Энс услышал, как снаружи хлопнула дверца автомобиля.
Кэрол услышала тоже.
— Наверно, еще кто-то приехал,— крикнула она из ванной. И почти сразу появилась в дверном проеме, вытираясь полотенцем, вся такая розовая и золотая,— Думаешь, это твой брат?
Возможно ли? Скрытный, всегда подчиняющийся лишь собственным прихотям брат в конце концов снова воссоединится со своей семьей? Но нет: вглядываясь в надвигающуюся тьму, Энс увидел, как из машины выбралась женщина, а следом за ней крупный, неуклюжий мужчина и пухлый мальчик подросткового возраста.
— Нет,— сказал он,— это Розали и Дуг со Стивом.
Однако спустя всего десять минут на горной дороге чуть пониже ранчо снова замерцали огни фар. Скорее всего, это приехали из Ньюпорт-Бич двоюродные брат и сестра Энса, Поль и Элен. В Смутные Времена Поль потерял жену, а Элен мужа. Пережив эти трагические утраты и стремясь обрести ощущение хоть какой-то надежности, брат и сестра тянулись друг к другу.
Но нет, Энс ошибся. В последних проблесках дневного света он разглядел аккуратный маленький спортивный автомобиль, ничуть не похожий на большой и неуклюжий фургон Поля. Это был автомобиль его брата.
— Господи…— Энс изумленно открыл рот.— Похоже, это и в самом деле Рон!
В прекрасном городе Праге, который был столицей Чешской Республики до тех пор, пока два года и два месяца тому назад понятия «столица» и «республика» не потеряли на Земле всякий смысл, и который сейчас стал главным коммуникационным центром захвативших Европу Пришельцев, погода в эту ночь, за несколько дней до Рождества, была совсем не такая, как в Калифорнии, хотя и достаточно приятная для зимней Праги. Весь день столбик термометра держался выше нуля по Цельсию и только сейчас, с наступлением ночи, опустился чуть ниже этой отметки. Накануне шел снег, хотя и не слишком долго. Тем не менее он успел набросить на город тонкий белый покров. Воздух был практически неподвижен, только с реки, протекающей в самом сердце старого города, тянуло легким, еле заметным ветерком.
Карл-Гейнрих Боргманн, шестнадцати лет от роду, сын немецкого инженера-электрика, поселившегося в Праге еще в середине девяностых годов прошлого века, быстро и легко скользил в сгущающейся тьме. Словно преследующий свою жертву хищный кот, кем он себя и воображал. По правде говоря, на кота он походил мало: смуглый и темноволосый, невысокий, широкий в талии, с плоским лицом и выступающими скулами, с толстоватыми запястьями и лодыжками — все это указывало скорее на славянское, чем на тевтонское происхождение. Но в душе он сейчас чувствовал себя котом, крадущимся по следу добычи. В качестве последней выступала шведская девушка, Барбара Эйкелунд, дочка университетского профессора, в которую Карл-Гейнрих был тайно, отчаянно, исступленно влюблен на протяжении последних четырех месяцев, с тех самых пор, как они встретились и обменялись парой слов в маленьком магазинчике неподалеку от старого еврейского квартала.
Сейчас он следил за ней, держась в двадцати метрах позади и не отрывая взгляда от туго обтянутых джинсами бедер. Сегодня, так было решено, ой в конце концов подойдет к ней снова, заговорит и предложит провести с ним время. Такой вот рождественский подарок самому себе. И потом она станет его девушкой. И это станет началом его новой жизни.
В его воображении она шла по улице совершенно голая. Он видел все: стройную белую спину, бедра, еле заметную линию позвоночника, нежные косточки лопаток, длинные тонкие руки, потрясающе красивые ноги, переходящие в округлые бедра и даже отдаленно не похожие на ноги чешских девчонок.
При желании он мог мысленно развернуть ее лицом к себе, с такой же легкостью, с какой поворачивал на сто восемьдесят градусов изображение на экране компьютера, дважды щелкнув мышью. Он и развернул ее сейчас. Увидел налитые, округлые груди с розовыми сосками, такие полные и тяжелые, что казались несовместимыми с ее тонкой, высокой фигурой, и изгибы от талии к бедрам, и родинку рядом с пупком, и таинственный лобок внизу, густо заросший неожиданно темными для ее нордической внешности волосами. Карл-Гейнрих воображал, как она, обнаженная, стоит здесь, на заснеженной улице, улыбается ему, машет рукой и взволнованно зовет его по имени.
На самом деле Карл-Гейнрих никогда не видел обнаженной Барбару Эйкелунд, да и вообще ни одну из девушек. Во всяком случае, своими собственными глазами. Однако путем множества проб и ошибок он ухитрился прикрепить крошечный «шпионский глаз» к водопроводной трубе в подвале дома Барбары и протолкнуть его вверх до ее спальни. У Карла-Гейнриха были явные способности к таким штучкам. Время от времени «шпионский глаз» фиксировал смутные, расплывчатые изображения Барбары Эйкелунд — как она, обнаженная, поднимается с постели, расхаживает по комнате, делает свои утренние дела, роется в шкафу, выбирая то, что наденет сегодня. Эти изображения передавались на антенну, установленную на крыше почты, а потом в компьютер Карла-Гейнриха, откуда он мог извлечь их всего лишь одним щелчком «мыши».
За два последних месяца он собрал, увеличил и скомпоновал целую коллекцию изображений Барбары и стал владельцем изящного маленького видеофильма, в котором она была видна со всех сторон; вот она поворачивается, потягивается, наклоняется, непроизвольно и с неподдельной искренностью демонстрируя ему себя. Ему никогда не надоедало смотреть этот фильм.
Но смотреть, конечно, было совсем не то же самое, что прикоснуться. Погладить. Почувствовать, что это такое на самом деле.
Если бы только, если бы только, если бы только…
Он пошел быстрее, а потом еще быстрее. Барбара направлялась, по предположению Карла-Гейнриха, в маленькую кофейню в дальнем конце сквера, сразу за старым отелем «Европа». Он хотел перехватить ее до того, как она войдет туда и устремится к столику, за которым сидят ее друзья. Чтобы она появилась там уже вместе с ним.
— Барбара! — позвал он.
Сиплым от напряжения голосом, лишь чуть громче шепота. Но все равно это было очень нелегко — выдавить из себя ее имя. У него всегда возникали проблемы с девушками. Они были для него даже более чужие, чем Пришельцы.
Но она услышала. Повернулась. Пристально всмотрелась. Нахмурилась, очевидно не понимая, в чем дело.
— Карл-Гейнрих,— оказавшись рядом с ней, представился он, от всей души надеясь, что это у него получилось с развязной, естественной легкостью.— Помнишь? В магазинчике на Старе Място. Боргманн, Карл-Гейнрих Боргманн. Я показывал тебе, как подключать к имплантату информационный стержень,— он говорил по-английски, как почти все пражане моложе двадцати пяти лет.
— Магазинчик? — с сомнением в голосе повторила она.— Старе Място?
Он с надеждой смотрел на нее. Барбара была на два сантиметра выше него, и он чувствовал себя таким коренастым, таким грубым, таким вульгарным по сравнению с ее утонченной, излучающей свет красотой.
— Это было в августе. И мы долго разговаривали с тобой.— Последнее не совсем соответствовало действительности. Их разговор длился около трех минут.— Психология Пришельцев в предположительном восприятии Кафки… и все такое. Ты высказывала очень интересные мысли. Я рад, что снова с тобой встретился. Я все время хотел этого.— Слова выплескивались из него неудержимо, словно водопад.— Могу я угостить тебя кофе? И рассказать о кое-каких забавных компьютерных штучках, над которыми сейчас работаю.
— Прошу прощения,— ответила она и улыбнулась, почти застенчиво, явно все еще сбитая с толку.— Боюсь, я не помню… Послушай, мне нужно идти, у меня назначена здесь встреча с друзьями из университета…
Смелее, неумолимо приказал он себе. И облизнул губы.
— То, что я придумал, видишь ли, позволяет напрямую подключиться к компьютерам Пришельцев. Я могу проникнуть в их линии связи! — Он и сам был ошеломлен, услышав это заявление, такое фантастическое, такое неправдоподобное. И все же взмахнул рукой в направлении реки и возвышающегося за ней, неясно вырисовывающегося огромного средневекового Пражского Града с собором Святого Вита, где
