телосложения, с тощей шеей и крупным острым крючковатым носом, возвышавшимся между маленькими глазками и тонкими, почти незаметными губами.
За ним по тропе следовал Свейнер, ремесленник и стеклодув, невысокий старичок весь в бородавках и наростах, и его половина, тоже покрытая бородавками и наростами, выглядевшая, словно сестра-близнец. Некоторые из новых поселенцев полагали, что так оно и есть, но Лоулер-то знал наверняка, кем эта парочка приходится друг другу. Дело в том, что жена Свейнера была родной сестрой Вальбена, а с самим Свейнером их не связывали никакие, даже отдаленные, родственные отношения.
Эти старички, как и Тарп, родились на Гидросе, на острове Сорве. Обычно люди-гидранцы не женились на женщинах со своего клочка тверди, Свейнер пошел наперекор традициям. Это — вместе с поразительным сходством супругов — и породило вышеназванные слухи.
Вальбен уже находился неподалеку от центра острова, представлявшего собой высокую главную террасу. К ней вел широкий псевдодеревянный скат, потому что на Сорве не существовало лестниц: джилли с их толстыми короткими и не слишком проворными ногами не могли пользоваться ими. Доктор быстрыми шагами взошел на скат и поднялся на террасу — плоскую полосу из плотных и твердых, прочно связанных волокон морского бамбука, покрытую лаком. Это сооружение покоилось на решетке из тяжелых черных бревен, изготовленных из древовидных водорослей. По настилу проходила узкая центральная дорога острова. Если вы сворачивали с нее направо, то попадали в ту часть Сорве, где жили джилли; поворот налево приводил в район трущоб, где обитали люди.
— Доброе утро, господин доктор, — пробормотал Натим Гхаркид, находившийся примерно в двадцати шагах от Вальбена, и почтительно уступил дорогу.
Гхаркид прибыл на Сорве четыре или пять лет назад с какого-то другого острова. Его внешность располагала к общению: приятное ласковое лицо с такими же притягательными глазами, гладкая кожа темного цвета, ровная спокойная манера разговора. Ему до сих пор не удалось приспособиться к стилю жизни человеческой общины на этом клочке тверди. Он занимался торговлей водорослями и сейчас шел на свою обычную работу — собирать «товар» на отмелях.
Большинство же людей на Гидросе обладало сразу несколькими профессиями. Это было вполне объяснимо: при такой небольшой численности населения каждый должен владеть целым рядом специальностей. Но Гхаркида, казалось, это совершенно не волновало. Например, Лоулер являлся не только главным — и практически единственным — врачом на Сорве; он занимался фармакологией и метеорологией, владел похоронным бюро и, по мнению Делагарда, считался неплохим ветеринаром. Однако Натима, кроме сбора и продажи водорослей, ничего не интересовало. Вальбен полагал, что этот человек тоже родился на Гидросе, но не был уверен полностью в своих умозаключениях: Гхаркид редко говорил о себе. В Натиме желание стушеваться, не бросаться в глаза проявлялось в большей степени, чем в ком угодно другом из людей, известных доктору. Он выглядел тихим, терпеливым, трудолюбивым, дружелюбным и… непостижимым, словно загадочное молчание невидимки.
Проходя мимо друг друга, Лоулер и Гхаркид обменялись чисто формальными «автоматическими» улыбками.
Затем на дороге появились одна за другой три женщины, все — в одинаковых зеленых одеяниях: сестры Халла, Мариам и Фекла, которые пару лет назад создали некое подобие монастыря у самой оконечности острова, за лачугой старьевщика, где сваливали разные кости; из них затем получали известь, а из извести — мыло, чернила, краску и химические вещества для самых различных целей. Обычно это место никем лишний раз не посещалось, кроме собирателей отходов. Сестры, поселившись за свалкой костей, оказались застрахованными от всякого рода незваного вмешательства в их уединенную жизнь. И тем не менее, сам выбор сего места был весьма необычен. С тех пор, как они организовали свою обитель, женщины старались как можно реже общаться с мужчинами. К этому времени в «монастыре» уже жило одиннадцать представительниц прекрасного пола, то есть почти треть всего женского населения Сорве — очень странное явление, можно сказать, уникальное в короткой истории острова. В голову Делагарду приходили всякие грязные мысли по поводу того, что творилось на территории обители. Вполне возможно, он не так уж и далек от истины.
— Сестра Халла, — произнес Лоулер, поочередно приветствуя всех троих, — сестра Мариам. Сестра Фекла.
В ответ они взглянули на него так, словно он сказал нечто гадкое и непотребное. Вальбен пожал плечами и пошел дальше.
Впереди находился главный резервуар, крытая круглая емкость в три метра высотой и в пятьдесят — шириной, сложенная из лакированных свай, изготовленных из водяного бамбука и скрепленных ярко- оранжевыми обручами из волокон водорослей. Внутри этот огромный бак люди просмолили красной смолой, добытой из морских огурцов.
Из резервуара выходил целый лес труб и веером тянулся до вааргов, которые располагались почти рядом. Емкость, наверное, являлась самой важной постройкой в поселке. Ее соорудили первые люди, оказавшиеся здесь пять поколений назад, в начале XXIV века, когда Гидрос использовался в качестве планеты-тюрьмы, куда ссылали самых отпетых каторжников. Теперь бак нуждался в постоянном ремонте, бесконечном просмаливании, проконопачивании и новых креплениях-стяжках. По крайней мере, десять последних лет шли настойчивые разговоры о том, чтобы заменить его более элегантной конструкцией, но практически в этом направлении ничего не делалось, и Лоулер сомневался, что эта задумка претворится в жизнь. Тем более, старый резервуар до сих пор вполне удовлетворял нужды жителей острова.
Приближаясь к этой большой емкости, Вальбен заметил священника, недавно прибывшего на Гидрос и представляющего Церковь Всех Миров, отца Квиллана. Он медленно огибал огромный бак и при этом совершал нечто в высшей степени странное: через каждые десять шагов священник останавливался, поворачивался лицом к резервуару, простирал руки по направлению к нему в каком-то подобии объятия, то и дело задумчиво прижимая кончики пальцев к его стенке, словно желая удостовериться, не протекает ли он.
— Боитесь, что образовалась течь? — крикнул ему Лоулер. «Священник — чужак, пришелец с другой планеты… Он пробыл на Гидросе меньше года, — почему-то мелькнуло в голове доктора. — Гм… А на Сорве приплыл всего несколько недель назад». — Не беспокойтесь, ничего не случится.
Квиллан поспешно повернулся, явно смущенный неожиданной встречей, отнял пальцы от резервуара.
— Здравствуйте, Лоулер.
Святой отец являл собой тип крепкого человека аскетического вида, лысеющего и гладко выбритого, которому можно дать сколько угодно лет — от сорока пяти до шестидесяти. Он был худ, словно вся плоть усохла и сошла вместе с потом, имел вытянутое, овальной формы лицо с крупным костистым носом. Его глубоко посаженные глаза холодного светло-голубого цвета в упор смотрели на собеседника, а кожа отличалась необычайной бледностью и казалась почти выбеленной, хотя постоянный рацион из даров моря начал придавать ей тускловатый оттенок, который отличал коренных жителей Гидроса.
— Не беспокойтесь, резервуар в высшей степени надежен, — бросил Лоулер. — Уж поверьте мне, святой отец. Я провел здесь всю жизнь, и ни разу стенки емкости не подвели. Поймите, такая авария просто непозволительна.
Квиллан неловко рассмеялся.
— О, я вовсе не этим интересуюсь… Просто пытался почувствовать его внутреннюю силу.
— А-а-а… Понимаю.
— Хотелось ощутить все то, что составляет его мощь. Только представьте — огромная сила, взятая в тиски… Сила, сдерживаемая лишь могуществом человеческой воли и решительности.
— Ага, а также большим количеством стволов морского бамбука и деревянных обручей, святой отец… Ну… и Божьим благословением, конечно.
— Верно, верно, — согласился священник.
«Очень странно, — подумал доктор, — пытаться обнять резервуар, чтобы ощутить его мощь… Гм…» Но Квиллан был известен своими странностями. В этом человеке постоянно присутствовала отчаянная жажда Божьей милости, Божьего прощения — словом, чего-то такого, что помогло бы ему полностью отдаться некой высшей, значительно более могущественной силе, чем он сам. И, естественно, в нем жила
