свою обезьянью ухмылку!
— Он же не нарочно! Просто у него такая улыбка! Он никого не хотел обидеть! — вступилась Путли за сына. — Билли! — воззвала она, вкладывая всю душу. — Билли, ты просто не знаешь, чего хочешь! Это минутный каприз, увидишь Рошан еще раз, и все пройдет. Поверь мне, все это пройдет.
После двух часов споров и уговоров стало ясно, что Билли настроен очень серьезно. Билли был поражен в самое сердце. Он влюбился по уши и теперь походил не то на раненого оленя, не то на упрямого козла. Билли то дурачился, то вздыхал, то пел, но твердил одно: он женится только на Тани!
— Боже мой! — стонала Путли, сжимая виски. — Что я им скажу? Как я посмотрю Родабаи в глаза? Что она обо мне подумает?
— Она подумает, что ты ведешь себя недостойно. Она подумает, что ты неблагодарная, раз мы отказываемся от ее дочери. А про Билли скажет, что он нахальный мальчишка, который может свою глупую мамашу вокруг пальца обвести. Родабаи после такого оскорбления и знать нас не захочет.
После того как Джербану сделала это заявление и поставила все на свое место, осталось только разойтись. Герой дня бросился по магазинам.
А когда вернулся, нагруженный свертками, то все они содержали одежду различных оттенков голубого цвета.
Швыряние деньгами, дурашливость, распевание песен — все это было так непохоже на Билли, что Путли перепугалась. Ей в голову полезли семейные истории о самоубийствах на любовной почве, о юношах, чахнущих от любви или сведенных любовью с ума… Кое-что она слышала от людей, а иному и сама была свидетельницей. Путли опасалась за рассудок сына.
И была права: двадцатилетний Билли, взрослый человек с усами, вел себя как ошалевший подросток.
В те времена девушек в хороших семьях прятали, как драгоценности, их ревниво стерегли родители, братья, дедушки, бабушки, дядья и тетки. Каждый следил в оба глаза, детей строго наказывали за присущие их возрасту шалости. Никаких продавщиц в магазинах тогда не было, женщины вообще редко попадались на улице. На весь Лахор была всего одна школа, где девочки и мальчики учились вместе, так что молодой человек того времени мог общаться только с женщинами из собственной семьи.
Поразительно, но именно в такой атмосфере любовь вырастала буквально из ничего. Она пробивалась в самых неожиданных местах, ни с того ни с сего, и принимала порой страннейшие формы. Пылкую страсть мог вызвать пыльный пальчик, выглядывающий из сандалии, пусть даже все остальное, включая лицо, укутано покрывалом. Девушка могла влюбиться в затылок мужчины или в его голос, доносящийся из-за забора. Мир Таки Мир был врачом, но однажды, всего лишь пощупав пульс на женской ручке, он превратился в поэта. Он только ручку и видел — и чувствовал биение пульса в ней. О так и не увиденном им лице он написал целые тома возвышенных и прекрасных стихов.
Однако чаще такие страсти разгораются у мусульман и у индусов, женщины которых соблюдают обычай прятать лицо. У парсов не было такого обычая, но повышенная влюбчивость передавалась и им, поэтому не приходилось удивляться опасениям Путли.
К вечеру влажное солнце низко повисло над морем, обливая пурпурным светом окна пивоваловского бунгало. Путли без сил поникла на мягком диване в гостиной. Ее лицо опухло от переживаний и тайных слез. Путли терла лоб вспотевшей ладонью.
— Боже, помоги мне, научи, что делать, боже!..
Вместо бога на помощь пришел Мину Пивовала, который положил конец терзаниям Путли, твердо заявив:
— Надо сделать, как мальчик хочет, другого выхода нет. Надо попытаться… конец света не наступит!
— Но девочка не пойдет за него! Бехрам, ты что, не видишь, какая она современная и красивая… И от семьи она не захочет уехать. Лахор ей деревней покажется после Бомбея! — взывала Путли к здравому смыслу сына.
Пивовала увидел, как внезапно осунулось лицо Билли, как сжались его костлявые плечи, как померкли за очками глаза. Пивовале стало жалко его.
— Кто не рискует, не побеждает! — продекламировал Пивовала совсем как Фредди, пробуждая в помертвевшем сердце Билли слабую надежду. — Боюсь, что вам придется все же свататься к другой дочке!
Путли была вне себя. Она и Родабаи так прекрасно поладили. У них оказалось столько общего. Миледи даже посвятила ее в деликатный секрет — рассказала, что мучается запорами. Разве стала бы она рассказывать о таких вещах, если бы не чувствовала, как и сама Путли, что они родственные души?
Путли тогда ахнула от изумления и призналась, что тоже страдает запорами. Они с Родабаи выяснили, кто каким пользуется слабительным. И вот, пожалуйста, теперь их дружба обречена из-за упрямства Билли!
На другой день Путли сидела у окна за письменным столом из красного дерева и сочиняла письмо. Она устремила скорбный взор на стальную морскую гладь, молилась, закрывая глаза, снова смотрела вдаль. Робость томила ее душу, Путли так хотелось, чтобы Фаредун был рядом. Влажный ветерок заворачивал уголки листов бумаги, придавленных к столу стеклянными, медными и ониксовыми грузиками. Наконец Путли глубоко вздохнула, погрызла ручку и аккуратно обмакнула перо в голубую чернильницу, раздобытую Билли. Лоб Путли напряженно морщился, когда она выводила на плотном листе дорогой голубоватой бумаги первую строку вежливого обращения. Первые буквы еще выдавали дрожание руки, но постепенно почерк Путли становился все спокойнее и тверже.
Она начала с извинений. Извинения были так подчеркнуто скромны, так продуманно бесхитростны, что любой, кто не знал Родабаи, предположил бы, что Путли пишет человеку, от которого не ждет пощады.
Путли складывала в мольбе руки, припадая к стопам Родабаи, ей хотелось бы посыпать пеплом бедную свою голову, она понимала свою вину, но умоляла даровать ей прощение. Путли с первого взгляда понравилась рябенькая девушка, она уже сейчас любит ее как родную дочь. Как ей быть? Ее сын лишился ума, он погибает от любви к младшей дочери Родабаи, к Тани. Сын отказывается принимать пищу, даже воду не пьет, он плачет, он бредит, Путли боится за него. Настолько обезумел он от любви к прекрасной Тани, что не может и помыслить о браке с другой и угрожает вообще лишить себя жизни. Она, Путли, испробовала все — только что не била его.
Ее старший сын, одно из прекраснейших творений господа, умер. Второй сын покинул дом и семью — она даже не знает, где он. А теперь жизнь ее младшего в руках Родабаи — и у ног Тани. Путли уповает на их милосердие, молит сохранить жизнь ее последнему сыну, даровать ему счастье.
Бехрам не хочет никакого приданого. Ему нужна только Тани. Семья встретит ее с распростертыми объятиями, даже если Тани войдет в дом с пустыми руками, в чем есть! Бог был милостив к Путли, она в состоянии одарить невестку драгоценностями, укутать ее в шелка. Путли клянется вечно беречь ее как зеницу ока.
Письмо было запечатано в голубой конверт и вручено кучеру с наказом немедленно отвезти к Даромгрошам. Путли рухнула вниз лицом на постель и в полуобморочном состоянии стала ожидать решения судьбы.
Глава 34
Родабаи дочитала письмо и вздохнула. Каждый раз одно и то же. Правда, в этот в ней пробудилась какая-то надежда, и вот пожалуйста. Письмо.
Честно говоря, Рошан уже стукнуло двадцать — на три года больше, чем говорила всем Родабаи. Двух дочерей, которые были моложе Рошан, удалось пристроить. Теперь хотят взять замуж Тани. Хороших женихов мало, и Родабаи не собиралась упускать случай. Мать жениха, маленькая женщина строгого вида, ей понравилась, семья явно весьма достойная. Жаль, конечно, что не соглашаются на Рошан.
Родабаи просто показала Тани письмо и стала ждать результатов. Уловка подействовала. Какая
