— Тани, дорогая, я весь город объездил!
— Что ты болтаешь? Весь Лахор завален сочными, красными гранатами, а ты привозишь мне вот это?!
— Тебе вредны красные, в них ничего нет! А в этих витамины! Можешь доктора спросить!
— Скотина ты! — кричала Тани. — Пропадаешь на три часа и привозишь вот эту дрянь? Будто я не знала, что ты по-другому не можешь!
Тани соскочила с кровати, схватила гранат, который, отлетев от стены, закатился под кресло, и швырнула его в окно. Красная, потная, растрепанная, она схватила с подзеркальника второй гранат и послала вдогонку за первым. Билли был в ужасе. Он боялся за ребенка в ее чреве.
— Сейчас! Сейчас я привезу тебе другие! — завопил Билли, бросаясь вон из спальни.
Билли вернулся через три минуты. Тани лежала в постели на высоко взбитой подушке, кипя от ярости и гнева. Ее волосы слиплись от пота.
— Ну? Этот тебе нравится?
Билли положил перед ней крупный красный гранат, но тут же забрал обратно, на случай, если она и этот швырнет за окно.
Тани с любопытством всматривалась в мужа.
Билли очистил гранат, собрал в чашку алые, истекающие соком зернышки.
— Вот! — Он поднес чашку к ее подбородку. Тани отвернулась.
Билли присел на край кровати, осторожно повернул Тани лицом к себе, пригладил ее спутанные волосы. Зачерпнул ложечкой гранатовые зерна, поднес к ее губам.
— Не пугай меня так больше! — попросил Билли, обнимая Тани ночью.
Он вскочил на ноги.
— Показать, как ты себя вела? «Вон отсюда, уходи!» — тихонько пищал Билли, подпрыгивая на тощих, узловатых ногах, нелепо болтая в воздухе руками. — Тр-рах! — Билли вышвырнул воображаемый гранат в окно.
Тани смеялась до слез.
Билли закатил глаза, отвесил нижнюю губу и скорчил жалобную гримасу, напоминавшую Тани о золотых днях их влюбленности и начала семейной жизни. Билли опять был обаятельным шутником, женихом, писавшим нежные письма на голубой бумаге, пылким любовником…
На целый месяц возвратились к ним былые чувства. Однако вспышка страсти, как всякая вспышка, была недолговечна, и когда возврат нежности исчерпал себя, Билли вернулся к своей единственной настоящей любви. Деньги. Тани не могла соперничать с этой всепоглощающей страстью.
Тани повела себя как классическая брошенная любовница — накинулась на разлучницу. Билли ответил раздражением против Тани.
В каждом копилось раздражение против другого. Но Билли был упорнее и настойчивее Тани, его решимость одержать верх была сильнее. И Тани наконец сдалась. Билли требовал от жены полного подчинения, не соглашаясь даже на малейшее ограничение своей власти.
К возврату Фаредуна из Англии жизнь Билли и Тани прочно вошла в колею и потом уже не менялась годами, разве что делалась все суше и удушливей.
Заметив необычную подавленность Тани, Фаредун сразу понял, в чем дело. Ему было жаль Тани, но вмешиваться он не стал, надеясь, что природная жизнерадостность Тани не даст ей засохнуть. Путли тоже заметила, как переменилась ее невестка, но только Джербану ухитрилась вызнать во всех подробностях, что произошло между молодыми супругами. Больше того, Джербану посеяла семена нового раздора и вынудила Тани снова взяться за оружие, чтоб защитить себя.
Тани родила мальчика, крепенького и светлокожего. Ему исполнился год, когда Фаредун внезапно осознал, что малыш поразительно похож на Соли, что это и есть Соли, вернувшийся в новом облике! Пророчество исполнилось. Фаредун затрепетал от счастья, слезы радости навернулись на его глаза. Он целиком посвятил себя внуку, узнавая Соли в каждом движении малыша, заново переживая годы детства своего первенца.
Так Фаредун вступил в последнюю фазу жизни. Он утратил пыл преодоления и волю к борьбе, он охотно вручил Билли все бразды правления, а сам занимался только благотворительностью. Фаредун давал добрые советы тем, кто шел к нему, улаживал споры, потому что давно уже приобрел прочную репутацию человека беспристрастного и осмотрительного. Никогда еще Фаредун не был так влиятелен, не обладал таким весом и властью. Билли поощрял благотворительные дела отца, поскольку понимал, что может использовать людскую благодарность, которой сам бы никогда не смог добиться из-за нехватки времени и умения.
Глава 43
Иерархия в семье была установлена, и жизнь вошла в колею. Власть Билли была непререкаема. Но ему всегда недоставало уверенности в себе, поэтому он испытывал постоянную потребность приказывать, требовать, распоряжаться. Он домогался от окружающих нерассуждающей покорности и неукоснительного повиновения.
Билли начинал владычествовать с самого рассвета. Увидев, что Билли просыпается, Тани мгновенно поднимала на ноги домочадцев. Билли бегом приносили газету. С газетой в руках он шествовал к стульчаку, который занимал на все утро. Уборная была расположена в передней части дома, и, восседая на стульчаке, Билли мог видеть всю подъездную аллею, часть веранды и сад. Двери уборной он никогда не закрывал, и только реденькая бамбуковая штора ограждала его от вторжения. Но вокруг кипела жизнь: беспрепятственно вбегали и выбегали дети, няня приносила то зубную пасту, то полотенце, слуга подавал чай на подносе.
Поскольку стульчак был частью приданого, которое дал за дочерью сэр Ноширван Дживанджи Даромгрош, то обыкновенным стульчаком он быть не мог. И действительно, это было огромное сооружение из резного дерева, да еще инкрустированное бронзой. Когда крышка, служившая также и спинкой, бывала опущена, стульчак выглядел как дорогой сундук.
Воссев на этот трон, Билли брался за чай и свежую газету. Едва он допивал одну чашку, перед ним возникала новая, полная. Часто Билли посылал за конторскими книгами и работал над ними, не сходя с трона.
Это время было отведено и для деловых встреч. Кто желал повидать Билли в домашней обстановке и без спешки, заходил с утра. Подрядчики, агенты по продаже недвижимости, закупщики и маклеры один за другим подходили к бамбуковой занавеси, покашливанием извещали о своем присутствии и излагали суть своего дела. Билли хорошо видел их, им же был виден только силуэт великого человека, сидящего с газетой в руках на каком-то ящике. Если Билли включал свет, силуэт обрисовывался отчетливее. Когда же изредка событие происходило вечером и снаружи было темно, Билли можно было лицезреть во всей его красе — с худыми ляжками над опущенными пижамными штанами на богато разукрашенном резном стульчаке.
Билли даже проводил небольшие совещания перед бамбуковой занавеской, в которых он участвовал, не сходя со стульчака. Как раз в это время и в этой обстановке он обретал особую ясность ума. Именно тут заключил он свои лучшие сделки, в том числе, как только началась война, знаменитую сделку на металлолом, превратившую его в миллионера. Билли экономил время, как экономил деньги.
Наконец Билли приступал к умыванию, что служило для домочадцев сигналом к очередной серии действий: на кровати раскладывалась одежда, на кухне готовился завтрак. В тот самый миг, как Билли входил в столовую, повар ставил на огонь яичницу. Яичница из одного яйца должна была быть поджарена определенным образом, не то Билли отодвигал тарелку, не прикоснувшись к еде, к вящему стыду домашних.
Строгий утренний ритуал нарушен был всего дважды: когда стульчак заменяли современным унитазом и когда Джербану заглянула за бамбуковую занавеску с новостью:
— Слышал? Сейчас по радио сказали — Англия с Германией воюют! У нас война!
