Наверху нас ждало страшное разочарование. Сначала мы попали в довольно просторный тамбур и уж совсем, было, обрадовались окончанию подземных странствий, однако… Дверь, отделяющая тамбур от солнечного света, оказалась заперта снаружи. Лица с надеждой обратились к Годову, но тот медленно помотал головой:
— Там кроме запора. Висячий замок. Мне его. Не открыть.
— Вот чучело! — укоризненно прогудел дядя Миша. — Раньше-то не мог сообразить, что так получится?
Годов молчал.
— Ладно, придётся ломать. Ох, бедное моё плечо… — Дядя Миша показал жестами, что нужно освободить ему место для разбега, и добавил: — Stand aside!
Американцы начали шевелиться, с сомнением поглядывая то на дверь, то на Конька-Горбунка. Дверь хоть не была стальной и герметично запираемой, как та, что стояла между тамбуром и лестницей, но выглядела внушительно. Выбить её плечом мог разве что терминатор.
Отец следил за приготовлениями с нескрываемой иронией, а когда Конёк-Горбунок принял позу низкого старта, хлопнул его по согнутой спине.
— Попридержи геройство, Миша. Я выйду другим путём и открою снаружи.
— Вы тоже здесь работали? — спросила Сильвия. Надежда на то, что Коньку-Горбунку не придётся рисковать целостью своих костей, её определённо обрадовала.
— Вроде того, — ответил отец. — Паша, пойдём. Поможешь мне.
Мы спустились на три пролёта вниз и остановились.
— Полезешь насквозь? — спросил я.
— А что делать. Придётся. А то ведь этот придурок в самом деле начнёт таран изображать. Шуму наделает. Сам поломается.
— Бать, за что ты его недолюбливаешь?
— Мишку-то? — отец усмехнулся. — Да был у нас случай один. Из-за женщины. Она, выражаясь изящно, ко мне благоволила, но и Мишку про запас держала. Потом у меня начались неприятности. Сперва с Опричной Когортой, потом с Сулейманом. Сам понимаешь, стало не до амуров. Ну а когда всё наладилось, Мишка её уже того… Приголубил. Не сказать, что я сильно горевал, однако осадочек остался. Такие дела. — Отец повернулся к стене и положил на неё ладони. — Взгляни-ка, за нами никто не увязался?
Я взбежал на несколько ступенек вверх и наткнулся на Жерара. Уши у него были на-сторожены, да и вообще и вся поза выражала острейшее внимание.
— Стерегу вот, — ворчливо сказал он. — Пока вы там лясы точите.
— Молоток, — похвалил я.
— Безусловно. Двигай обратно. Родитель-то уже, поди, разделся. Пусть ныряет в земные недра без опаски. В случае чего подам голос.
Я запрыгал по ступенькам назад, ломая голову, как отец собирается объяснять вы-пущенным наружу детям подземелий свою наготу. Заявит, что пробирался через узкий лаз, где в одежде не пролезть? В том, что он сумеет открыть замок, сомнений у меня не было.
Он ничего не собирался объяснять. Он вошёл в бетон как был — в одежде и знаменитых шнурованных галошах. Да он даже пояс с оружием и боевыми гаджетами опричника не снял! Это был высший класс транспозиции, недоступный мне даже в мечтах. Я воочию увидел, как действует Великий Комбинатор. И, чёрт возьми, им был мой отец!
Яростно завидуя и тихо гордясь, я вернулся к Жерару. Увидев мои пустые руки, он быстро всё сообразил и присвистнул.
— Оказывается, Владимир Васильевич ещё круче, чем я предполагал. Тебя можно поздравить, чувачок. У тебя отличная генетика и блестящие перспективы. Уверен, в старости ты сможешь ходить сквозь стены, даже не вынимая вставную челюсть!
Никак не комментируя подколки маленького негодника, я на ходу подхватил его за шкирку и вернулся к нашей странной команде.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять снаружи загремел замок, потом раздался резкий щелчок лопнувшего металла, и дверь открылась. Отец скромно отступил в сторон-ку. В открывшемся проёме виднелись конструкции огромного цеха. Сквозь прямоугольные окна в крыше падали столбы света. В одном из них, как головастик в ручье, извивался человек, подвешенный за ноги к мостовому крану.
Не сразу, но я узнал его. Это был один из телохранителей Допа-Хайдарова.
Глава 22
Марк, Павел
Из-под высоченного потолка цеха свисал на железных тросах огромный крюк. На крюк была наброшена цепь. На цепи вниз головой висел сбежавший от расправы бодигард Хайдарова. Изо рта у него торчали концы кляпа — грязной замасленной тряпки. К связанным, опущенным вниз рукам была подвешена железная болванка. Бодигард мычал и раскачивался, но увидев появившуюся из подземелья миссис Вольф, затих.
— Вот, языка взял, — небрежно заметил капитан Иванов. — Надеюсь, будет разговорчивей, чем наш дорогой проводник. Да и информированней. Лицо уж больно знакомое. Взгляни-ка, Дарья, не он ли у твоего супружника старшим телохранителем числился?
— Он самый, — сказала миссис Вольф. Подошла к пленнику, несильно ткнула его стволом дробовика в область паха и спросила: — Потолкуем, Семёныч?
Понимая, что разговор будет не из тех, которые описываются в детских книжках, Марк отошёл в сторонку. Чувствовал он себя крайне неуютно. Пожалуй, хуже, чем в стылых катакомбах бомбоубежищ. Цех его подавлял своей абсолютной чужеродностью. Это был настоящий храм физического труда. Фишеру попросту не было в нём места — как Декстеру в мечети или Тузику «нудиста» в синагоге.
Ещё в детстве Марк пришёл к выводу, что руки у него растут, по грубому, но меткому русскому выражению, из задницы. Глубокому осознанию этого скорбного факта по-могли уроки труда в российской школе. На них маленький Марк раз за разом получал раны и ссадины, марал и рвал одежду. А напоследок, почти накануне отъезда в США, лихо отпилил вместо доски последнюю фалангу безымянного пальца левой руки. С тех пор любая мысль о том, чтобы приложить эти скверно сконструированные конечности к орудиям производства вызывала у него недомогание. Вплоть до мигреней и расстройства желудка.
Вот и сейчас у него начало ломить в затылке, а к горлу подступила лёгкая тошнота.
Цех разделяла на две части застеклённая перегородка. Одну половину занимали громоздкие агрегаты — кажется, компьютеризированные станки. Вторая, дальняя, была за-полнена рядами столов, напоминающих хирургические. Только оперировать на них должны были механических чудовищ. Каждый стол был оборудован множеством никелированных устройств. Зажимы, светильники и увеличительные стёкла на поворотных штангах. Разновеликие тисочки, дрели, точильные круги и бог весть что ещё. Марк был уверен, что полчаса работы за таким столом лишат его не только всех пальцев, но и головы.
Он ничуть не удивился бы, если жуткий капитан Иванов вместе с Дарьей Вольф бросили Семёныча на одну из сверкающих плоскостей и начали пытать, зажимая гениталии в тисках и высверливая дрелью зубы. Но те обошлись без крайностей. Вроде бы, даже без крови. Уже через несколько минут допроса они сняли пленника с крюка и усадили на ка-кой-то ящик. А затем и вовсе развязали. Вскоре возле дознавателей столпилась почти вся команда. Лишь Павел Дезире со своей раскормленной как боров собачонкой бродил поодаль. У Марка сложилось дурацкое впечатление, что «нудист» разговаривал с шавкой, как с человеком. И что она ему отвечала!
Наконец допрос закончился. Капитан Иванов похлопал Семёныча по плечу и сделал жест, как бы приглашающий телохранителя стать провожатым. Тот не стал противиться и, припадая на ногу, зашагал в сторону стеклянной перегородки.
— Фишер! — позвала Сильвия. — Идёмте. Этот человек отведёт нас на склад, где хранятся остальные насекомые.
