сверкающим пузырчатым деревьям, останавливался послушать песню поющего папоротника. А в конце своего обхода навещал сверкающие желтизной кусты мангахонии, находившиеся почти на границе между садом и полем. Он с удовольствием осматривал насаждения стаджи и глейна, хингаморта и деревьев нийка, расположенные сразу за пологим спуском, разделяющим поле и сад.
От поля не осталось совсем ничего и очень мало от сада, но Этован Елакка все равно продолжал свои утренние обходы, останавливаясь у каждого мертвого и обугленного дерева, как будто оно все еще цвело и росло или готовилось дать плоды. Он понимал, что то, что он делает, лишено всякого смысла. Что любой, кто застанет его за этим, определенно скажет: 'О, это тот бедный старик, которого горе свело с ума'. Пусть говорят, что хотят, думал Этован Елакка. Его никогда особенно не беспокоило, что говорят о нем другие люди, а теперь это беспокоило его еще меньше. Возможно, он действительно сошел с ума, хотя он так не думал. Несмотря ни на что, он намеревался все равно продолжать свои утренние прогулки. А что еще ему оставалось делать?
В течение первых недель после смертоносного дождя садовники хотели убрать погибшие растения, но он приказал им не трогать ничего, потому что надеялся, что многие из них были всего лишь повреждены, и в скором времени примутся снова, сразу, как только оправятся от воздействия того отравляющего вещества, которое принес с собой пурпурный дождь. Спустя некоторое время даже Этовану Елакке стало ясно, что большинство из деревьев погибло, что из старых корней не возникнет новой жизни. Но к этому времени садовники начали исчезать, и скоро их осталось так мало, что их едва хватало для выполнения необходимых работ на тех участках сада, которые выжили. Им было не до вырубки и уборки мертвых растений. Сначала Этован думал, что и один справится с этой печальной работой, что он будет потихоньку, не торопясь, как позволяло время, убирать умершие деревья, но масштаб работы так поразил его, что он вскоре решит оставить все как есть. И погибший сад стал чем-то вроде посмертного памятника прежней красоте.
Однажды на рассвете, уже много месяцев спустя после того как выпал пурпурный дождь, Этован Елакка, проходя медленно по своему саду, обнаружил любопытный предмет, торчавший из земли на грядке пинпины. Это был отшлифованный зуб какого-то большого животного. Он был пяти или шести дюймов в длину и острый, как кинжал. Елакка выдернул его, озадаченно осмотрел и положил в карман. Немного дальше, среди муорнов, он нашел еще два зуба такого же размера, всаженные в землю на расстоянии примерно в десять футов один от другого. Этован Елакка спустился по склону к полям погибшей стаджи и в отдалении увидел сначала три, а затем еще два и чуть дальше еще один зуб, так что вся группа имела форму ромба и покрывала довольно значительную часть его земли.
Он быстро вернулся домой, где Хсама готовила завтрак.
— Где Симуст? — спросил Этован.
Гайрожка ответила, не поднимая головы:
— Он в нийковом саду, сэр.
— Нийки давно погибли, Хсама.
— Да, сэр. Но он в нийковом саду. Он провел там всю ночь.
— Иди за ним. Скажи, что я хочу его видеть.
— Он не пойдет, сэр. Если я пойду за ним, то сгорит завтрак.
Этован Елакка, удивленный отказом Хсамы, не нашелся, что сказать. Потом решив, что в это время перемен ничему не стоит удивляться, он коротко кивнул, повернулся и, ничего не сказав, вышел снова из дома.
Быстро, как мог, он взобрался по склону, и путь его лежал мимо безжизненных полей стаджи, через абсолютно безлистные кусты глейна, по сухой пыли, оставшейся от хингамортов, пока наконец он не вошел в нийковый сад.
Погибшие деревья были такими легкими, что их мог выкорчевывать и ветер. Большинство из них упало, а те, что еще стояли наклонились под опасным углом, словно какой-то великан шутливо задел их кончиками пальцев. Сначала Этован Елакка не заметил Симуста, и только присмотревшись, он увидел, как тот бесцельно бродит по роще, пробираясь среди накренившихся деревьев и останавливаясь только для того, чтобы столкнуть какое-нибудь из них. И так Симуст провел всю ночь? Поскольку гайроги спали в основном только во время зимней спячки, длившейся несколько месяцев, Этован Елакка никогда не удивлялся тому, что Симуст работал ночью, но такая бесцельность поведения была не свойственная ему.
— Симуст?
— А, сэр. Доброе утро, сэр.
— Хсама сказала, что ты здесь. У тебя все в порядке, Симуст?
— Да, сэр. У меня все хорошо, сэр.
— Ты уверен?
— Очень хорошо, сэр. Все на самом деле очень хорошо.— Но словам Симуста недоставало уверенности.
Этован Елакка сказал:
— Может, ты спустишься со мной? Я хочу тебе кое-что показать.
Гайрог, казалось, внимательно обдумывал предложение. Потом он медленно подошел к тому месту, где его ждал Этован Елакка. Змеевидные кольца волос Симуста и прежде никогда не бывшие спокойными, теперь шевелились в нервных порывистых судорогах, и от его мощного чешуйчатого тела исходил запах, который был известен Этовану Елакке, знакомому с изменчивостью запахов гайрогов: запах большой беды и дурных предчувствий. Симуст работал у него двадцать лет. Этован Елакка никогда раньше не замечал, чтобы от него исходил такой запах.
— Сэр — сказал Симуст.
— Что беспокоит тебя, Симуст?
— Ничего, сэр. У меня все хорошо, сэр. Вы хотели что-то показать мне?
— Посмотри,— сказал Этован Елакка, доставая из кармана длинный конусообразный зуб, который он нашел на грядке пинпины. Он протянул его Симусту и сказал: — Я нашел это, когда обходил сад полчаса назад. Я подумал, может быть, ты знаешь, что это такое.
Зеленые, без век, глаза Симуста беспокойно забегали:
— Это зуб молодого морского дракона, сэр. Так я думаю.
— Ты думаешь, это он и есть?
— Я совершенно уверен, сэр. Там были и другие?
— Довольно много. Я думаю еще штук восемь.
Симуст начертил в воздухе ромб.
— Они расположены в таком порядке?
— Да,— сказал Этован Елакка, нахмурившись.— Откуда тебе это известно?
— Это обычный порядок. О, сэр, это знак опасности, большой опасности!
Этован Елакка в раздражении произнес:
— Ты сознательно говоришь загадками, не так ли? Какой обычный порядок? Опасность от кого? Ради, Леди, Симуст, скажи мне простыми словами, что ты знаешь об этом?
Запах гайрога стал еще более едким, он говорил в сильном смятении. Страх и замешательство слышались в его голосе. Симуст, казалось, с трудом подбирал слова.
— Сэр,— сказал он,— вам известно, куда ушли те, кто работал у вас?
— В Фалкинкип, я полагаю, искать там работу на ранчо. Но какое это имеет…
— Нет, не в Фалкинкип, сэр. Дальше на запад. В Пидруид, вот куда они ушли. Ждать прихода драконов.
— Что?
— Как сказано в Апокалипсисе, сэр.
— Симуст…
— Вы ничего не знаете об Апокалипсисе?
Этован Елакка почувствовал, что им овладевает гнев, который он редко испытывал в своей спокойной, наполненной простыми радостями жизни.
— Я ничего не знаю об Апокалипсисе,— ответил он с едва сдерживаемой яростью.
— Я расскажу вам, сэр. Я расскажу вам все.— Гайрог помолчал долю секунды, словно приводя в
