смотрит на нас с Мэй. — Согласны?

У меня кружится голова. Я не понимаю, что делать.

— Спасибо, мама, — шепчет Мэй. — Спасибо, что ты так о нас заботишься.

Мы идем в дом. Сквозь окна льется лунный свет. Когда мы желаем друг другу доброй ночи, мамин голос дрожит, но она уходит в свою комнату и захлопывает дверь.

Мэй смотрит на меня в темноте:

— Что же нам делать?

Более правильным было бы спросить — что с нами будет? Но я молчу. Я ее цзецзе и должна скрывать свой страх.

На следующее утро мы торопливо пакуем то, что считаем необходимым: гигиенические принадлежности, три фунта риса на каждую, котелок и столовые приборы, простыни, платья и обувь. В последний момент мама зовет меня в свою комнату. Она вытаскивает из шкафа какие-то бумаги, среди них — наша инструкция и брачные свидетельства, и заворачивает их в кусок шелка. Наши фотоальбомы сложены в стопку. Нести их слишком тяжело, и я думаю, что мама собирается взять на память несколько фотографий. Но она вынимает один из снимков, за ним обнаруживается сложенная купюра. Она повторяет эту процедуру несколько раз, пока не собралась небольшая пачка. Она кладет деньги в карман и просит меня помочь отодвинуть от стены шкаф. На стене висит небольшая сумочка.

— Это все, что осталось от моего приданого.

— Как ты могла скрывать это? — возмущаюсь я. — Почему ты не откупилась от Зеленой банды?

— Этого бы не хватило.

— Но это могло помочь.

— Моя мать говорила: «Всегда имей что-нибудь при себе», — объясняет мама. — Я знала, что однажды мне могут понадобиться деньги. Этот день настал.

Она выходит из комнаты. Я медлю, глядя на фотографии: Мэй в детстве, мы с ней, нарядно одетые, фотография родительской свадьбы. Счастливые, глупые воспоминания. Перед глазами все плывет, и я пытаюсь сдержать слезы. Я беру пару снимков, кладу их в сумку и спускаюсь по лестнице. Мама и Мэй ждут меня на крыльце.

— Перл, найди нам повозку, — командует мама.

Она моя мать, у меня нет выбора, и я повинуюсь ей — женщине с перебинтованными ногами, которая раньше разрабатывала планы только при игре в маджонг.

На углу улицы я высматриваю сильного возчика, чья повозка выглядела бы достаточно прочной. Те, кто управляют повозками, считаются ниже рикш и лишь немного выше золотарей. Они принадлежат к тому же классу, что и кули, и настолько бедны, что согласятся на что угодно за небольшую плату или за пару плошек риса. После нескольких неудачных попыток я нахожу возчика — он так худ, что живот его кажется приклеенным к спине, но готов к серьезным переговорам.

— Сейчас опасно покидать Шанхай, — благоразумно замечает он. — Мне не хочется, чтобы меня