Гавриловны Жадовой.
— Лидка!
— Надька!
— Ой, какая у тебя шубка миленькая! — Заплывшие глаза Жадовой поблескивали восхищенно. — Удачная цигейка.
Лидия Ивановна приосанилась, но сказала почти равнодушно:
— Нет, натуральный мех.
Взгляд Жадовой вспыхнул откровенной завистью:
— Да, да, конечно. Я не сразу вспомнила, что ты замужем и, говорят, за денежным тузом.
— Я приехала сюда одна.
Жадова, сообразив, что допустила бестактность, попробовала замять неловкость шуткой:
— Ты, Лида, в школу, что ли, снова поступать с таким портфельчиком?
Но Лидия Ивановна, холодно глядя на Жадову, с видимым усилием, точно портфель был набит кирпичами, приподняла его и сказала:
— В этом портфельчике, Надя, все мое будущее. — И добавила загадочно: — А может быть, и твое. Ты ведь, кажется, заместитель начальника станции?
— Уже начальник. — Теперь Жадова не скрывала гордости.
— Тогда мы дружим с тобой, Надежда! Моя Надежда!..
Спустя полчаса, в уютном домике Жадовой подруги шептались о баснословных барышах, какие можно огрести, если весь поваленный людьми Чумакова строевой лес переправить в Среднюю Азию…
— Только вот как его заполучить, строевой-то, — озабоченно прикидывала Лидия Ивановна. — Начальство Чумакова может разрешить продажу только тонкомера да разных древесных отходов.
— Надо искать способы. — Жадова выразительно прищелкнула пальцами. — Сухая ложка, как говорится, рот дерет…
Лидия Ивановна только и ожидала такого намека.
— Ты считаешь, Надя, что Чумаков… — с напускным испугом начала Лидия Ивановна, но тут же заспорила с собой: — А что? Чумаков тоже человек. А человек, известно, ищет где и что лучше… Время дураков бессребреников прошло. В цене комфорт. А даже за маленький комфорт надо платить большие деньги…
Лидия Ивановна говорила и не слышала свои слова. В эти решающие мгновения она видела и слышала своего Рахманкула…
А ее полузабытая школьная знакомая, которая, оказывается, так кстати имеет доступ к бесценным вагонам, казалось, давно ожидала Лидию и этого разговора, подхватила на лету ее мысли.
— Конечно, если ты, Лида, станешь в разных сферах добиваться нарядов и разрешений на лес да вагоны, так до своей старости, может, и добьешься. А если ты, так сказать, подмажешь телегу, так она и скрипеть не будет и пойдет куда надо. И не ты станешь искать наряды и разрешения — они тебя найдут сами.
На этих словах Надежда Гавриловна приостановилась и спросила озабоченно:
— А есть ли чем телегу-то, в смысле, подмазать? Или у тебя одни только полномочия да заклинания про дружбу народов?
— Есть. Есть и полномочия, и чем подмазать телегу есть…
Она замолчала. Думала о том, что предусмотрительно поступила в колхозах, которые она представляла в этом поселочке, поставив им условие, что за каждый закупленный кубометр леса они будут выплачивать ей по десять рублей комиссионных. Хватит, чтобы подмазать и телегу, и вагоны. И себе останется, как говорится, на хлеб с маслом да на чай с сахаром…
Но говорить об этом даже с доброжелательной и щедрой на советы Жадовой все-таки не стоит. Она компаньонка, да в таком деле поостеречься нелишне.
И Лидия Ивановна постаралась увести разговор от опасной темы. И со вздохом призналась:
— Права ты, Надежда… Не подмажешь, не поедешь… И платить надо за комфорт, — и, передавая инициативу разговора Жадовой, сказала: — А боязно к Чумакову с таким делом. Больно он важный и правильный… Может и в милицию сдать!..
Жадова суетливо затопталась по комнате, крыльями взмахивали полы ее халата.
— Да, Чумаков крепкий орешек. Верно: и важный, и правильный. К нему с таким делом не подступишься. Язык проглотишь со страху. — Она метнулась к окну, выглянула во двор и, словно бы рассмотрев там кого-то, возбужденно хлопнула себя по лбу:
— А знаешь, Лида, можно не подступаться к Чумакову, если уж такой мандраж перед ним. Есть у меня, понимаешь, на примете один здешний парень — Юрий Селянин. Работает в отделе снабжения в хозяйстве Чумакова. И вообще, говорят, Федор Иннокентьевич очень ценит его. Приглашу-ка Селянина на пельмени…
— Ой, Надька, век тебе не забуду такую услугу…
А увидела Юрия Селянина и чуть не позабыла про все дела. Бывают же такие казусы в бабьей жизни. Кажется, ничем этот Юрий не взял — ни ростом, ни статью, ни красотою лица. А как вошел, как взглянула на него Лидия Ивановна, так будто жаркой волной окатило ее.
Не отводила от него заблестевших глаз и вдруг, чего уж давно не случалось с нею, покраснела, поймала в себе желание оплести руками шею этого парня, притиснуть его к себе, обжечь поцелуями еще мальчишеское лицо. Пусть будет что будет. Пусть судят и пересуживают здешние кумушки занятную новость про то, как не первой молодости баба совратила и закружила желторотого юнца… Надька-то Жадова с какой ухмылочкой поглядывает. Почуяла, стерва! Бабы на такие тайны ох как догадливы…
Будь прокляты эти придуманные во зло нормальным людям бесконечные «нельзя». Открыться в любви приглянувшемуся парню — нельзя. Делать деньги, как делал их Рахманкул, — нельзя. Жить на эти деньги в полное удовольствие, жить так, чтобы все лопались от зависти, — опять нельзя. ОБХСС не дремлет…
Лидия Ивановна неприязненно покосилась на Жадову, потом на Селянина, удивленно взиравшего, с чего бы такая гордая и красивая баба то краснеет, то бледнеет, — и сказала ласково:
— Будьте нашим гостем.
Юрий охотно ел пельмени, еще охотнее прихлебывал из рюмочки коньячок и беседу вел самую интеллигентную: об изъянах и достоинствах наших и зарубежных вокально-инструментальных ансамблей, фигурном катании, киноактере Михаиле Боярском…
А в душе недоумевал: с чего вдруг затащили к себе в дом эти малознакомые ему старухи, уставили стол коньяком, дорогими закусками, кормят, поят, слушают будто мудреца, и смотрят такими глазищами, что аж озноб продирает.
Лидия Ивановна, всегда уверенная в своей красоте и неотразимости, чувствовала себя отвергнутой: милый, но неказистый Селянин не обращал на нее никакого внимания.
Лидия Ивановна пожирала глазами этого птенчика и мысленно клялась: когда осуществятся ее планы и у нее будет много денег, она непременно купит, что бы это ни стоило, эти руки, эти глаза, эти губы. Только ради этого и стоит затевать то, что задумала она…
Наконец Жадова согнала со своего лица блаженную улыбку, с какою слушала излияния Селянина, и сказала озабоченно:
— Юрий, значит, такое дело. Гостья наша, Лида, значит, сюда не на побывку приехала, а по государственной надобности. И нужна ей наша помощь.
Юрий положил вилку, отодвинул рюмку:
— Какой же я в государственных делах помощник? Я человек маленький.
— Не такой и маленький, если разобраться, — назидательно начала Жадова. — Снабженец! — Она вскинула к потолку пухлую руку. — К тому же запросто вхож к одному влиятельному человеку.
— К Федору Иннокентьевичу, что ли? — Юрий приосанился. — Верно, у нас с товарищем Чумаковым все нормально, все по уму. А чего требуется? Какая помощь государству? Экскаватор, может? Или кран? Мне запросто замолвить словечко.
— Ты лучше, Юрий, замолви, чтоб принял Чумаков нашу Лидию Ивановну. Да поласковее. Лес ей, понимаешь, нужен, который валите на просеках. Не абы какой, а деловая древесина.
