захлопнул за собой дверь.
— Пересрался? — спросил он, внимательно изучая в трепещущем свете пламени зажигалки лицо Клауса. — Здоровенная, да?
Клаус не ответил. Он немилосердно корил себя, что связался с этими придурками. Но Демон сказал: всех кошек надо кончить в Петуховке. Семь штук, одна в одну. Это — важно. Иначе никакое братство люциферитов Клаусу не светит. А светит петелька на шею. 'Пусть она здесь и останется, — усмехнулся Демон, подёргав проволоку, что готовил Клаус для «заказанной» Мурки. — Как напоминание, что ты — мой должник. Во времени не ограничиваю. Главное, чтобы ритуал был соблюдён. А поймают…' Он многозначительно посмотрел Клаусу прямо в глаза. Молча, щерясь широким тонкогубым ртом с дырой на месте одного из верхних резцов. Клауса продрала дрожь. Он совершенно чётко понял, что попадаться нельзя ни в коем случае.
— Где она? — спросил Клаус. — Кис-кис, эй, топай сюда! Гляди, у дяди Клауса валерьяночка для тебя! Кис-кис-кис! А вдруг её нету? — забеспокоился он. — Может, она гулять ушла?
Опровергая его слова, откуда-то из-за дальних столов показалась кошка. Видимо, запах валерьянки раздразнил её чуткие ноздри даже на таком солидном расстоянии. Чем меньшая дистанция их разделяла, тем быстрее двигался зверек. Последние метры до душистой лужицы, растёкшейся на полу, кошка преодолела тяжёлой рысцой. Короткий, кривой на кончике — не иначе, сломанный и неправильно сросшийся — хвост торчал трубой. Она действительно была очень толста, короткая гладкая шерсть лоснилась. Сытая жизнь при кухне шла ей впрок.
Кошка противно мяукнула и начала лизать пол, ничуть не смущаясь присутствия мальчишек.
— Короче, чуваки, — сказал Серый задумчиво. — Облом. Она же, как налижется, сдуреет. Нам её не взять тогда, железно. Да и вообще, как мы её прибивать будем? Исцарапает же в кровь. Надо чё-то типа мешка.
— Я могу курточку отдать, — с готовностью предложил Лёха.
— Новую-то? — пронзил его недовольным взглядом Серый. — Да ты офигенно крут, брателло! Ты ещё трусы свои отдай.
Лёха поскучнел. Серый не унимался:
— Клаус, ты чё молчишь? Ты об этом не подумал, что ли? Или мы её сначала кокнем? А чем, гвоздодёром?
— Отставить кокать! — с ноткой превосходства сказал Клаус. — Я в валерьянку снотворное добавил. Щас отрубится.
Кошка, досуха вылизав пол, принялась тереться об него мордой, смешно буксуя задними лапами, выгибаясь и перекатываясь через спину. Не прошло и минуты, как её движения сделались замедленными, неуверенными. Наконец она замерла, лёжа на боку, только передние лапы с растопыренными когтями чуть подрагивали.
Клаус тронул её ногой. Кошка не отреагировала. Тогда он взял её за хвост и поднял высоко в воздух, демонстрируя братьям. Затем почти бережно уложил в сумку.
— Где пришлёпаем? — спросил он. — В учительской?
— Не, лучше на географии. Во, Георгин порадуется! — сказал Лёха. — Брателло, прикинь, на географии клёво будет?
— Базара нет! — сказал Серый, злорадно ухмыляясь.
Школа сделалась уже совсем тёмной, и идти по ней было жутковато. Спотыкаясь, подбадривая друг друга матерками и насмешками, они поднялись на третий этаж. В самой глубине рекреации, возле огороженной решёткой железной лестницы, ведущей на чердак, располагался кабинет географии. Тут, в тупике без окон, темень стояла запредельная, такая, что казалось, её можно черпать горстями. От чердачного люка припахивало пылью и голубиным жильём. Лестница, ведущая из тупика вниз, была заперта хлипкой двустворчатой дверью с висячим замком. Пожарная безопасность нарушалась прямо-таки вопиюще, зато уборщице не приходилось мыть дополнительные лестничные марши.
— Мрак — могильный, — попытался разрядить обстановку Клаус, но вышло только хуже.
— Ты думай, чё говоришь! — озлобленно набросился на него Серый.
Огонёк зажигалки, который он из экономии убавил до минимума, ругая себя за то, что не догадался прихватить фонарик, только усугублял положение. В зарешеченном углу метались тени и, кажется, что-то копошилось. Лёха вдруг запаниковал, отбежал к широкому центральному окну, из которого сочился кое- какой свет от луны и фонаря в школьном дворе, и звенящим голосом сказал, что всё, останется тут. А если его попытаются от окна оттащить, он так заорёт, что мало никому не покажется. Он вцепился в батарею парового отопления как клещ и смотрел на товарищей огромными, блестящими от слёз глазами. Его было не узнать.
— Ладно, брателло, будешь на шухере стоять, — решил Серый. Он как-то неожиданно сделался на этот момент главным. Наверное, потому что владел зажигалкой. Да и собой он владел лучше остальных. Впрочем, Клаус не возражал. Он сам еле сдерживался, чтобы не броситься прочь, визжа во всё горло.
Ключ, которым отпирали запасной выход, подошёл и к кабинету. Серый, едва войдя, тут же проскользнул к окнам и опустил жалюзи — класс географии был специально оборудован для просмотра учебных фильмов.
Клаус принялся разгружать сумку. Первой появилась кошка — всё такая же неподвижная, расслабленная — словно тряпичная. Когти у неё уже втянулись. Клаус для чего-то взвесил её на руках и положил на первую парту. Потом достал четыре чёрные витые свечи, вставил в баночки из-под майонеза, разместил по углам учительского стола и зажёг. Затем на столе появились потрёпанная общая тетрадь, пластиковая бутылка с водой, кучка ржавых — среди них даже было несколько погнутых — гвоздей. Молоток, рулон изоляционной ленты на матерчатой основе, неширокая малярная кисть и ярко-белый комок не то ваты, не то синтепона. Клаус задвинул сумку ногой под стол и стал обматывать кошачьи лапы ватой, а поверх ваты — изолентой.
— Зачем это? — не понял Серый. — Для крепкости?
— Ты не тупи, — сказал Клаус, продолжая работу. — При чем тут крепкость? Чтобы в кровище не измазаться.
— Клёво придумал! — восхитился Серый. — А мне щас чё делать?
— Не базарить, понял? — К Клаусу вернулось ощущение собственной значимости. Он процедил: — Смотри и учись. Потом подержишь её, пока я буду приколачивать.
Серый подошёл к классной доске, постучал по ней костяшками пальцев.
— Фиг ты тут чё приколотишь, — засомневался он. — Доска-то из текстолита, а гвозди у тебя говённые. Сказал бы мне, я бы хороших взял. И то — фиг знает, войдут или нет. Дрелью бы надо сперва…
— У меня войдут, — уверенно сказал Клаус. Он закончил с кошкой, обмотав напоследок лентой морду, достал из внутреннего кармана курточки крошечный бумажный пакетик, осторожно развернул и поднес к носу.
— Ты чего? — опасливо спросил Серый.
Клаус зажал одну ноздрю пальцем и громко втянул воздух свободной. Постоял, опустив руки и тряся головой, облизнул бумажку, смял и запихал в карман.
— Ничего. Без дури нельзя, понял? — сказал он и с бульканьем отхлебнул из бутылки. Вода побежала у него по подбородку. — Иди сюда, хватай кошака. Прижмёшь брюхом к доске. Ну, шевелись, чё тормозишь?
Серый подошёл, двумя пальцами потрогал кошку и сказал:
— Блин, Клаус, ты не ругайся только. Я, короче, чё-то не могу. Прикинь, мне чё-то страхово так… Вообще шило! Лом
Клаус со стуком поставил бутылку на стол, повернулся к нему и ожесточёно прошипел:
— Ты, тупой! Как я без тебя гвозди забивать буду — одной рукой что ли? Давай хватай и держи! Если ссышь, глаза закрой. Баклан, твою мать! Ур-род!…
Серый вдруг почувствовал себя совсем крошечным — может, пятилетним, а может, и того меньше. Он, обмирая, поднял тёплое мягкое тельце, двинулся обратно к доске, держа его на вытянутых руках и
