— Не знаю, дочка, не знаю… Вот давай-ка лучше посмотрим с тобой картинки. Ты что-то совсем забыла про «Кошкин дом». Где у тебя эта книжка?
«Кошкин дом» был так интересен, что поглотил всё Галино внимание.
На другой день, когда выглянуло уже потеплевшее солнце и Галю повели гулять, няня Петровна шёпотом говорила с дворником Ферапонтом про что-то очень непонятное:
— Слыхать, будто народ сызнова бунтовать хочет? И то сказать, который год мужички-то сидят по окопам, а конца этой войны не видать и не видать!
— Народ — што, народ-то всё бы стерпел, кабы студенты его не мутили. Мало их, выходит, в девятьсот пятом-то годе по тюрьмам посажали, а они — нате вам! — сызнова нет-нет, да и выскочу т!
Чего ж им надо, студентам-то? — шептала няня.
— А кто их разберёт! — махнул рукой дворник Ферапонт. — Слободу, што ль, требуют, а на што им слобода эта самая, сами не знают… — Он посмотрел по сторонам и ещё тише добавил: — Слыхать, царя нашего добиваются сместить. Он, мол, не на своём месте сидит. Во как!
— Ба-а-тюшки! — Няня горестно покачала головой. — Вот до чего дожили! Дождалися!
— И рабочие, слышь, — продолжал таинственно Ферапонт, — возле Обуховского перед самым заводом намедни горло драли: «Прикончим всех, кто супротив народа!» Ну, их самих за то многих, как говорится, прикончили…
Няня молча перекрестилась и в ужасе смотрела на Ферапонта, который в эту минуту кому-то пронзительно засвистел и шагнул в сторону.
Няня крепко взяла Галю за руку и повела её домой, а Галя, посматривая на лужи под ногами и на весеннее синее небо над головой, вспоминала нянин разговор с Ферапонтом, из которого она поняла только одно: все сидят не там, где им нужно, и оттого им всем плохо. «Мужички» сидят по окопам — и им там плохо; студенты сидят по тюрьмам — это тоже нехорошо. И сидит царь на чужом месте — что уж совсем непонятно, потому что он каждую минуту мог бы встать и сесть на своё.
Весь тот день Галя была неразговорчива и не один раз опасливо поглядывала в окна. Впрочем, прощаясь с отцом, перед тем как идти спать, она неожиданно занялась рассматриванием папиного галстука. Она так долго смотрела на него, что папа наконец удивлённо спросил:
— Ты что тут разглядываешь?
— Папа, — вместо ответа спросила Галя упавшим голосом, посмотрев ещё раз в тёмное, совсем чёрное окно, — а почему студенты по тюрьмам сидят?
Папа посмотрел на неё с испугом.
— Ты уж и об этом успела узнать! — недовольным голосом ответил он, — а это нас с тобой не касается, совсем не касается — поняла?… Ты молоко своё выпила?
— Да!
— Ну, значит, нам с тобой на сегодня делать больше нечего, все дети уже спят. А к тому времени, когда ты вырастешь, я постараюсь обо всём узнать и тогда обязательно тебе расскажу… Няня, уведите её спать. И, пожалуйста, — добавил он сердито, — не говорите при ней обо всём, что вам на ум взбредёт!
Няня молча увела Галю, а Галя ещё долго размышляла о том, почему папа вдруг рассердился на них с няней.
…И ещё был случай с городовыми.
Осенью, после того как все вернулись с дачи, в доме часто разговаривали о «волнениях». «Волновались», говорил папа, рабочие. Повторялось часто слово «забастовка». И няня опять шепталась с дворником о том, что где-то по ночам стреляют…
В ту ночь долго выл ветер в трубе.
— Ветер с моря, — сказал папа, вернувшись домой, весь промокший под дождём. — И вода в реке высокая.
— Неужто опять вода на город пойдёт?!
Няня спросила об этом шёпотом, пронося папино пальто из передней в кухню для просушки: няня больше всего на свете боялась наводнений.
Лёжа под тёплым одеялом и глядя пристально на свет голубого ночника, Галя прислушивалась к тревожным голосам и к вою ветра в трубе до тех пор, пока глаза её не закрылись сами собой.
Она проснулась внезапно от громких, резких звонков в передней. Так никогда ещё никто не звонил к ним!.. Может быть, вода пошла на город? В столовой раздались грубые голоса и топот тяжёлых сапог. Няня пробежала через детскую к маме и крикнула:
— Городовые пришли с обыском!
Это слово мгновенно прогнало остатки сна. Галя приподнялась на подушке и прислушалась: открывались дверцы шкафов, гремели отодвигаемые ящики, и папа каким-то странным голосом говорил:
— Здесь пустой ящик. Здесь столовое бельё.
Но, когда Галя услыхала, что сапоги приближаются к её комнате, она быстро накинула одеяло на голову и замерла под ним.
А городовые уже входили в дверь. И папа тем же странным голосом говорил:
— В комоде детское бельё… это шкаф с игрушками, а здесь… — папа подошёл вплотную к Гале, — на диване спит ребёнок…
— Так-с, — сказал грубый голос. — Откройте ящик-с… Попрошу шкаф показать…
Сапоги прошли мимо дивана.
— Так-с, можете закрывать. Всё-с.
Сапоги (Гале показалось, что их было очень много) загромыхали обратно. Дверь передней открыли и снова заперли. Галя осторожно сняла одеяло с головы. В наступившей тишине отчётливо стучал дождь по окнам и пел тонким голосом ветер в трубе. Мама вышла из своей комнаты, очень взволнованная:
— Что это? Почему у нас обыск? Как могли они к нам прийти!
— По всем квартерам с обысками рыскают, — шёпотом сообщила няня. — И чего ищут — видать, сами не знают. Тут во всём нашем доме воров нету, чтобы краденое держали. Да ходят-то не днём, а всё ночью норовят. Чисто сами по воровскому делу.
Няня осторожно приоткрывает дверь на лестницу:
— Наверх теперь, к Рогачёвым пошли… Ну, чего там у Рогачёвых надо? Там одни старики живут. Ишь как в дверь стучат! Господи, твоя воля, только людям спокою не дают!
— Закройте дверь, няня, и заприте её на цепочку… — Папа говорит тоже очень тихо.
А мама громко восклицает:
— В самом деле, что же это за произвол! Врываются, когда им вздумается, в квартиры… Что им надо?
— Оружие ищут… Как ты не понимаешь! — И папа, вздохнув, устало опускается на стул.
— Уж это, поверьте мне, — уверенно говорит няня, — хорошие люди по ночам не ходют — одни душегубцы.
— А где твоё охотничье ружьё? — спрашивает мама, с ужасом глядя на папу.
— Под Галей, — спокойно отвечает он, вытирая платком вспотевший лоб.
— Где? — изумлённо переспрашивает мама, быстро обернувшись к Гале и глядя на неё с таким испугом, точно Галю надо немедленно спасать.
— Под Галей, под Галей! — успокоительно повторяет папа. — В диване, на котором она спит.
— Батюшки-и! — всплёскивает няня руками.
— Господи, что ты говоришь! — Мама бросается к дивану.
— Нечего волноваться, оно уже давно не стреляет. И не надо пугать ребёнка, — заканчивает папа. — Спать надо. Завтра у нас ранняя репетиция.
Но мама ещё долго не может успокоиться:
— Ну, а что, если бы его нашли? Всегда я говорила, что эта охота ни к чему! И подумаешь, охотник! За три года одну утку застрелил, и та горькая.
— Ну при чём же тут я, Марусенька? Ведь это уж не моя вина. А стрелял я действительно мало, потому что у меня плохое ружьё, прямо отвратительное ружьишко! Я всё собирался его переменить.
