эту секунду налетела на воротца, те зашатались, и сразу образовалась куча из барахтающихся рук и ног.
Тут к ней подошел Король — долговязый тощий парень по имени Уилл, увенчанный бумажной короной.
Вера затрепетала: весь семестр она сходила по нему с ума.
— Хочешь поиграть? — спросил он. — Мне нужен шар. — Махнув в сторону парня в коричневом, бегущего за девушкой в белом купальнике, он добавил: — Мой еж примерился трахнуть Белого Кролика.
Вера указала на освещенное окно над каменной аркой по ту сторону двора.
— Собственно, раз он дома, я собиралась поговорить…
— С доктором Резерфордом. Я мог бы и сам понять. — Уилл закатил глаза. — Ну, знаешь, одна работа без развлечений…
— Я все еще не нашла за что зацепиться с моим эссе, — объяснила Вера, — но в субботу почему бы и…
— Привет, Уилл, — перебила ее участница представления. Черное спортивное трико, усы, нарисованные на щеках, и бархатные уши на головной повязке. — Есть настроение изменить Королеве нынче ночью?
Вера пыталась не насупиться. Изабель Конрод была сногсшибательна, с грудями, рвущимися в завтрашний день, и стоило кому-то тебе понравиться, как Изабель его уводила или, точнее, отвлекала ровно настолько, чтобы он утратил интерес к тебе. Почему-то Изабель требовалось, чтобы студенты Крайст-Чёрч все до единого облизывались на нее.
Пропустив вопрос Изабель мимо ушей, Уилл обернулся к Вере.
— «Мне не нравится, как оно выглядит… однако оно может поцеловать мне руку, если хочет».
Вера засмеялась. Строчка из «Алисы в Стране Чудес», одна из ее любимых. Затем ее улыбка угасла. В сказке Чеширский Кот отклонил приглашение Короля, но этот ухватил королевскую руку, повалил Короля на землю и — к его восторгу — уселся на него.
Вздохнув, Вера пошла дальше к кабинету своего руководителя. Ей хотелось на этой неделе написать эссе, которое действительно произвело бы на него впечатление. А то и заинтриговало бы его, хотя бы чуточку. Он столькому ее научил! Иногда она просто задыхалась от благодарности. Она надеялась, что он пригласит ее войти, и может быть, как в прошлый раз, они поболтают за портвейном, прихлебывая вино до поздней ночи из его двух черных щербатых кубков.
Поднимаясь по винтовой лестнице на третий этаж, Вера услышала выкрики во дворе.
— Вино выхлебано? О дьявол! Ли, Конрад, сомкнуться в авангарде. Штурмуем паб! Отряд, вперед марш!
Крики и смех игроков в крокет уже замерли, когда она подошла к двери своего руководителя. И тихо постучала. Никакого отклика.
Она было повернулась, но тут ее нос сморщился. Какой странный запах!
— Доктор Резерфорд! — робко позвала она. — Доктор Резерфорд!
И опять никакого отклика. Но он не стал бы игнорировать ее так грубо, это Вера знала твердо, — как бы сосредоточенно ни работал над своей новой книгой. Он же такой добрый! Или он уже ушел домой? Может быть… но он же никогда не забывает погасить за собой свет.
Дверь была отперта. Осторожно войдя в комнату, она повернулась в сторону его стола. На несколько секунд у нее помутилось в глазах, все перед ней затянула серость, будто испарения сухого льда — такие, которые колышутся на сцене в постановках «Макбета». В растерянности она встряхнула головой и заморгала.
В конце концов в глазах у нее прояснилось. И вновь она увидела доктора Резерфорда, поникшего над письменным столом. На затылке его густые седые волосы какое-то бурое вещество слепило в колтуны, и то же вещество расплылось широким пятном на полу и забрызгало дальнюю стену. Наконец Вера поняла, что вещество это — запекшаяся кровь, и закричала.
4
Увы, ученый я, где золото мне взять?
САУТУОРК — СУМЕРКИ, МАЙ 1593
Проталкиваясь через шумные толпы, кишащие на южном берегу Темзы, Марло остановился перед Лондонским мостом. Арку увенчивала дюжина с лишним насаженных на пики отрубленных голов. Он узнал лица: так как видел их там не один месяц. Некоторые почти год. Вымоченные в рассоле, они сохранялись неплохо.
— Добрый вечер, джентльмены, — сказал он с легким поклоном. — Никто не желает поиграть в кости?
Юная проститутка с обнаженной грудью подергала Марло за рукав. Он было начал отдирать ее грязные пальцы, но вдруг нахмурился, увидев на ее плече багряную каплю. Ища рану, он приподнял волосы с ее шеи, но ничего не нашел. Усмотрев в его жесте интерес потенциального клиента, она закрыла глаза и неуклюже надула губы.
Марло прикоснулся к капле и поднес палец к ее носу.
— Твои губы пахнут медью, — сказала она ему. Ее тихий голос почти заглушали крики торговцев овощами, рыбой и ругань пары уличных оборвышей, которые на все корки поносили иностранную пару.
— Я удивлен.
— Мой отец был кузнецом, — объяснила она, открывая глаза. — Что это?
— Кровь. — Он показал рубиновый мазок на кончике пальца.
Заметив ее испуг, он добавил с улыбкой:
— Не пугайтесь, мисс, она не ваша. Либо ангел в небесах поцарапал коленку, либо городской декоратор вновь принялся за работу.
Она проследила его взгляд до вершины арки. Там как раз установили только что отрубленную голову.
— Бедняга, — сказала она, словно бы с искренней печалью, — я помолюсь за тебя.
Марло понял, что в Лондоне она совсем недавно. Его жителей почти без исключения это жуткое зрелище никак не трогало. Когда она отошла, он прикинул, какой срок понадобится лондонским улицам, чтобы умертвить в ней жалость.
Шлепнув пронырливую руку карманника, он вновь посмотрел на новую голову, единственную еще сохранявшую глаза. Некоторых осужденных изменников просто обезглавливали. И очень часто лица таких выглядели спокойными, смирившимися с судьбой. Участь других оказывалась не такой легкой. А этого, решил Марло, скорее всего кастрировали заживо, прежде чем топор опустился на его шею. Лицо было искажено мукой, оглашая воздух безмолвными воплями.
— Ты прятал попа у себя под полом, друг мой? — спросил он вполголоса. — Ты выглядишь достаточно умным, чтобы не подготовлять покушение на королеву.
Кто-то столкнулся с ним, и сиплый голос выругался. Марло посмотрел на продавца воды, который побрел дальше с привязанным к спине бочонком, и снова взглянул вверх.
— Но где ты теперь?
Пройдя под аркой, он поднялся на Лондонский мост. По обеим сторонам тянулись высокие дома с бревенчатыми верхними этажами, принадлежащие богатым торговцам. На уровне моста были лавки, а владельцы жили на верхних этажах. Заходящее солнце еще светило, но в узком ухабистом проезде царила полутьма: каждый следующий этаж выступал над тем, что под ним, так что самые верхние почти смыкались через улицу, и развешенное между ними сушащееся белье позволяло увидеть лишь крохотные лоскутки
