– Вы будете удаляться от двери, когда мы входим. Вы будете удаляться от двери, когда мы выходим. Вы не будете подходить к окнам. Так?
– Так. Мы поняли.
– Как вы себя чувствуете? – Этот вопрос он задал Джоанне.
– Тошнит. – Ее голос был абсолютно бесцветным, словно она отчаянно пыталась сохранить хоть какое- то самообладание, но это плохо удавалось. – Кажется, сейчас вырвет.
Колумбиец кивнул, словно именно этого ожидал.
– Escopolamina.
– Что? – Джоанна решилась нарушить правило, запрещающее задавать вопросы, но на этот раз без последствий.
– Уличный наркотик. Им пользуются, когда хотят украсть туристов. – Колумбиец недовольно вздохнул, словно был выше такого занятия, как похищение людей. – Мы опоздали. Она испугалась.
«Галина, – подумал Пол. – Он говорит о Галине».
– Она что-то подсыпала нам в кофе, – безучастно проговорила Джоанна.
Колумбиец пожал плечами:
– Завтра почувствуете себя лучше. Намного лучше. – Он повернулся и пошел к выходу. Но на пороге остановился, словно ждал, чтобы ему открыли дверь. Обернулся и выжидательно посмотрел на них.
Чего он хотел?
– Ах да, – пробормотал Пол, взял Джоанну за руку и отвел к противоположной стене.
– Хорошо, – одобрил колумбиец, словно обращался к детям, которые прибрались в комнате, как их учили.
Вышел и закрыл за собой дверь.
Большую часть времени они проводили одни со своими воспоминаниями. По очереди говорили о том, что им нравилось в Нью-Йорке. И, как ни странно, даже о том, что их раздражало. Толпы людей на праздники. Массы приезжих на День благодарения и Рождество, которые делали город чужим и заполняли все пространство от Таймс-сквер до Хьюстон-стрит. Пола всегда раздражала людская толкучка, но теперь он тепло вспоминал веселую давку на улицах. Всепроникающий запах неубранного мусора сейчас казался недостающим ароматом, по которому стоило скучать. А мешающие проходу строительные краны, перерытые улицы и приземистые фургоны «Консолидейтед Эдисон»[16] по всему городу, которые таксистам приходилось объезжать, вспоминались словно своеобразные аттракционы городских развлечений.
Все дело в широте кругозора. Теперь их кругозор оказался ограничен крысиной дырой в Колумбии.
Они вспоминали и разные места за городом. Мысленно вернулись во все свои отпуска.
Грубо срубленный домик в Йосемитском национальном парке, куда они отправились, когда еще просто встречались, но уже «положили друг на друга глаз». Мотель на побережье, окна которого выходили на самый белый в мире песок. До ужаса дорогой, но такой милый экстравагантный «Георг V» в Париже: в этот отель они вознеслись, как на небеса, в свой медовый месяц.
Попытались воспроизвести в памяти самые яркие застолья – разнообразие закусок, обилие порций, сладость десерта.
Вспомнили свое знакомство – как судьба свела двух усталых командированных у одного выхода в аэропорту. Рассуждали, каковы были их шансы вот так столкнуться, а затем влюбиться и вступить в брак.
Они делали все, чтобы скоротать время.
Говорили о прошлом, чтобы не думать о будущем. Во всем происходящем было что-то абсолютно нереальное. Какой абсурд! Неужели это правда? Их похитили? Сейчас кто-нибудь крикнет «Стоп!», и все прекратится. Это должно произойти, потому что иначе быть не может.
Поэтому лучше всего говорить о прошлом.
Кажется, на четвертый день плена – точнее сосчитать было трудно – Джоанна сказала:
– Как ты считаешь, почему нам приказали не подходить к окнам?
Пол постепенно скатывался к полному равнодушию и в ответ едва пожал плечами.
– Потому что мы в таком месте, где нас могут увидеть, – ответила на собственный вопрос жена. – Значит, мы все еще в Боготе.
– Отлично.
– И окна выходят прямо на улицу.
Пол боялся, что такие разговоры могут завести не туда, куда следует. Он заметил, какой у Джоанны вид, – вид «меня-так-просто-не-возьмешь». Такой решительный вид она имеет, когда намерена выступить против превосходящих сил противника, который не признает нормальных человеческих отношений. Такой вид был у нее, когда – хоть пожар, хоть потоп! – она во что бы то ни стало решила заиметь ребенка.
– На окнах всего лишь доски, – продолжала Джоанна. – Мы можем их оторвать.
– Чем?
– Не знаю. Руками.
– Не уверен, что мы должны это делать.
– Вот как? А что мы должны делать? Сидеть на заднице и ждать?
