И вот по театру пронеслась новость: только что окончившей техникум, начинающей балерине Галине Улановой дали главную, труднейшую роль в «Лебедином озере»! А другой начинающей — Вечесловой — в «Красном цветке». Ну, это ещё с полбеды. Но ведущую роль — Одетту и Одиллию — будет танцевать Галя! Где это видано? Разве это возможно?! Ей не справиться с такой ролью!
Хуже всего было то, что так говорили и думали не только завистливые подруги: так думала и сама Галя. И, несмотря на то что было достаточно репетиций, страх её всё возрастал, по мере того как приближался спектакль.
В тот день Галя ходила, как в густом тумане. С самого утра она не могла согреть ледяные руки и ноги.
Весь день она мысленно повторяла все моменты танца, все музыкальные куски.
Он подкрался незаметно, этот вечер. И вот она сидит перед зеркалом в уборной, и парикмахерша Нюрочка старательно прикрепляет к её волосам два белых лебединых крылышка.
— Не упадут, Нюрочка?
— Будьте покойны, что вы!
Из зеркала смотрит на Галю в рамке завитых белокурых локонов очень бледное, худенькое лицо с голубыми глазами, взгляд которых полон не то лёгкой печали, не то какого-то особого, серьёзного внимания.
— Подрумянить! Подрумянить! — торопливо говорит Яков Петрович, гримёр, и заячьей лапкой легко прикасается к Галиным помертвелым щекам.
Что было на балу с Одиллией, Галя не могла потом вспомнить. Был туман, очень густой и плотный, сквозь который горели огни, носились и мелькали чьи-то ноги, они казались чужими, но потом Галя поняла, что это были её собственные ноги; сквозь туман пели скрипки и мелькала палочка дирижёра.
Не могла об этом бале вспомнить и мама.
Впрочем, маме-то действительно нечего было вспоминать, потому что как только начался бал, мама, сидевшая в артистической ложе, встала и отошла в глубину её, туда, где не было никого. И там она с трепетом ждала, чтобы скорее пролетели, пронеслись самые страшные минуты Галиной партии.
И вот ещё слышна музыка Чайковского, а зал кому-то аплодирует, и папа, вытирая лоб платком, говорит, наклоняясь к маме:
— Машенька, всё благополучно, посмотри!
Тогда мама вышла и увидела у края рампы Галю, которая приседала в ответ на аплодисменты, и Галино бледное лицо, на котором сияли глаза, ещё хранившие следы пережитого страха.
Папа и мама были счастливы. Почти счастлива была и Галя. Но её худенькое лицо становилось ещё серьёзнее каждый раз, когда долетала до её слуха кем-нибудь из товарищей брошенная шутка:
— Ну и Уланова! Это не лебедь, а просто гадкий утёнок!
Галя сжимала руки, и в памяти её вставала любимая в детстве книга с любимыми картинками: там был и гадкий утёнок. Но гадкий утёнок в любимой сказке превращался в белого лебедя, сияющего сказочной красотой.
И Галя жалела гадкого утёнка.
СВОИМ ПУТЁМ
После первых выступлений Гале пришлось опять лежать с вытянутой ногой, с натруженными связками и с новыми сомнениями в самой себе и в том, что она делала. И скоро, несмотря на блестящие отзывы в печати, несмотря на сразу завоёванную симпатию зрительного зала, ей стало казаться, что она должна и может давать что-то большее обычного классического балета, с каким бы блеском он ни исполнялся.
Более опытные мастера в ответ на её вопросы только недоумевали. Классический балет состоит из ряда установленных фигур и движений, которые должны быть переданы мастером виртуозно и легко, без малейшего намёка на трудность работы. И всё.
А она искала того, что называется «сценическим образом», и, не умея даже самой себе объяснить своё желание, продолжала работу, не получая от неё прежнего удовлетворения.
Весной к этому состоянию присоединилась болезнь, и врач послал её на лечение в Ессентуки.
И здесь, среди курортной публики, Галя неожиданно нашла семью, встреча с которой преобразила весь её художественный путь.
Актриса Тернова и её муж были людьми совершенно разных специальностей: его научные работы никак и нигде не соприкасались с репертуаром драматической актрисы. Но никогда ещё не встречала Галя другого дома, где искусство было бы такой насущной потребностью, как в этой семье. Здесь её приняли тепло и радостно. И с первого дня своего появления в этом доме Галя поняла, что здесь она найдёт то, чего так безнадёжно искала. Постепенно, изо дня в день, прибегая в этот дом и ведя долгие разговоры то с его хозяйкой, то с хозяином, Галя поняла, что требования её к своему искусству были законны, а желания неизбежны в творческом развитии каждого настоящего художника.
Ибо то, чего она хотела и без чего самая лучшая роль балета казалась ей пустой, было соединение танца с актёрской игрой и сочетание в одном лице балерины и актрисы.
Дом Терновых был всегда полон артистами всех областей искусства: отдыхающими художниками, старыми композиторами, гастролирующими актёрами.
В первое время привычный Гале страх — чего-то не знать — удерживал её от разговоров с этими людьми. Но они говорили о таких интересных и нужных ей вещах, что скоро она забыла о своём страхе, всё чаще вступая в общую беседу.
СПАСИБО ТЕБЕ, СЕЛИГЕР!
До начала сезона у неё оставалось ещё две недели отдыха, когда однажды утром Николай Сергеевич Тернов сказал:
— Знаете что, Галечка, едемте с нами на Селигер! Мы туда отправляемся на днях, и, если поедете с нами, вы ещё успеете наглядеться на тамошние замечательные места. Такого озера вы нигде не видели!
— Да нечего её уговаривать, просто я её силком с собой беру, — сказала Екатерина Ивановна. — Ну как, Галюша, поедете добровольно или вас силком везти?
Галя вспомнила озеро Щор, представила себе, как много дадут ей ещё две недели жизни и общения в тишине с двумя людьми, ставшими ей дорогими, и в ту же минуту согласилась.
Эти две недели на берегах несравненного по красоте озера, перед которым озеро Щор казалось детской игрушкой и на котором пропадала Галя в лодке с веслом, с рыболовными сетями с утра до вечера и с ночи до зари, — остались незабываемыми в её памяти и оказали огромное влияние на её творческую жизнь.
Широкое озеро, уходившее в бесконечные дали, многочисленные острова его, заросшие старым лесом, густые заросли цветов, долгие закаты, зажигавшие рубины в глубоких водах, — никогда не уйдёте вы из памяти!
Не уйдут из памяти и долгие беседы в маленькой лодочке, затерявшейся где-нибудь в камышах.
— Вы, Галенька, прислушивайтесь больше к своему внутреннему голосу, — говорит Николай Сергеевич, держа неподвижно весло и всматриваясь в даль, — и этому голосу верьте. И, если он скажет вам, что вы делаете что-то не совсем хорошо, ищите нового в своей работе, невзирая на похвалы. Но, если он говорит вам, что вы на правильном пути, не слушайте никого и идите по этому пути до конца. Художник имеет право верить самому себе.
Щурясь на яркие полосы заката в тёмной глубине воды, Екатерина Ивановна медленно
