её участием. Хотя, наверное, её появление с рыжим сеттером на красной ковровой дорожке никого бы особо не удивило — странная женщина в незавидном амплуа. После того, как Лантэн воскресил её во второй раз в образе стареющей алкоголички, она уже трижды сыграла в сериалах мадам — хозяйку борделя.
А что делать, если коммунальные услуги дорожают такими темпами? Ей уже исполнилось пятьдесят, и классический женский выбор между лицом и фигурой был сделан в пользу лица, тем более, что так было дешевле — оно округлилось, подтяжки делать не надо. Жеви не раз и не два вспоминала мадам Гордецкую, старуху-преподавательницу из театральной студии, которая говорила юным хохотушкам-актрисам: «Начнёте играть матрон из борделя — задумаетесь о смерти».
Думать о смерти было легко и почти приятно, пока не умерла Кони... Жеви машинально поправила плед, которым накрыла собаку, чтобы ничего не было видно, сняла турку с конфорки и вышла на балкон в спальне. Закурила и задумалась, что делать дальше. Управляющий домом, мсье Кадер, был в отпуске, в горах, и трубку брать явно не станет. Можно было позвонить матери, но старуха со своими изрядно подсохшими по случаю восьмидесятилетия мозгами ничем помочь не сможет.
Жеви затушила сигарету в ванной, чтобы лишний раз не заходить на кухню, и вышла на лестницу. У соседа по площадке, Мишеля, несмотря на раннее утро, было шумно. После третьего звонка он приоткрыл дверь и просунул в щель свою симпатичную мордашку. Мишель был «двустволкой» и педантично делил недели на женские и мужские. Судя по радостному девичьему смеху в глубине квартире, сейчас у него был гетеросексуальный цикл, хотя полной уверенности в этом быть не могло — молодёжь за последние тридцать лет придумала массу новых способов драпировать собственные комплексы в поисках острых ощущений.
Мишель высказал соболезнования, но дверь, впрочем, шире не открыл. Он сказал, что есть специальные службы, которые забирают тела умерших животных и предложил подождать минуту, пока он в Интернете не найдёт нужный номер телефона.
Жевеньева отказалась, не хотелось ждать налестничной клетке и уж тем более лично передавать Кони каким-нибудь марокканцам в вонючих комбинезонах. Мишель с облегчением скрылся за дверью, а она, вздохнув, начала спускаться вниз, в холл. На полпути пришло разумное решение — для начала нужно выпить. После секундных колебаний — что ты делаешь, ведь ещё семь часов утра! — она вспомнила, что возле балкона в шкафу стоит чёрная бутылка её любимого «Реми Мартин», а значит, на кухню можно будет не заходить.
Вернувшись, Жеви выплеснула в цветы на балкончике воду из стакана, стоявшего на тумбочке у кровати, налила коньяк, выпила, добавила, выпила ещё и окончательно вышла из квартиры. Вариант был только один — обратиться к русским швейцарам.
Мирон встал, как обычно, в полшестого, умылся и пошёл разбираться со вчерашним мусором в холле. Порядки тут были суровые, и никого никогда не волновало, что поспал ты полтора часа и что сегодня праздник. Нагибаться было тяжело — ноги подкашивались, а в голове работал ДнепроГЭС — вчера с Зоряном отмечали Рождество. Французы, понятно дело, своё отгуляли в декабре, но настал и наш праздник.
Хотя Мирон был православным, а Зорян — католиком, он тоже отмечал Рождество с шестого на седьмое января. Выяснилось это на Новый год, под утро — французы уже угомонились, а украинская диаспора собралась в швейцарской. Ждали Алика, но он не пришёл. Тогда-то и всплыло, что Зорян не обычный католик, а униат, т. е. греко-католик, а у них праздники совпадают с православными.
Уже занимался первоянварский рассвет, Зорян в сумме дёрнул уже почти полкило разведённого спирта и подобрел:
— А ти, москалику, нібося думав собі, шо в нас одні бендерівці з папськими унціями живуть?
— Ничего я такого не думал, — примирительно промычал Мирон, закусывая половинкой хрустящей маринованной луковицы. — Чё те везде москали мерещатся?
— Вам там треба щодня політінформації проводить, тіки правильні, шоб знали, що таке греко- католики, що таке римо-католики, та звідки й чому в Україні всьо не слава богу.
Мирон первый раз в жизни слышал про греческих католиков, но на всякий случай знающе закивал головой и налил ещё по пятьдесят. Хрупкое перемирие с Зоряном нарушать было нельзя — Алик куда-то потерялся, одна родная душа на весь блядский Париж и осталась. Какая ни есть.
Алик был евреем с проспекта Ильича. Мирон знал его с детства, жили рядом, хотя и ходили в разные школы. Когда пришёл черед когти рвать с Родины, Алик попался как нельзя кстати. Мирон сначала мечтал уехать в Америку и вывезти сто пластинок Пола МакКартни «Back in USSR». «Комсомольская правда» писала, что они в Америке стоят больших денег, а у нас продавались по два пятьдесят. Потом он решил завербоваться в Норвегию, на нефтевышки, где народ по тем временам подымал страшные деньги — восемьсот долларесов чистыми на руки, но Алик был мудр и наслышан о Норвегии. «В Европу пойдём, там видно будет», — сказал он, и Мирон сразу согласился. Всегда приятней, когда рядом кто-то знающий, а тут ещё и человек, который всю жизнь, с первого класса, учил английский язык!
Чудом проскочив Польшу, набитую до отказа зверскими белорусами, и малость покантовавшись в Бельгии, парни так же нелегально попали во Францию. Границы там были смешные — светофор, знак и всё. «Как таких лохов не нагреть», — говорил Алик и заразительно смеялся. Пацанам попёрло и дальше — в Париже практически сразу нашли чеченца Магу, который брал людей без документов на работу и ещё по- божески кроил: сорок процентов себе — остальное тебе.
Он отвёл их к своему родственнику в район вокзала Монпарнас, там их осматривали потенциальные работодатели, не желавшие платить налог за рабсилу. Первым, прослышав, что есть украинцы, приковылял хромой старик Зорян. Постоял в сторонке, покурил крепкий «Галуаз», угостил Алика с Мироном, ещё постоял, сплюнул и ушёл. «Які ж це українці», — предъявил он Магиному родственничку. Украинцев в Париже почему-то было мало, Мирон кроме Алика, себя и Зоряна за всё время узнал только Женю из Донецка, который работал в церкви и нагло ездил по Парижу на бусе с крымскими номерами и надписью «Ялтинский дельфинарий» через весь кузов.
Алик визуально был похож на араба, с детства смуглый. Мирон ещё думал, что вечно воюющие с евреями арабы могут путать друг друга. Его и выбрали сразу. Мирон про сидел на лавочке до следующего утра вместе со смешным белорусом, который объехал уже всю Европу на ржавом «пыжыке» с французским номерами. По его словам, нужно одевать свитер погрязнее и взгляд делать поприпезденнее, тогда ни один полицай не заподозрит, что ты — не француз. Пока травили байки, опять явился Мага и, пообещав Зоряну скинуть с цены, пристроил-таки Мирона помощником швейцара. Других предложений по работе не было, да и идти дальше тоже не имело смысла. Так и устоялось.
Прошло три года, Мирон периодически ругался с Зоряном по национальному вопросу: тот был из Яремчи, из послевоенных эмигрантов. Чуть что, Мирон крестил его дивизией «СС Галичина», а Зорян — «МГБ йобучим», ругались и расходились: швейцар — в подвал, ассистент — на чердак.
Мирона за славянскую внешность пару раз принимали, но Мага решал вопрос. Приходилось залезать в долги, чтобы выпутаться. А вот к Алику полицейские не приставали, хотя он работал на улице — его взяли в развозку бутербродов по офисам. Алик с месяцок посмотрел по сторонам и начал подниматься. Первым делом он решил возить по заказам больше бутеров, на тот случай, если другие люди в офисе или посетители соблазнятся и тоже захотят бутрик.
Управляющий точкой не хотел давать больше, боялся, что бутерброды останутся и будут пропадать. По местным законам их нужно было уничтожать через сутки после изготовления, а в Мак'Дональдсе, говорят, бургеры пускают в утиль, если не продадут за 20 минут! Тогда Алик стал покупать дополнительные бутерброды в своей же конторе по оптовой цене. Если не удавалось продать — ел сам или предлагал знакомым за полцены. Мирон обычно брал, а Зорян отказывался, старикан готовил себе сам, варил юшку из наборов сухих грибов и пил настойку на спирту.
Через год папаша управляющего смекнул, куда ветер дует, решил вопрос с документами, легализовал Алика, который к тому времени уже стал на французский манер Аликом, и поставил рулить точкой. Сынок был отправлен руководить беспроигрышным ларьком на вокзале, а ещё через полтора года Алику пришлось жениться на страшной старшей дочке хозяина, Софи. Просидев в девках до тридцати восьми с полтиной, она, понятное дело, лучше не стала, а Алик по свободе на неё и в семнадцать лет бы не посмотрел, но у наших людей в голове свой компас, и он говорил, что так надо.
Он стал всё реже появляться у Зоряна, а в этот раз пропустил сразу и Новый год, и Рождество, хотя,
