если она не фусаил. Такое случалось вначале, пока мы не поняли, в чем дело. Даже в лучших больницах — я имею в виду
— Я не забуду, — негромко сказал Эстон.
— Отлично.
Она погладила его руку, все еще обнимавшую ее.
— А пока я не ранена, юноша, — Леонова широко улыбнулась, и в глазах у нее зажглись шаловливые огоньки, — не беспокойся из-за моего нежного возраста, ладно? Если тебе нравится на меня смотреть — любуйся в свое удовольствие!
— Я постараюсь с уважением относиться к вашим почтенным годам, — ответил Эстон с неподражаемой, свойственной только ему ухмылкой, — но это будет непросто… И мне страшно представить, что подумают люди, увидев мои церемонные манеры!
— Это не проблема, — легкомысленно отмахнулась она. — Пусть думают, что я — твоя матушка!
Она была очень довольна тем, что употребила сленговое слово этого времени и не поняла, почему Эстон расхохотался.
Глава 10
Лучи утреннего солнца, проникавшие сквозь иллюминаторы, дрожали светящимися узорами на потолке и заставляли блестеть посуду. Людмила Леонова, бывший полковник терранского флота, обеими руками взяла чашку кофе, облокотилась на стол камбуза и с наслаждением прихлебывала любимый напиток. Ее распущенные каштановые волосы рассыпались по плечам, обтянутым еще одной футболкой Эстона. На ней был нарисован орел, эмблема «Харлей-Дэвидсона» — такой подарок преподнес Эстону его бывший старший помощник, отличавшийся по меньшей мере странным чувством юмора. Эстон вынужден был признать, что на Людмиле футболка смотрелась не в пример лучше, чем на нем. Вдобавок ее яркие цвета просто гипнотизировали Леонову, которая по-детски радовалась броскому рисунку.
Как это странно, подумал он, глядя на Людмилу. Несмотря на ее откровения, он не ожидал, что ночью она пригласит его в свою койку. Неожиданностью оказалась и ее страстность и опытность. Конечно, этого следовало ожидать: кто угодно, обладая
Ему показалось, она намеренно открывает для него потайную дверь в свою душу.
Людмила, размышлял Эстон, очень сложная личность. Это не бросалось в глаза из-за ее внешней открытости и готовности приспосабливаться к своему необычному положению, но сложность ее натуры от этого не уменьшалась. Быть может, все «фусаилы» такие же? Возможно, общение с недолговечными «нормальными» людьми, которые стареют и умирают, в то время как ты остаешься вечно юным, вынуждает их тщательно скрывать огромный опыт, состоящий не только из приобретенных знаний и усвоенных навыков, но и из скопившихся за долгие годы переживаний? Интересно, может ли «нормальный» человек по-настоящему дружить с «фусаилом»? Даже если она откроется навстречу ему, сможет ли
— Гм-м… — проворчал он, открыл ящик стола и вынул оттуда сверток. — Наверное, самое время вернуть тебе твое имущество, — сказал Эстон, протягивая Людмиле ее комбинезон, покрытый пятнами засохшей крови.
— Запачкался-то как, — сказала она безучастно, разглядывая собственную кровь, размазавшуюся по всему костюму. Спокойное выражение ее лица напомнило Эстону, что он имеет дело с бойцом. Она развернула сверток, и профессиональный военный со стальными нервами мгновенно уступил место перепуганной девушке.
— О боже… что это? Чем ты его кромсал?! Топором?
Он впервые внимательно посмотрел на дело своих рук. Он не видел ее комбинезона с
— Нужно же было как-то снять его с тебя, — объяснил он несколько виноватым тоном. — А я не нашел ни одной молнии.
— «Молнии»? —повторила она и, перевернув костюм, прикоснулась к какому-то месту на правом плече. Вдоль всей спины мгновенно образовался ровный, как будто проделанный бритвой, разрез. Леонова с укоризной взглянула на Эстона.
— Варвар! — фыркнула она, и он с облегчением услышал в ее голосе искреннее веселье.
— Прости, но я в самом деле не видел иной возможности.
— Я понимаю, — вздохнула Леонова.
Она прикоснулась к какой-то невидимой кнопке на левом манжете, и у Эстона округлились глаза: узкая полоска ткани сдвинулась, открыв панель управления толщиной с вафлю, которая тянулась от манжета до локтя. По ней были рассыпаны крохотные индикаторы и циферблаты. Из множества точек зеленым светились очень немногие.
— Бог ты мой! — вздохнула Леонова, склонившись над приборами.
— Много я напортил? — с любопытством спросил Эстон, вытянув шею, чтобы лучше видеть.
— Ну, я бы сказала, примерно на миллион кредитов, — ответила она.
Пробежав пальцами по ряду выпуклых точек, она добилась того, что многие красные огоньки загорелись желтым светом.
— Н-да-а, могло быть и хуже.
— Что ты делаешь?
— Провожу диагностику. — Она замолчала, полностью уйдя в работу.
Эстон терпеливо ждал, наблюдая за тем, как Леонова колдует над миниатюрной панелью управления. Прошло несколько минут, прежде чем она глубоко вздохнула и выпрямилась.
— Да, все не так уж и плохо. Сеть связи уничтожена напрочь, но сенсики ты не задел.
— Что не задел? — спросил Эстон, глядя на нее с изумлением. — И что это вообще за штука, черт возьми?!
— Гермокостюм, как видишь, — ответила Леонова, удивляясь наивности вопроса, и улыбнулась, заметив растерянное выражение его лица. — Э-ге-ге! Кажется, теперь я могу отомстить! Может, мне не следует ничего тебе рассказывать…
— Только попробуй — я тебя за борт выкину! — проворчал он.
— С помощью какой же армии? — вызывающе спросила она, но тут же, смеясь, подняла руки вверх: Эстон решительно встал с грозным выражением на лице.
— Пощадите! Пощадите! Я все расскажу!
— Немедленно!
— Хорошо, но я не знаю, с чего начать.
Она на мгновение задумалась.
— Об эксплуатации техники в боевых условиях я знаю гораздо больше, чем о ее устройстве, и сомневаюсь, что ваши технари смогли бы понять подробные объяснения. Даже если бы я была на них способна… В общем, это то, что вы назвали бы космическим скафандром. Он гораздо совершеннее, чем любой из созданных вами скафандров, к тому же в него встроен довольно мощный компьютер.
—
— Да. Он весь набит молекулярными электрическими цепями. Это необходимо, так как каждый квадратный миллиметр внутреннего слоя снабжен сенсорами, отслеживающими состояние пилота. Внешний слой отражает вредное радиоактивное излучение и поглощает энергию извне, чтобы питать внутренние цепи. Весь костюм, кроме того, поглощает и перерабатывает выделения тела — в этой штуке можно жить неделями, не снимая ее, если потребуется. Не слишком приятно, но очень удобно.
— Если это