В руках человек держал не что иное, как фотоаппарат, и его объектив протиснулся через кусты, точно длинный черный хобот.
— Бог мой, — прошептала Джессика.
Фотоаппарат был нацелен прямо на ее дом.
И на ее окно.
— Джонатан…
— Вижу.
— Это какой-то сыщик!
Джонатан понизил голос:
— И зачем это он болтается тут среди ночи, да еще и за домом твоим наблюдает?
— Вряд ли он нам что-то скажет. Он же манекен.
— И ежу понятно.
Мальчик сделал пробный шаг вперед и помахал рукой перед лицом мужчины. Ноль внимания.
— И что будем делать, Джонатан?
Тот прикусил губу.
— Пожалуй, навестим завтра Рекса и спросим, что все это значит. — Он повернулся к Джессике. — А пока придется тебе идти домой.
— Ну уж нет!
Девочка посмотрела на свое окно. Ну, конечно: оно осталось открытым, а от кого может защитить тюлевая занавеска?
— Я не пойду туда, пока он смотрит.
— Нет выбора, Джесс. Скоро полночь закончится. Иди, иначе тебя тут застукают. И сидеть тебе тогда под домашним арестом веки вечные.
— Знаю, но…
Она взглянула на мужчину. Есть вещи и похуже домашнего ареста.
— Я буду здесь, — ответил Джонатан. — Спрячусь и подожду конца полуночи. Присмотрю, чтобы он ничего не натворил.
Ноги Джессики впечатались в землю под обычным весом тела.
— Давай, Джесс. Я за ним пригляжу. Какой толк спорить?
Полночная луна уже заходила за горизонт, а Джессика не хотела лезть в окно в обычное время. Когда фотограф в кустах разморозится, безопаснее будет внутри, чем снаружи. Девочка коснулась руки Джонатана.
— Ладно. Но будь осторожен.
— Все путем, я обещаю. Завтра утром позвоню.
На этот раз он поцеловал ее очень крепко, напоследок снова превратив в пушинку. Потом Джессика пересекла улицу и залезла в окно.
Теперь чересчур чистая комната казалась в синем сиянии очень холодной и негостеприимной. Джесс провела рукой по нижней грани подоконника, нащупав ровно тринадцать кнопок. Через несколько минут они будут бесполезны. Числовая магия вряд ли защитит ее от вторжения незнакомца. И даже «Представление» останется просто фонариком.
Она закрыла окно, затем обошла комнату и проверила остальные.
Один взгляд на часы — и ее опасения подтвердились. У нее нет времени обойти все замки в доме — так можно разбудить родителей или Бет. Но ведь надо же что-то делать… Джессика подошла к ящику, где были аккуратно сложены ножницы, моток скотча, компьютерные диски и прочее в том же духе, нашла резиновый буфер и подсунула под дверь комнаты. Если кто-то попытается вломиться к ней, он наделает много шума.
Но все равно Джессика знала, что этой ночью уже не заснет.
Она села на пол, прислонившись спиной к двери, и стала ждать, сжав в руках «Представление». Может, в обычное время амулет и не станет метать искры, но тяжелый стальной фонарик лучше, чем совсем ничего.
Джессика закрыла глаза и стала ждать, пока закончится безопасное время синевы.
И вот снова прокатилась рябь — на этот раз мягче, как это бывает в конце полночного часа. Под девочкой задрожал пол, мир вздрогнул и снова сдвинулся с места.
До ушей донесся какой-то шум, и Джесс резко открыла глаза, стиснув фонарик так крепко, что костяшки пальцев побелели, В комнату снова сочились цвета. Повсюду протянулись тяжелые тени, все стало четким и ярким. Джессика зажмурилась от резкого света, и ее глаза заметались от окна к окну.
И тут она увидела, откуда шел шум, и облегченно выдохнула. Монета наконец упала и шлепнулась об пол, ярко вспыхнув на фоне паркета.
Джессика подползла ближе и уставилась на монету.
— Решка, — пробормотала она.
2
Нормальное время опустилось на Джонатана свинцовым одеялом.
Он лежал плашмя на крыше прямо над человеком с фотоаппаратом, распластав руки и ноги, чтобы заполучить от черепицы как можно больше трения. Но когда вернулась сила тяжести, на какую-то долю секунды он заскользил по скату крыши. Раздался скрежет, и Джонатан бесшумно ругнулся.
Потом он услышал внизу жужжание фотоаппарата и цепочку настойчивых шорохов, которые вернулись к жизни с возобновлением нормального времени. Мужчина делал многократную съемку ровно в ту секунду, когда наступила полночь. Вот это худо. Ладно хоть подвывание фотоаппарата заглушило звук скольжения Джонатана.
Джонатан с трудом приподнял голову. Он едва мог дышать: внезапно навалившаяся тяжесть буквально приплющила его к холодной черепице. Человек под ним убрал от глаз фотоаппарат и сверил время на дорогих часах, блеснувших в лунном свете. Затем он начал разбирать длинный телеобъектив.
У Джонатана мурашки по телу побежали. С прошествием полуночи черепичная крыша стала холодной, и со всех сторон его обдувал ледяной оклахомский ветер. Мальчик планировал вернуться до конца часа синевы, так что даже куртку не захватил.
«Черт», — подумал он, вспомнив, что еще предстоит долгая дорога домой.
Джонатан бесшумно подтянул конечности к телу и подул на руки.
А внизу мужчина уже убрал фотокамеру в футляр. Запахнув поплотнее пальто, он на корточках пересек задний дворик и ловко перемахнул через деревянный забор. По аллее еще долго удалялся звук его шагов.
Джонатан придвинулся к водосточной трубе и глянул вниз, уже жалея, что решил спрятаться на крыше. Минуту назад это казалось естественным — если умеешь летать.
Но здесь, на земле, его ожидал полет не из приятных.
Он медленно начал спускаться вниз, вцепившись пальцами в водосточную трубу. А когда та громко заскрежетала, он, словно мешок с картошкой, грузно спрыгнул на землю.
— Ох!
Правую лодыжку пронзила острая боль, но Джонатан сдержал крик, надеясь, что его не слышно за воем ветра в кронах деревьев.
Боль докатилась до головы, брызнула в глаза, и из них хлынули горячие слезы. Мальчик сделал глубокий вдох, стараясь не обращать внимания на боль. Долго же придется догонять этого фотографа…
Джонатан проковылял по лужайке, подтянулся на руках и выглянул за забор. В конце аллеи он разглядел силуэт, торопливо шагающий на холодном ветру. Джонатан неуклюже переполз через ограду. Подстроиться к обычной силе притяжения как физически, так и внутренне — не минутное дело. Каждый день полночь длилась всего час, но именно в это время Джонатан чувствовал себя по-настоящему живым. Остальные двадцать четыре часа он был на плоской земле как в капкане. Прямо как муха, увязшая в патоке.
Рухнув на затвердевшую грязь по ту сторону забора, Джонатан получил очередную порцию боли в лодыжке. Он снова прикусил губу, чтобы не дай бог не застонать, и скорчился в тени у ограды, выжидая, когда человек завернет за угол.
Потом Джонатан заковылял следом.
Через несколько секунд послышался визг автомобильных шин. Джонатан нырнул к задней подъездной дорожке и едва увильнул от света фар. Он мысленно видел легчайший прыжок, который перенес бы его через крышу подальше от чужих глаз… Но во Флатландии{2} все, на что был способен Джонатан, — это спрятаться в тень за стоящим пикапом.
Машина медленно въехала на незаасфальтированную аллею, и под колесами захрустели камешки и гравий. Свет фар слепил глаза Джонатана, которые еще не отвыкли от часа синевы, как и все остальное тело. Он почувствовал во рту вкус крови. Боль пульсировала в такт с бешеным сердцебиением. Ну вот, допрыгался. Похоже, прокусил губу.
Когда машина проехала мимо, Джонатан, хромая, выбрался из укрытия и присел на корточки, разглядывая под красным взглядом задних огней ее номер. Метнувшись обратно в тень, он повторил его несколько раз, будто одно из заклинаний Десс.
Звук утих, и Джонатан позволил себе вздохнуть с облегчением. Хотя бы этот тип уехал, и хорошо. И вообще, он ведь всего лишь подглядывал.
Но зачем? Джонатан был совершенно уверен, что никто, кроме полуночников, не знает о тайном часе. Молчание стало негласным уговором пятерки ребят, каждый из которых был способен проживать время синевы.
Но этот человек пытался что-то выяснить. Какова вероятность того, что это просто совпадение? А вдруг он несет угрозу?
Джонатан двинулся по аллее, припадая на здоровую ногу. У него будет полно времени, чтобы поразмыслить обо всем по пути домой, пусть даже
