«...Прапорщика Щеголева произвести в подпоручики, поручики и штабс-капитаны!» —оглушительно прозвучал голос протодьякона.
По толпе прокатился сдержанный гул. Протодьякон замолчал. Сакен, стоявший рядом с протодьяконом, подошел к Щеголеву. Вместе с ним подскочили адъютанты, быстро отстегнули эполеты прапорщика.
Из поданной Богдановичем коробки Сакен достал штабс-капитанские эполеты; адъютанты мгновенно прикрепили их к плечам бывшего прапорщика.
Сакен отошел и подал знак.
«Наградить георгиевским кресто-о-ом!..»
Сакен снова подошел к Щеголеву, взял у Богдановича беленький георгиевский крестик, собственноручно прикрепил его к мундиру штабс-капитана и опять отошел в сторону.
«...и золото-ою саблею!» — продолжал протодьякон.
Сакен взял из рук генерала Анненкова золотую саблю, вынул из ножен — будто молнию вытащил, — приложился к ней губами и на вытянутых руках поднес ее Щеголеву. Тот опустился на одно колено и тоже приложился губами к сверкающей стали. Потом встал на ноги и замер. Сакен вложил саблю в ножны и надел на Щеголева.
«Литографированный портрет штабс-капитана Щеголева-а-а, — снова загудел голос протодьякона, — разослать по всем казенным учебным заведениям. Имя его начертать золотыми буквами на мраморной доске в Дворянском полку, где он воспитывался».
Слова в ушах Щеголева сливались в сплошное гуденье, голова кружилась, сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит. Только огромным усилием воли ему удавалось заставить себя стоять в положении «смирно».
Вскоре после этого на батарею к Щеголеву зашли поручик Волошинов, Деминитру и Скоробогатый.
— Читайте, Александр Петрович! — крикнул еще издали Скоробогатый, протягивая Щеголеву листок. — Купил только сейчас. Рвут у газетчиков прямо из рук.
Щеголев схватил листок. На нем было напечатано:
Начались воспоминания, от которых незаметно перешли к планам на будущее.
— Я, дорогой Александр Петрович, решил ехать в Крым, — рассказывал Скоробогатый. — Там теперь будет жарко, ведь союзники высадили под Евпаторией громадную армию и готовятся завоевать Крым...
— Это еще бабушка надвое сказала! — сквозь зубы пробурчал Деминитру.
— ...Так вот мы с другом записались в один из полков армии князя Меншикова.
— Ну, а вы куда? — обратился Щеголев к Деминитру.
— Я — в кавалерию!
— Ну, бог вам в помощь. Я тоже вот думаю проситься в Севастополь. Уверен, что теперь тут делать будет нечего.
— Вот, батюшка Александр Петрович, — сказал Ахлупин, когда Деминитру и Скоробогатый ушли, — все мы награждены... — Старик осторожно потрогал Георгий, висевший на чистой белой рубахе. — А кое-кто и обойден царской милостью.
— Это кто же? — удивился штабс-капитан.
— А Ивашку помнишь? Арестанта, что с артелью помогал нам батарею строить? Вы еще обещали, что, если будут хорошо работать, так выхлопочете им послабленье.
— Очень хорошо помню! Я сам подавал генералу рапорт об их отличной работе. Что же с ним?
Ахлупин помрачнел.
— Видел его я сегодня... Этапом шел... Послабленья-то ему не дали...
— Что ты говоришь! — воскликнули оба офицера. — Куда же их гнали?
— В Сибирь... Сам сказывал мне... Ему еще дело пришили, будто он бежать собрался, когда неприятель на нас напал...
— Как бежать? Да что ты говоришь! — закричал Щеголев, вскакивая на ноги. — Быть этого не может! Ведь они же все ко мне прибежали! Если бы они сарай от пожара в тот момент не отстояли, мы бы взлетели на воздух! Что-то надо предпринять! — обратился он к Волошинову.
— Прежде всего успокойтесь, — сказал Волошинов, — а то на вас лица нет. Пойдем, пройдемся немного.
Офицеры пошли по Канатной улице.
— Что же вы думаете предпринять, если не были уважены ходатайства тогда, когда мы все награждались?
— Я напишу государю!.. Добьюсь правды!
— Полноте, — сморщился поручик. — Пора вам стать взрослым человеком и понять, что правду надо искать не у царя. Неужели вы не понимаете, что все ваши хлопоты совершенно впустую? Если царь мог поцеловать Рылеева, а потом отправить его на виселицу, то уж он не помилует крепостного, поднявшего руку на своего барина...
— У нас крепостных не считают людьми...
— А вы только сейчас об этом узнали? — чуть насмешливо спросил Волошинов.
— Не сейчас, конечно. Но мне не приходилось так близко сталкиваться с подобной вопиющей несправедливостью.
— Не нами началось, — вздохнул Волошинов, — не нами и кончится.
Наступила длительная пауза.
— Скажите-ка лучше, — первым нарушил ее поручик, — почему вы считаете, что здесь нечего будет делать?
— Союзники под Севастополем сломают себе зубы. Если с моей батареей не смогли справиться в
