— Не скажите, Никодим Эфиальтыч, — всплескивал ручками Сопако. — Нас с вами за пояс заткнет. Талант! Это я вам говорю, поверьте.
— Зачем пожаловать изволили? — выведывал Эфиальтыч.
— Изучаем постановку рекламного дела в братских промкооперациях.
— М-да… бывает. Очень интересно. Симпатичный гражданин Сергей Владимирович. Жениться бы ему.
Старики настолько увлеклись, что не заметили показавшегося в дверях Винокурова. Собкор с интересом слушал стариковские речи и затем вмешался:
— Пожалуй, вы правы, гражданин Златовратский. Меня грызет тоска одиночества. Мы еще поговорим на эту тему. А сейчас… примите в знак признательности… — Винокуров вручил старику сторублевку. — И пройдитесь до ближайшей будочки, уставленной бочками, где симпатичные люди дискутируют с пивной пеной у рта. Оревуар, Эфиальтыч.
Едва крохотный старичок покинул комнату, Сопако спросил быстро и страстно:
— У вас деньги? Откуда у вас деньги?
Сергей Владимирович укоризненно покачал головой:
— Ах, мой неразумный, наивный Пятница! Неужели вы подозреваете меня в краже? Меня, специального корреспондента вечерней газеты! Не верите? Взгляните на это удостоверение личности, вероломный друг. Вы уклонялись, не хотели свидетельствовать, что я не кто иной, как Сергей Владимирович Винокуров… И все же нашлась добрая душа. Смотрите и завидуйте — вот мой паспорт! Я бы, конечно, мог иметь фальшивый паспорт, но, к счастью, не доверяю фальшивкам. Они, понимаете ли, как правило, слишком хорошо сработаны, и в этом их порок. Опытный глаз без труда обнаружит «липу». Нет, я достоин настоящего паспорта. Пришлось, конечно, доказывать свою правоту. Короче говоря, финита ля комедия. Собирайтесь в дорогу. Мне не терпится нанести визит Кариму Саидову, председателю сельхозартели «Маяк». Но прежде, мой верный спутник жизни, пора нам выпить на брудершафт. Помните? Я говорил об этом в поезде. Мне не терпится получить отпущение грехов.
Глава IX. «Брудершафт»
Там, в Лунной долине, Фрэнк Стенли немного рисовался перед пожилыми, скромно одетыми джентельменами. Он отправлялся в «свободный полет», имея все же некоторые «творческие заготовки». Однако Фрэнк умолчал о них. Ему хотелось, во-первых, произвести эффект и, во-вторых, преподнести шефам сюрприз.
Однажды (это было ранней весной) «Викинг», по обыкновению, решил заглянуть в кабачок, который он не без юмора называл «Свободной Европой». В этом притоне коротали вечера и потихоньку спивались разные субъекты. Те, что навсегда порвали с родиной, продав свои душонки за тридцать сребреников. Фрэнк презирал этих субъектов. И все же он, преодолевая отвращение, поддерживал связи с этими выродками, поил их — он изучал жизнь во всех ее проявлениях.
Едва «Викинг» успел затормозить и выбраться из «Бьюика», как дверь «Свободной Европы» широко распахнулась, показался дюжий кабатчик, волочащий за ноги щуплого, орущего во все горло человека. Кабатчик не спеша привел щуплого в вертикальное положение, потом слегка пригнул и дал пониже спины такого пинка, что щуплый с воплем пролетел по воздуху футов на десять вперед, чуть не сбив с ног Стенли.
— Славный удар, — констатировал Фрэнк.
— Не платит, — коротко объяснил кабатчик. — Сует мне в руку какую-то паршивую книженцию, уверяя, будто бы она стоит много тысяч долларов… Вот дерьмо собачье, — кабатчик добродушно ухмыльнулся. — Пьет виски, как верблюд воду. До чертиков нализался.
Стенли взглянул на книжку, которую кабатчик вертел в руках. Надпись гласила: «Ремке. Очеркъ исторiи философiи 1907». Инстинкт подсказал ему: «Повозись. Может, и впрямь книженция эта представляет интерес».
— Знаете что? — объявил после минутного размышления «Викинг». — Этот тип мне, возможно, понадобится. Помогите уложить его в кар. После вашего пинка он еще не пришел в себя.
…На рассвете Фрэнк уже не мог сказать, что раскаивается в своем поступке. Он довольно потирал руки и, поглядывая на храпящего на диване пьяного владельца Ремке, беседовал с ним нежно и язвительно:
— Вы моральный труп, господин Шпун, вы алкоголик. За какие-то сто долларов вы продали целое богатство, сообщили адрес и пикантные подробности из жизни и деятельности некоего Сопако Льва Яковлевича, снабдили меня паролем к славному Мирославу Аркадьевичу Тихолюбову.
Щуплый застонал. Алкоголь будто свинцовой плитой придавил его к дивану. Шпун открыл опухшие глаза. В них таился испуг.
— Со мной что-то происходит, — прошептал он. — Как я попал сюда? Кто вы?
— Вы, должно быть, умираете, сэр, — коротко сообщил «Викинг». — Диагноз болезни прост: тоска и… алкоголизм. Пожалуй, пора вас в последний раз переместить. На лоно природы. Не люблю иметь дело с полицией. И вам хорошо. Будете лежать под деревом и любоваться, как вдали в голубом мареве врезается в хрустальное небо гранитный излом великих гор.
Пружины ветхого диванчика застонали, с верхней полочки, покачнувшись, клюнул вниз фарфоровый пастушок, больно ударив Льва Яковлевича по носу своей свирелью. Сопако покрылся липким холодным потом, в глазах плавали зеленовато-красные круги… Нет, это не круги. Это рыжие муравьи. Нет… Одного такого муравья Сопако раздавил. Это было на волжском берегу… Нет…
— Зачем же падать в обморок, мой славный искатель сокровищ? — послышался насмешливый голос Винокурова. — Обмороки — удел девиц, страдающих бледной немочью. А вы как-никак мужчина, мастер растраты, разведчик, или, вульгарно выражаясь, шпион одного иностранного государства.
Сопако в ужасе вытаращил блеклые глазки, безвольно закрыл их и прохрипел, чувствуя странную легкость внизу живота:
— Я не шпион. Я честный растратчик. Я хочу домой… к больной жене. У меня детки.
— Послушайте! — Винокуров уже сердился. — Детки наплевали на вас еще десять лет назад, жена привыкла к постоянным отлучкам мужа. И вообще, неужели вас так огорчила кончина вашего пятигорского заместителя по сексуальной части Шпуна? Все мы люди, все человеки, все смертны. И Эфиальтыч умрет, и вы, и даже я, возможно, умру. Все. Останется лишь эта дивная картина «Коварное потопление японцами броненосца «Петропавловск» и чудесное спасение его императорского высочества великого князя Кирилла Владимировича».
Винокуров указал пальцем на вправленную в резной багет литографию, украшавшую комнатушку Эфиальтыча.
«Бежать! Сейчас же бежать! — мелькнула в голове Сопако мысль. — Сообщить куда надо… Убить его?» — Лев Яковлевич, превозмогая слабость, поднялся с диванчика. Колени толстяка подрагивали. Винокуров внимательно посмотрел в лицо старика. В глазах Винокурова появился хорошо знакомый Сопако, пугающий его острый блеск.
— О! Я вижу вы человек вероломный, коварный, — улыбнулся Винокуров. — Друг открывает перед ним душу, а Пятница уже обдумывает, как бы поделиться кое с кем полученными сведениями. Придется, видимо, подыскать гувернера… Для присмотра.
Сергей Владимирович налил полстакана воды и протянул Сопако.
— Выпейте. Да не лязгайте о стакан зубами, это неприлично. А теперь слушайте. Прежде всего выбросьте из головы всякую чепуху. Бесполезно. Вы такой же агент, как и я. Кто помогал мсье Пьеру Коти покончить самоубийством? Кто сопутствует Сергею Владимировичу Винокурову? Кто, наконец, пренебрегая своими гражданскими обязанностями, осуществлял в Пятигорске идейное руководство интимной жизнью господ немецких офицеров? Кто, я спрашиваю?
