Сбежались матросы, пассажиры. Появился заспанный врач.
Обморок продолжался недолго. Глотнув докторских снадобий, Настенька вздохнула, открыла глаза.
— Остановите теплоход, — прошептала она.
Толпа колыхнулась, зашумела и тут же стихла.
На корме, возле водостока, в маленькой черной лужице тускло поблескивал миниатюрный браунинг.
Глава III. «Отдайте мне мое миросозерцание!»
В тихом подмосковном городке, на сонной, оставшейся от купеческого мира улочке с ветхими деревянными домишками, украшенными петушками и прочей затейливой резьбой, незаметно притулилась артель «Идеал».
За две недели до печального события, происшедшего на волжском теплоходе, ранним безоблачным майским утром артель «Идеал», специализирующаяся на изготовлении дамских сумочек, поясов и подвязок, облетела мрачная весть: Мирослава Аркадьевича обокрали!
В середине дня в артель явился и сам М.А.Тихолюбов. Вид его ужаснул сослуживцев. Седые волосы председателя артели стояли дыбом, глаза дико блуждали, лицо покрылось бесчисленными морщинами и невесть откуда взявшейся за ночь, длиннейшей грязновато-рыжей щетиной.
Тихолюбов вихляющей походкой добрел до своего кабинетика и рухнул в кресло.
Сотрудники, столпившись вокруг пострадавшего, пытались утешить Мирослава Аркадьевича. Вспоминали всяческие истории, связанные с квартирными кражами, выражали соболезнования и твердую уверенность в том, что преступники разыщутся, добродетель восторжествует, а порок будет наказан.
Маленький, круглый как шар технорук настолько близко к сердцу принял председательское горе, что не пожалел, святая святых, своей интимной жизни и рассказал, как двадцать лет тому назад некто Похотлюк увел его, технорука, жену и как эта трагическая история все же завершилась в конце концов, торжеством добродетели.
— Поверьте. Все истинная правда. Это говорю вам я, — заключил технорук.
— Это что, — начал было начальник цеха подвязок со странной фамилией Галифе. — Со мной был случай…
— Локк… Джон Локк! — проговорил вдруг Мирослав Аркадьевич с сатанинской усмешкой. — Зачем, зачем ты, о коварный мыслитель, объединившись в шайку с злокозненным Фридрихом Ницше, украл у меня счастье? Ведь у меня было два миллиона талантов!.. Ха-ха-ха!
Работники артели «Идеал» содрогнулись. Между тем Тихолюбов пришел в крайне возбужденное состояние. Быстро скинув пиджак, он задрапировался зеленым сукном с письменного стола и возгласил, блестя глазами:
— Я Аристотель… Я универсальная голова древности и по совместительству, на полставки, римский трибун!
В кабинете началась паника.
— Плебс, плебс! — трагически воскликнула универсальная голова. — Я дам хлеба и зрелищ, добьюсь перевыполнения плана по ассортименту! Разыщи мне только изменников Локка и Ницше!.. Все на форум — даешь кворум!! — завопил вдруг несчастный председатель, размахивая тяжелой чернильницей. — Два миллиона приветов!
Толпа соболезнующих, сопя и вскрикивая, ринулась из кабинета. В дверях образовалась пробка. Одним из первых вырвался на оперативный простор кругленький технорук. Последним отступил с боем хладнокровный начальник подвязочного цеха со странной фамилией.
Пока звонили в скорую помощь, философ и трибун пересчитывал трофеи. С торжествующим видом подобрал он десяток пуговиц, снял с дверной ручки обрывок брюк и плотоядно осмотрел потерянную кем-то вставную челюсть.
— Будете вы помнить Фермопилы! — загремел несчастный, барабаня кулаками в наглухо запертую дверь. — Хомо хомини люпус эст. Доколе вы, о члены ревизионной комиссии, будете злоупотреблять моим терпением?!
Когда два дюжих санитара открыли дверь председательского кабинета, им предстала дивная картинка античного мира. Жертва гнусных происков Локка и Ницше возлежала на диванчике и умащивала свое тощее волосатое тело гуммиарабиком. На универсальной голове красовался венок из образцов продукции подвязочного цеха. Бутылка чернил, видимо, представляла собой амфору с фалернским вином, а дымящаяся кучка пепла — все, что осталось от многочисленных приказов, — курящиеся благовония.
— А! Амикус Плято! — радостно приветствовал «Аристотель» врача. — Привет, старая куртизанка. Возврати мне два миллиона талантов.
Доктор с санитарами и не думали производить валютные операции. Быстро сломив сопротивление больного, они ловко взяли его под руки, и через пять минут «скорая помощь» уже мчалась по улице, увозя буйствующего председателя.
Каких только догадок и предположений не высказали работники «Идеала» по поводу болезни Тихолюбова. Многие и не предполагали у Мирослава Аркадьевича эрудиции, которую он проявил при столь трагических обстоятельствах. Выяснилось однако: бывший председатель учился в гимназии, собирал книги, особенно философские.
Сошлись на том, что Тихолюбов истощил нервную систему чтением Гегеля, Фихте и K°. Кроме того, Мирослав Аркадьевич — старый холостяк, а это, как известно, не проходит безнаказанно (мысль высказана женской половиной коллектива). Ограбление послужило толчком для развития болезни.
— Сколько разов говорила я сердешному, — резюмировала сторожиха тетя Маша. — Плюнь ты на Локова. Чего доброго, глядишь, тронешься. А он все на своем стоит: «В Локове, в мыслях его — смысл жизни моей. Там такая штука полезная! Я уже кое-что придумал!».
Ну, мыслю, не иначе, как сокращение штата порешил председатель затеять. Не доведет этот Локов до добра! Вот ведь и Веньямин Леонидыч — стираю я у него — тоже хвилосовствует. Прихожу намедни за бельем, а он и ляпни: «Мыслишь, бабуся, что в руках держишь?» — «Мыслю, — отвечаю, — исподнее твое». — «Нет, — говорит, — не сознаешь. Это вещь для нас, а в конечном итоге стопстанция, материя бесконечная и вечная». Старушка горестно вздохнула.
— Оно и верно — материя, трикотаж жиденький… Женился бы касатик. Начитался в книжках умных слов.
Мало-помалу жизнь в «Идеале» вошла в свою колею. У кормила правления артели встал бесстрашный Галифе. Сотрудники навестили Тихолюбова. Доктора произнесли заковыристое латинское слово и, печально кивая головами, советовали «не терять надежды».
Вскоре уголовному розыску удалось поймать грабителей. Воры успели продать лишь каракулевую шапку Мирослава Аркадьевича, его зимнее пальто да две-три случайно прихваченные ими книжки. Как объяснили рецидивисты, «один очкарик дал пятерку за какие-то «Мысли» в сером переплете, а узбек или таджик отвалил полсотни за растрепанную книгу с чудным названием: не то «Тот говорил», не то «Так заговорил». Учебник физики еще маханули. Вот и все, гражданин начальник».
Доктора привозили несчастного Тихолюбова в его квартиру, показывали вещи, стеллаж с книгами, на котором висел картонный плакатик, выполненный собственноручно Мирославом Аркадьевичем:
«Книги никому не выдаются, ибо приобретены аналогичным способом».
Тщетно. Умалишенный, впавший теперь в меланхолию глупо улыбался и повторял как попугай устоявшуюся в его поврежденном мозгу бессмысленную фразу:
