— Не знаете ли вы, где остановилась труппа актеров?
Человек показал ему на гостиницу «Белая лошадь».
Офицер соскочил с коня, отдал узду своей лошади другому верховому, имеющему вид слуги, велел ему отвести животных в конюшню и вошел во двор гостиницы.
Д'Орильи — а путешественник, который торопился и разговаривал повелительным тоном, был именно он, — не замедлил привести свой план в исполнение. Он получил отпуск и нашел услужливого газетчика, который, будучи, как всегда, в курсе всех новостей, сообщил ему, что госпожа Фавар с труппой выехала в Блуа. И лейтенант, не пожалев усилий, прибыл в тот же город всего на несколько часов позже актеров.
Во дворе «Белой лошади» никто не обратил внимания на вновь прибывших. Для большей надежности молодой лейтенант надвинул треуголку на лоб и закутался в свой форменный плащ. Он прошелся по двору, вглядываясь в окна здания. Одно из них привлекло его внимание. Он осторожно подошел ближе и стал смотреть. Тут он даже подпрыгнул от радости, узнав среди постояльцев Перетту и госпожу Фавар. Юная Перетта была еще более миловидна, чем когда-либо, и сердце маркиза стало бешено биться в груди. Он был уверен, что теперь уже больше не могло быть и речи о мимолетном капризе или веселом приключении. Он был влюблен, и влюблен сильно, иначе говоря, был одержим и пылал такого рода страстью, которая не оставляет влюбленного ни на мгновение, завладев и его сердцем, и его умом! Решительно, эта божественная куколка держала его жизнь в своих руках!
Но, прежде всего, необходимо было избавиться от помехи — от Фанфана, ненавистного Фанфана, которого Перетта осмелилась предпочесть ему, маркизу Д'Орильи! С ней его не было. Где же он мог прятаться?
Зал, в котором находились актеры, выходил окнами во двор, туда же вела небольшая дверь, служившая служанкам гостиницы для сообщения с погребом. Д'Орильи хотел войти в нее, но отскочил назад, так как в дверях налетел на служанку — она несла бутылку вина, предназначенную для кучера госпожи Фавар. Лейтенант дал ей пройти, потом остановил ее и спросил:
— Скажи мне, красавица, не заметила ли ты в труппе актеров женщину среднего роста, но сильную и имеющую мужеподобный вид?
Так как он сопроводил вопрос звонким и блестящим доказательством своей заинтересованности, то есть сунул служанке несколько экю, та, разглядев подарок, охотно ответила:
— Не знаю. Но, если вы хотите, я могу спросить у госпожи Фавар.
— Нет, не надо. Лучше спроси у кого-нибудь из слуг в труппе.
— Я как раз несу вино кучеру. Он вам все объяснит лучше, чем я. Сейчас я вам его позову!
Маркиз отошел в тень. Служанка вошла в зал, подошла к столику Фанфана, поставила перед ним вино и, наклонившись к нему, сказала на ухо:
— Во дворе стоит один господин, который, сдается мне, влюблен в кого-то из ваших актрис.
— Вот как! — сказал заинтригованный Фанфан.
— Он меня спрашивал, но я не могла ему ничего ответить. Вы подойдите к нему, ничего не потеряете. Он щедрый, как принц. Он дал мне пять экю!
Без колебаний Фанфан-Тюльпан встал, подошел к двери, открыл ее настежь и выглянул во двор.
Д'Орильи увидел кучера, который, несмотря на костюм, напомнил ему того, кого он искал. А Фанфан был без шляпы и неосторожно вышел на свет.
— Фанфан! — торжествующе закричал Д'Орильи. — Ах, вот ты где! На этот раз я тебя поймал!
Фанфан узнал ненавистный ему голос врага и, измерив взглядом расстояние, отделявшее его от офицера, хотел броситься наружу. Но Д'Орильи предугадал эту возможность, и, вырвав из-за пояса пистолет, навел его на ложного кучера, и громко приказал:
— Ни с места! Буду стрелять!
Глава II
ФАНФАН-ГЕОРГИН
Фанфан-Тюльпан хорошо знал вспыльчивый характер своего начальника. И знал также, что, при малейшем его движении, Д'Орильи может мгновенно осуществить свою угрозу. Поэтому он, внешне сохраняя спокойствие, неподвижно стоял перед Д'Орильи, который держал пистолет в руке.
Но через несколько секунд он вздрогнул. В толпе путешественников, слуг, конюхов и служанок, сбежавшихся во двор, он увидел Перетту, госпожу Фавар и Бравого Вояку. Однако на крик маркиза появилось много людей, готовых вступиться за злосчастного кучера, так как он вызывал у них симпатию, а офицер, собирающийся неведомо за что размозжить парню череп, — вражду.
Но маркиз кричал:
— Никому не двигаться! Этот человек — дезертир! Он был приговорен к смерти! И я обязан установить его личность!
Тут в толпе снова поднялся шум, но на этот раз — уже враждебный бедному Фанфану. Произошла внезапная перемена отношения, свойственная зевакам и вообще толпе, не знающей, в чем суть конфликта, кто прав, кто виноват. Теперь многие уже были готовы стать на сторону офицера против несчастного кучера.
Тогда Перетта, сразу же узнавшая своего преследователя и почувствовавшая смертельную опасность, нависшую над головой Фанфана, отчаянно вскрикнула и упала без сознания на руки старого ветерана. Он сразу же унес ее в дом, ворча и волнуясь.
Что касается госпожи Фавар, то она пришла в ужасный гнев. Сначала она хотела броситься к Д'Орильи, но потом передумала и пошла в дом вслед за старым солдатом,
Все это, как ни быстро происходили события, не укрылось от глаз маркиза. На его лице играла удовлетворенная улыбка; увидев во дворе большой сарай, где хранились садовые инструменты, он заставил Фанфана под дулом пистолета пойти к сараю и войти внутрь, так что кавалер Франции, при всей своей отваге и самообладании, не мог оказать ему ни малейшего сопротивления.
Сарай оказался очень хорошей временной тюрьмой. У него был один выход, у которого легко было поставить стражу и стрелять, если пленник сделает попытку бежать. Бедный юноша снова почувствовал, что им овладевает отчаяние. Он понимал, что теперь наверняка погиб. На этот раз пули, которыми его расстреляют, не будут так милосердны к нему, как в Венсене, и он, уже прощаясь с жизнью, со сжавшимся сердцем, перехваченным горлом и холодным потом на висках, сжав кулаки, чтобы сдержать рыдания, ждал решения безжалостного врага, понимая, что Перетта все это увидит. Но он не подозревал, что Д'Орильи может начать чудовищный торг. Маркиз, вернувшись в гостиницу, после минутного колебания направился в комнату госпожи Фавар, которая приводила в сознание бездыханную Перетту. Бедная девушка неподвижно лежала на кушетке, не подавая признаков жизни. Бравый Вояка растирал ей руки.
Наконец она открыла глаза, но в ее взгляде сразу же появилось выражение ужаса: на пороге комнаты она увидела своего воздыхателя, который стоял неподвижно с суровым лицом. Госпожа Фавар встала и резко сказала:
— Сударь, по какому праву вы арестовали моего кучера?
— Потому, что ваш кучер, мадам, не кто иной, как Фанфан-Тюльпан! — ответил ей лейтенант.
— Вы ошибаетесь, сударь, Фанфан-Тюльпан — увы! — расстрелян; он покоится в настоящее время на глубине в шесть футов под землей. Да хранит Бог его душу!
— В таком случае, мадам, мне непонятна причина обморока мадемуазель Фикефлёр.
Это был удар прямо в цель. Госпожа Фавар закусила губу, а Перетта, которая уже почти совсем пришла в себя, шатаясь, пошла навстречу офицеру, который, отдав ей поклон, произнес:
— Может быть, мадемуазель, есть средство все это уладить?
— Говорите, сударь!
— Будьте менее жестоки ко мне, — пояснил маркиз, — и жизнь Фанфана-Тюльпана будет спасена.
— Негодяй! — проронила госпожа Фавар, подхватывая Перетту, которая была на грани второго обморока.
— Подлец! — прорычал Бравый Вояка, готовый броситься на молодого дворянина.
Последний, почувствовав, что дело идет не так, как ему хотелось, положил руку на рукоять шпаги. Актриса, усадив Перетту в кресло, подбежала к ветерану, чтобы удержать его от необдуманных действий: они могли еще более усложнить и так напряженную ситуацию. Но в этот момент во дворе раздался громкий звон бубенцов, послышались конское ржание и топот копыт; к ним присоединился радостный хор
